Трудно им было, конечно. Порой до отчаяния. Но ничего, как-то жили. Майя хотела было в вечернюю школу перевестись, чтоб работать пойти, да мама не разрешила. И хорошо, что не разрешила! Иначе как бы она с Димкой виделась? А так… Так у нее Димка перед глазами был. Целых шесть уроков подряд. Они с Динкой за предпоследней партой у окна сидели, а Димка – на среднем ряду, ближе к учительскому столу. В самом центре класса. Хорошо. Она на него смотрит, а он не видит. Только Динка все время шипит – чего, мол, уставилась так откровенно. А что, что она могла сделать? Может, поэтому ей и трудности семейные были нипочем, раз можно на Димкин затылок целыми уроками пялиться…

Правда, иногда он на этот ее взгляд оборачивался. Подмигивал, улыбался весело. Ее тут же будто кипятком радостным ошпаривало – вздрагивала, сжимала губы, чтоб не растягивать их в ответной придурковатой улыбке, и быстро отводила глаза в сторону, и сглатывала судорожно радостный комок волнения, застрявший в горле. А однажды он на школьном крыльце к ней подошел – она Динку с физкультуры ждала. Пойдем, говорит, до дома тебя провожу… Она и пошла, ног под собой не чуя. Домой пошла. Надо было в садик за Юлькой с Сашкой идти, а она – домой… Димка же сказал – домой провожу! И проводил, прямо до двери подъезда довел! Медленно так шли… Он говорил ей что-то – она и не слышала. Улыбалась, как дурочка, всю дорогу. Не смогла с улыбкой этой никак совладать. Димка ушел, а она потом обратно в детсад неслась как угорелая. Вернее, на крыльях летела, перескакивая через весенние лужи. И все равно опоздала. Всех уж детей разобрали. В общем, попало ей в этот вечер от всех. И от воспитательницы за опоздание, и от мамы, и Дина разобиделась, что она ее не дождалась, ушла с Димкой… Целую неделю с ней не разговаривала. Это уж потом выяснилось, что Димка ей тоже нравится…

А поначалу они стали гулять втроем. А как иначе – Динка, она ж ей подруга все-таки! Куда ее девать-то? Правда, времени на такие легкомысленные прогулки совсем не было. Только в те дни, когда мама выходная была. Конечно, это громко сказано – выходная… Не было у мамы никаких выходных. В конторе, например, в субботние-воскресные дни пол мыть не надо, это да. В поликлинике только по субботам нужно. А в магазине – тут уж святое дело. Тут ей воскресенья рабочие часто выпадали. Да она и не отказывалась. Деньги все-таки. Кстати, там и платили больше всего… Но мама ее все равно гулять отпускала. Как она говорила – невеститься. Правда, мама никак понять не могла, зачем за дочкой с кавалером эта «наглая Динка тащится», но помалкивала. Не любила она Майину подружку. Ну что это за подружка такая – все норовит вырядиться в пух и прах в дорогое-модное и лезет изо всех сил в чужую любовь? Если уж ты подружка и тебя гулять позвали, так и оденься поскромнее, не смущай бедную девчонку. Она ж не виновата, что, как в той песне поется, хороша-то хороша, да плохо одета. Прямо сердце кровью обливается, как плохо. Да еще и влюбиться ее угораздило в этого белобрысого паренька так сильно, что страшно даже. Лишку девчонка влюбилась-то. Хотя, может, это и хорошо. Она в своего Виталика тоже так вот по молодости влюбилась и тоже сияла, как начищенный медный самовар…

Дина Майю тоже за это лишнее «сияние» поругивала. Как бы по-дружески. Как бы со стороны.

– Ну что смотришь на него, будто он не пацан, а ангел небесный? Растянет рот до ушей и поплыла… Совсем дура, что ли? Нельзя же так! – сердито наставляла она Майю. – Знаешь, как со стороны смешно смотрится?

– Ой, да наплевать мне, как там оно смотрится, Дин! Знаешь, как мне хорошо? Я вот смотрю на него, и у меня звенит все внутри! Даже лопнуть от звона этого хочется!

– Ну и дура! Ты думаешь, он тоже любит тебя, что ли?

– Не знаю, Дин… Иногда мне кажется, что да… Тоже любит…

– Ага! Размечталась! Да ни фига он не любит! Он вообще никого не любит, между прочим! Ему главное, чтоб по нему с ума сходили…

– Ну, раз это для него главное, пусть так и будет… – удивленно пожимала плечами Майя. – Я и дальше буду с ума сходить…

– Во идиотка… – вздыхала Дина, закатив глаза. – Нет, ну совсем, совсем идиотка… Да если бы я так же, как ты, на него посмотрела хоть раз…

– А зачем? – удивленно вскидывала на подругу Майя темно-карие блестящие глаза. – Зачем тебе на него так смотреть? Ты что, тоже его любишь?

– Ой, да больно надо! – злобно фыркала Дина, отворачиваясь. – Что я, с ума сошла так перед пацаном чувствами растекаться? Нет уж. У меня гордость есть, между прочим. Пусть передо мной растекаются…

Однако получалось так, что никто особыми чувствами перед Диной не растекался. Она красивая была девчонка, но… злая немного. Или надменная, может. И впрямь тяжелая задача для юной школьницы – быть лучше всех. Хотя все вместе это именовалось у Дины гордостью. Так до самого выпускного вечера она гордо и снисходительно позволяла Майе с Димкой себя «выгуливать». А на выпускном вдруг сорвалась. Напилась шампанского и закатила Майе настоящую истерику, когда застала их с Димкой целующимися в кабинете физики. Пошла ее искать, и вот, нашла… Рыдала потом в туалете, размазывая по лицу дорогую косметику, выкрикивала сквозь слезы подруге в лицо:

– Да, да! Я его тоже люблю, поняла? И не смотри на меня так, дура! Потому что унижаться перед ним, как ты, я вовсе не собираюсь! Просто я смотреть уже не могу, как ты… как ты…

– Диночка, успокойся… Ты чего, Диночка? Прости, я же не знала…

– Да какая разница – знала, не знала! Вот знаешь теперь, и что? Дальше-то что?

А правда – что? Майя только глаза распахнула растерянно, не зная, что ответить подруге. Как теперь и в самом деле быть-то? Жалко же Динку…

– Ладно, иди отсюда, – отвернула Дина от нее заплаканное лицо, – не надо меня жалеть. Я и сама кого хошь пожалеть могу. Еще не хватало – жалеть она меня будет…

Майя ее тогда таки пожалела. По-своему. Попросила Димку, чтоб он Дину не обижал. И чтоб относился к ней не как к ее подруге, а как… Да она и сама не могла ему объяснить – как! Но и правды всей не могла сказать – боялась, что Дина обидится. Она же гордая. Вот она, Майя, не гордая совсем, а Дина гордая. Это ж очень трудно, наверное, свою любовь под замком в себе носить. Так после выпускного вечера они и стали встречаться – всегда втроем. По-прежнему. Постороннему глазу и непонятно было, кто тут с парнем любовь крутит, а кто просто дружбу дружит… И даже на Димкиных скорых осенних проводах в армию сидели по разные от него стороны – Майя справа, Дина слева. Обе, стало быть, провожающие девушки. Тогда еще на слуху было, не успело исчезнуть, навсегда кануть в Лету такое понятие, как «провожающая девушка». То есть та, которая два года ждать поклялась, чтоб потом за «провожаемого» замуж выйти. Практически статус невесты провожающая девушка приобретала. А у Димки, выходит, сразу две невесты образовалось – Майя и Дина. Мать с отцом глядели, только плечами пожимали. И Димка им не объяснял ничего. Посмеивался только. А под столом сжимал Майину руку горячими пальцами – вроде того, уж мы-то с тобой знаем, кто кому кто…

А потом от Димки стали письма приходить. Как же она ждала эти его письма! Правда, ничего такого особенного он ей не писал – ни про любовь, ни про намерения. Обычные солдатские письма. Немного хвастливые. Немного приблатненные, пересыпанные особенными армейскими словечками. Чем ближе к дембелю, тем больше пересыпанные. А она даже дни те помнила, когда эти письма приходили. Вот первое, например, как раз к Новому году подоспело. Она пришла с работы – белеет в почтовом ящике. Так сердце и забилось… И слава богу! Сессия в заочном педагогическом на носу, а ей ничего в голову не идет, все мысли ожиданием этого письма заняты.

С Диной, как Димка в армию ушел, они виделись редко. Когда видеться-то? У Майи днем – работа, вечером – хлопоты по многодетному хозяйству. Работать она пошла в ту самую контору, где мама полы мыла. То есть в офис, как начала себя гордо именовать на потребу времени эта контора. Сначала курьером ее взяли, потом она в секретари выбилась. Привыкла по хозяйству шустро поворачиваться, и тут у нее все в руках горело. Начальник нахвалиться не мог. Даже на сессию обещал без упреков отпустить, и даже отпуск оплатить, для сдачи экзаменов. Отпуск, конечно, и по закону ей положен был, но в те времена каждый маломальский начальник закон этот для себя самостоятельно определял – для кого, мол, пожелаю, для того закон и соблюду. В общем, повезло Майе с работой. И маме повезло – можно иногда обязанности свои по мытью полов на секретаршу взвалить безболезненно.

Дина, в отличие от Майи, не работала. И не училась. Папа сказал – отдохни от школы, посиди дома год. Ты ж одна у нас дочь, любимая. Не семеро же по лавкам, прокормим. А на второй год ей и самой ни учиться, ни работать уже не захотелось. Обеспеченное безделье – оно, как в омут, неокрепшие души затягивает. Майя все пыталась ее вразумить, а потом поняла – без толку. Динка – она из другого теста сделанная. Пусть живет как хочет. Не до нее ей теперь. Скоро снова осень, скоро у Димки дембель…

– Майка! Может, тебе платье новое пошьем? – осторожно спрашивала мама за вечерним чаем. – В чем ухажера-то встречать будешь? Зарплату получишь, и пошьем!

– Да ладно, мам… Лучше сапоги тебе на зиму купим! Старые-то и в починку уже не возьмут!

– Не… Погодим пока с сапогами, Майка… – задумчиво и одновременно благодарно улыбалась ей мама, – и с платьем тоже погодим, пожалуй. Лучше давай-ка эти деньги за пазухой зажмем. Сдается мне, однако, что ты скоро замуж заколоколишь…

– Ой, ну что ты, мам! – вспыхивали радостным пунцовым огнем Майины щеки. – Скажешь тоже, замуж…

– А что? Нет разве?

– Не знаю, мам… Он и не пишет даже про такое…

– Так об этом не пишут, дочка. Об этом с глазу на глаз говорят. Вот я когда отца вашего из армии ждала, он тоже мне и полстрочки про любовь не написал. А потом ворвался в общежитие и заорал с порога – быстрее, мол, давай! Расписываться пойдем! Всяко бывает, дочка. Вон второй-то твой ухажер, как его зовут… Который тоже письма пишет… Ну, который из немцев…