— Да, тяжела ты, мица комадрила, — задумчиво проговорил дежурный, вероятно, примеряя эту мицу на себя, и крикнул в раздевалку:

— Вахта меняться собирает-цааа?!

— Я думаю, твоей не тяжелее, да и носить удобнее, — много раз доказанной теоремой распределения тяжести по мицам возразил помощник. Он очень давно сидит на своем боевом месте и помнит всех комадрилов с лейтедрильских погон. — Все там будете.

Тем временем, услышав звук закрывшейся двери и щелчок замка и, конечно, вой дежурного, то есть сигнал к построению, из раздевалки выглянула виновница короткого торжества несоответствий, обезьянна в неподдающейся уставным измерениям юбке.

— Ушел? — спросила она, при этом видимо из-за своей девичьей памяти позабыв выключить показательную и, естественно, притворную невинность.

— Ушел, — ответил дежурный. — А вы очень хотите, чтобы его вперед ногами вынесли?

— Ну что вы! — на ходу и за всех ответила короткая юбка. — Он хоть и милитарист, но нам очень нравится. Если с ним случится что-нибудь непоправимое, там, на ковре, я буду честно плакать.

— Навзрыд и сейчас, — кивнул помощник.

— Кончай базлать, кочумайте строиться! — рыкнул альтернативностью дежурный. Обезьянны не то чтоб кое-как, но достаточно сумбурно выстроились в две, на их взгляд ровные линии перед столом, официально обозначаемом как пункт управления поста.

— Вот вы начальство драконите, — продолжил наставления помощник, — а оно на нас отыгрывается.

— А вы на нас отыграйтесь, — с готовностью предложила одна из обезьянн.

— Как же, на вас отыграешься, себе дороже выйдет.

— По вахте вопросы есть? — строго спросил у отдежуривших лейтедрил. — Нет? Тогда меняйтесь, всем пятерки. У заступающей смены вопросы есть? Нет? Тогда заступайте. Разойдись.

— Всем пятерки?

Это подала голос уже оттаявшая Шимпанзун. Сейчас она займет свое рабочее место у планшета, и суровый лейтедрил на пару с убеленным сединами мичудрилом станут пялиться на ее длинные ноги, к которым уже вернулась гибкость и подвижность, а электронные часы примутся отсчитывать точное дриловское время — двенадцать тягучих, это если нет работы, и быстрых, если работы много, часов до окончания дневной смены.

* * *

6. Все еще первый день, но уже вечер.


"— Что такое, почему все время без четверти два?!


— Это ма-но-ме-тррррр!!!"


Читатель! Не забывай о течении времени (час.),


и движении бурь (ман.).


— Вот несправедливость, одни двигатель — жгут, другие — чинят, — пробурчал Абызн, а Примат уже наверное в десятый раз отметил про себя похожесть механических суждений друга. В боксе есть часы, на стене, и их четкие стрелки подозрительно быстро бегают по циферблату. А под часами БэТээР с раскуроченным двигателем, а вокруг инструменты, детали, пятна масла. В железных внутренностях погрязли Абызн и Примат, и еще механик-водитель, срочник — причина долгих ремонтных усилий. Уже вечер.

— Я не виноват, — не в первый раз оправдался механик, — вы же знаете. Да я бы и сам все сделал.

— Через год? Или молчи, или умри, обезьянний фактор.

Утром, на разводе, Абызн погорячился, и на вопрос: "Ну как там, дела с двигателем, идут?", он вдруг бодро ответил: "Собрать осталось!", и вот ковыряется уже целый день, а до "собрать" дело еще не дошло. Он комадрил неполной штабной роты, это неплохо, но есть и свои неудобства — часто приходится быть единым во многих лицах. Вот как сейчас — стармехом и начбронем, а завтра испытателем. Хорошо, что Примат, подбив свою спортивную статистику, а в перерывах между рекордами он отвечает за попытки выполнения штабистами нормативов по "физпо", решил помочь другу и зашел после обеда в бокс. Но все равно — как бы не пришлось гордо ковыряться еще и ночью! Хотя вряд ли — вся "интеллектуальная" часть была завершена до обеда. Тем более от Примата при его габаритах мало толку — не очень-то он вписывается в неудобные БэТээРовские полости.

— А как насчет сегодня закончить? — скорее всего прочитав несложные мысли друга, задал провокационный вопрос Примат. — Ты кажется подзагнул, слегка?

— Неужели я так сказал? — попытался прикинуться дауном Абызн.

— На разводе, сегодня. Слово в слово. Вон и Мичурин слышал.

— Давно это было, — осторожно и при этом подло заметил механик.

— Сегодня еще не кончилось, — не нашелся с достойным ответом Абызн.

А на часах уже шесть.

— Товарищ капедрил, а если сегодня закончим, катнем? — наивно, а может и не в сознании предложил механик.

— Еще одно слово, и я на тебя наеду, бездельник.

Однако нудное дело идет к хоть и затяжному, но концу. Труден путь к успеху, однако прибавить черного оптимизма уже вполне возможно и почти неопасно. Вот только — можно ли шутить механику, причине нудного дела?

— Катнем, — сказал в сторону Абызна Примат, — если только во сне. Кстати, знаешь, что сегодня приснится твоей жене? Ей приснишься ты, далекий и недоступный.

— Главное, чтоб ты не снился, — не отрываясь от железа, без улыбки пошутил Абызн.

Гукнула дверь — кто-то зашел в бокс и затопал к ним по бетону. Заелозил задницей механик, а они услышали бодрый голос полкодрила. Того самого, кто задал текущий утренний вопрос, и которому Абызн на свою голову дал неосторожный ответ.

— Ну как дела, идут? Не пора ли по домам?

— Пару гаек осталось закрутить, товарищ полкодрил! — с готовностью, с ответной бодростью отрапортовал механик, выручая не очень словоохотливых ифоцеров. Ему-то что, ему-то торопиться некуда — казарма рядом.

— Да? Наверное, я считать разучился — предъявив все существующие причины любви полкодрила к капедрилам, удивленно произнес с высоты аккуратно сшитой шинели вошедший. И добавил, еще раз посмотрев на раскуроченный двигатель и на свои, естественно, комадрильские часы. — Ну что же, желаю успехов.

И ушел, гулко протопав в обратном направлении.

— Скажи еще — довернуть, — глядя вслед, не поддержал мичуринской бодрости Примат, и снова повернулся к Абызну. — А хочется, наверное, быть недалеким и доступным?

— Каждому свое, — как художник отстраняется от холста, оторвался от железа Абызн, — но думаю, что со временем сбудется и моя главная мечта.

— Отпуск, на море, без…

— Жировые отложения, балда, жировые отложения! Ну что, Мичурин, иди, погазуй.

— Я не Мичурин, — буркнул механик и полез на водительское место.

— Есть одна опасность, — разглядывая предварительную радость товарища, заметил Примат, — гайки считать разучишься.

Заработал, а затем и заревел двигатель, лишенный защитных кожухов, и Абызн, а вместе с ним и Примат принялись с важным видом прислушиваться к звуку металлических вращений только что собранного механизма. Вот он, миг славы и победы, и восхищения собой.

— Порядок! — прокричал со своего места механик.

— Полный, — не стал спорить сейчас великодушный к себе и к механику Абызн.

— Смотри, крутится! — продолжил разглядывать радость друга Примат. — Удивительно, но факт. А кто бы мог подумать?

— Думать — удел немногих. Это я тебе как интеллектуал спортсмену говорю, так что не примазывайся. И еще хочу заметить — работает как часы, швей-ды-ты-царские. А кто-то сомневался, гундел здесь, оскорбляя недоверием мастера. Кто, не знаешь?

— Только не я! Это Мичурин, это он, негодяй! Эй, Мичурин, вырубай! Домой пора. Я в тебя всегда верил, и от лица некомандования — поздравляю!

Двигатель смолк, а они торжественно пожали друг другу руки.

— Не люблю подхалимов, но тебе прощаю. Подь сюды, мичуринец!

— Я не мичуринец, — снова осторожно буркнул механик, вылезший из БэТээРа.

— А кто тогда, стахановец? Ты-то не гунди! Значит так, мы домой пошли, а ты после ужина чем займешься, уже догадался?

— Пару гаек довернуть?

— Точно. Ты смотри, для общества еще не совсем потерян! И прибери здесь, а утром, я думаю, катнем, испытаем. Вопросы есть, лихач?

— Все ясно.

— Ну тогда будь здоров, — пожал ему на прощание руку Абызн, — до завтра.

А отойдя на три шага, услышал писк у себя за спиной, но не обернулся.

— За что… товарищ капедрил… отпустите!

Это свое рукопожатие испытывает на механике Примат.

— Смотри, кислота, не перепутай: довернуть и прибрать — сегодня, а испытать и катнуть — завтра. Понятно?

— Да понял я… понял…

Примат не зверь, и отпустил скрюченно извивающегося механика. Он тяжеловес, у него крепкие руки и мертвый захват, но он был осторожен.

— Так и погибнуть недолго, — с безопасного расстояния, несмело, но все-таки пискнул механик, щупая ладонь, — кто тогда гайки докрутит?

— Кому?! — на весь бокс гаркнул довольный собой и завершенной работой Абызн, но так и не обернулся.

* * *

7. Тот же, но подземный вечер.


"…ооо-меее-тррррр!!!"


А тем временем уже шесть, и служащие в день обезьянны бодро, с осознанием выполненного ими военного долга ломанулись по домам, а по дороге по магазинам. Но уже не такой плотной толпой, как утром, все же наводнив собой и черными шинелями улицы вечернего Северообезьяннска. Для дежурных смен это начало спокойного времени вахты — разнокалиберное начальство, не столь либеральное, как их комадрил, оно в подобии тени черной змеи, текущей обратно, в ее первых рядах. В подземных коридорах и переходах схлынуло движение, на боевых постах прекратилась организующая возня, а разговор насчет длин юбок давно забылся. Все заняты делом, если оно есть: прильнув к резине наушников, в эфир лениво вслушиваются радистки, бегают экспедистки, а планшетистки — Шимпанзун и Безьянна, рисуют крупные и точные узоры на своем огромном планшете, заглядывая в полученные от дежурного бумажные данные. А вот дисплей компьютера погас — защитный пароль не дает возможности игры.