Звонок!

Это звонят в дверь!

И с осознанием звонка исчезли скользящие вниз чистые стекла, а упавший ветер удрал — вместе с листьями и непониманием повторяющегося сна. Сколько же этих звонков — один или десять? Оставлено постельное тепло, а в коридоре непонимание движения. Но вот и дверь, а за ней — так кажется, прямо в холодном подъезде, на перекрестке лестниц столкнулись несколько скорых. Там красные кресты и синие мигалки, и бодрые санитары уже готовы выломать двери железными носилками, но щелкнула задвижка, и что странно, провернулась именно в ту, нужную сторону, непослушно открылась дверь… а за ней, к счастью, не оказалось суровых санитаров и заблудившихся на лестницах машин. Это пришла Безьянна, это хуже санитаров.

— Здравствуй! Ты еще спишь? Я тебя не разбудила?!

Безьянна слишком громко выкрикивает слова, и сколько же было звонков?

— Нет… все нормально… я не сплю… заходи.

— Хорошо, захожу, только ты глаза открой.

Безьянна вошла, сама закрыв за собою дверь, а Шимпанзун прислонилась к стене. Листья, ветер, мигающие неотложки, кочующие санитары — все провалилось в сонное оцепенение и забылось там, внутри. Осталась Безьянна и она сама, прислонютая к стене, и вялая, несогласная с потерей тепла постели мысль — что она точно должна знать, зачем пришла Безьянна, но вспомнить этого сейчас не может.

— Я уже полдня на ногах… честно… здравствуй.

— Здравствуй, здравствуй. Я так и подумала, ты не волнуйся. Шимпанзун, а ты знаешь, сколько время?

Время! Ну конечно же, время. Часы там, в комнате, у еще теплой постели.

— Сейчас посмотрю… ты проходи, раздевайся.

Качнулись стены и все еще не понимающий движений коридор, и она покатилась в комнату — ведь ей обязательно нужно увидеть время, а сделать это лучше всего из-под одеяла.


— Если ты переедешь какую-нибудь машинку, то выплатой пособия автомобилисту я не отделаюсь, понимаешь? Придется оплатить и твои похороны.

— Вы меня отвлекаете, товарищ капедрил. Пассажирам нельзя разговаривать с водителем во время движения.

— Помни о смерти, Мичурин, только и всего.

Они выехали на трассу, а по ней мелькают машины, и некоторые благоразумно притормаживают рядом с БэТээРом. До места испытания, дороги, зачем-то проложенной сквозь лес, просто кривой и неровной полосы без деревьев между сопок недалеко, но Абызн "волнуется" — как бы не переехать частника, незаметного из брони и от этого особенно опасного. Цивилизованная асфальтовая трасса, а на ней все еще непривычно для себя осторожный БэТээР.


— Значит, на ногах целый день? — сев в кресло, спросила Безьянна.

— Половину, — ответила из-под одеяла Шимпанзун. Она так и не посмотрела на часы.

— А сейчас они отнялись, ненадолго?

— Да, отвалились, на чуть-чуть.

Безьянна немного помолчала, не соглашаясь с тишиной и не своим утренним сном, и пассивным удобством кресла.

— Проснись, Шимпанзун! Так не честно, у тебя гости.

— Так это гости так громко шумят? — все еще из-под одеяла, но уже более-менее четко проговорила Шимпанзун.

— Нет, это кто-то громко храпит!

— Кто?

— Ты.

— Сопит, — Шимпанзун высунулась на белый свет. — Кстати, обезьяннам это очень нравится, успокаивает их расшатанные нервы, убаюкивает.

— Я не обезьянн, тебе не повезло. А что, у тебя кто-то появился? Я не знаю ничего.

— Никого и ничего. Интересного.

— Что же ты валяешься в постели до обеда? Поднимайся!

— Какая же ты все-таки шумная, и вредная.

— А ты жестокая.

— Я?! Почему?

— Хочешь лишить меня главного обезьяннского счастья.

— Какого?

— Самого главного. Мы же с тобой в поход собрались, по магазинам, по спортивным. Забыла?

— Мамкинг! — со стоном вырвалось у Шимпанзун.

— Очнулась, наконец.

— Что же ты мне про счастье сразу не сказала? Подруга называется.


— А здесь снега больше, — озвучил увиденное Примат.

— В городе пукают чаще, а у нас по два с половиной колеса на брата, — ответил на его сомнение Абызн, на слове "колеса" выразительно взглянув на Мичурина. — Или больше, кислота?

— Немного больше, — арифметично и одновременно тактично возразил механик-водитель, — но отъехать можно.

Двигатель заглушен, и тишина сопочных пространств давит на мозги, а рваный снежный ритм на глаза. Они проехали около километра по лесной дороге, больше похожей на выпукло-вогнутое дно недавно обмелевшей речки, и остановились над "полигоном" — пустой ухабистой поляной, и теперь решают, катнуть им, или все-таки нет — даже здесь грязноватый снег и набухшие влагой склоны чреваты осложнениями. А за осложнения в ответе Абызн.

— Боишься завязнуть?

— Мне его мыть потом — сутки.

— Катнем, — помолчав и послушав тишину, решил Абызн, — должна же быть хоть какая-то справедливость на этом свете?


— Смотри, как дорого.

— Ничего не дорого. А тебе что, больше нравится тюркебабское барахло?

Они уже пробежались по рынкам и теперь зашли в дорогой гевронский магазин. Спортивный отдел, и есть то, что нужно, вот только нужное дороговато для русбандского кошелька. Но выглядит уж очень красиво, а на ощупь даже нежно. Целый отдел, а мамкинг не лыжи и, в общем-то, можно попробовать.

— Желаете у нас что-нибудь приобрести? — вежливо и одновременно настырно нарисовался рафинированный продавец. Продавец-консультант — так написано на приклеенной к нему бирке, а его коллега с удовольствием примиряет кроссовки молоденькой обезьянне, не забывая при этом улыбаться мамаше — деньги-то у нее.

— Лучше спросите, что мы можем себе позволить, — попробовала надкусить иностранно упакованный, но все равно отечественный рафинад Безьянна.

— Смотря для чего. Скажите, что вы задумали, и я подскажу.

— У нас сегодня мамкинг, — призналась Шимпанзун, — первое занятие.

— Понятно, — улыбнулся псевдогевронской улыбкой нездешне подслащеный обезьянн. — Я думаю, для мамкинга позволить можно много чего. Прошу! И знайте, что покупка в нашем магазине, — заучено затараторил он, — это верное лекарство против лени и главный шаг на пути к отличной фигуре. Вы просто не сможете не заниматься спортом, после того, как заплатите. Вы меня понимаете? Это дополнительная страховка, подумайте об этом.

— Я уже подумала, — согласилась с ним Безьянна, — а для нее, пожалуйста, — кивнула она на Шимпанзун, — подороже.

— Красоту и дрисрисская фуфайка не испортит, — заулыбался рафинад, — но спортом все же лучше заниматься в удобных и качественных вещах.

— Приятнее, — снова поддакнула Безьянна, и снова со значением посмотрела на сомневающуюся подругу.

— А у вас в магазине именно такие вещи? — сознавая глупость, сиротливо уточнила Шимпанзун.

— Лучшие фирмы Гевронии! Они все там на спорте помешаны, — все и сразу объяснил продавец.


— Давай, на дорогу выруливай! — крикнул Абызн.

Примат кивнул, хотя зачем кричать — двигатель-то сзади. На севере вся вода стекает в болота, а остальное — это или камень, или песок, и они неплохо катнули, предварительно выгнав Мичурина наружу. В общем-то и БэТээР завязнуть могет, но управляя им, можно на мгновение забыться и представить себя отважным вертолетчиком, ныряя в провалы и взлетая над буграми. Восемь колес, высокая посадка, мощный двигатель — все это способствует обману, а броня придает штурмовитости. Правда, со стороны все выглядит довольно неуклюже, особенно если быстро и ровно или медленно и криво. Но есть, есть в БТРе одно немаловажное преимущество — резиновые колеса, как известно, не проводящие тока. Но для Примата это не аргумент — он штабной спортсмен и гордость для начальства, так что стандартный для Абызна заезд для него редкость, а значит удовольствие. Его работа, то есть тренировка, запланирована на после обеда, и это уже для него привычный, спортивный стандарт. Кидает, колеса разбросали камни и корни, но они уже выбрались на дорогу — все, испытание кончилось, дальше поведет мичуринец.


Покупка совершена, а чек оплачен, и кошелек стал легче и скромнее примерно на одну месячную зарплату. Заграничным светом подсвеченный рафинад быстренько завернул все в красивый, с угловатыми гевронскими надписями пакет, и что совсем обидно — пакет совершенно не оттягивает руку. Вес полукупальника-полукостюма почти неощутим, это как раз и обидно, но понятно, что удобно. Фирма! В Гевронии в самом деле все помешаны на спорте, а их лыжи, за которые она только подержалась, кажутся легче воздуха и из них можно делать самолеты — костюмчик для полетов она уже приобрела.

Только зачем он ей? От матери ей достались длинные ноги, а от отца наполненность плеч. У нее все нормально, и еще есть лень — личное ее ноу-хау, так что мамкинг необходим не ей, а Безьянне. Это она смущает Шимпанзун совместной летней поездкой на море, а зная привычки обезьяннов приливных зон различать сначала силуэт, а затем всматриваться в формы и уже потом заглядывать в лицо, тащит за собою в спортзал и ее. А там красиво изогнутые тренажеры, конечно же, импортные, и ритмичная музыка, и карманный Олнцес. Она сдалась, впрочем, не сильно сопротивляясь — ведь заполненность вечеров так необходима молодой обезьянне. Но сегодняшний вечер заполнен более чем — после первого занятия сразу же нужно бежать на ночную вахту.

* * *

9. Второй день на планете обезьянн. Ближе к вечеру.


"Шум улицы.


На качество пространства


никак не реагирующий бюст".


— Привет чемпионам! Давно ждете?

— Здравствуйте, дядя Примат!

Примат осторожно, но все-таки бухнулся на переднее сидение, и оно жалобно скрипнуло.

— Не очень. Пристегнись, поехали.