Вероника тоже расстроилась, но смотрела на вещи трезво: Тимми не из заботливых дочерей, готовых выхаживать больную мать. И как раз сейчас у нее экстренная ситуация на работе. Джульетта, конечно, примчалась бы сразу, но она за три тысячи миль от Нью-Йорка. А беспокоить ее телефонными звонками бессмысленно. Веронике нужно, чтобы кто-нибудь помог ей надевать трусы и застегивать одежду, а не сочувствие в телефонном разговоре – впрочем, без разговоров с Эйданом ей было бы еще тяжелее. Но в ее семье обо всем заботилась она, а детям было не до того. Им никогда не приходилось ни за кем ухаживать, поскольку ни мужей, ни детей у них еще не было. И даже за их отцом после инсульта ухаживала в основном Вероника.

– Что будешь делать, когда тебя отправят домой? – с тревогой спросил Эйдан.

– Что-нибудь придумаю. Я же не лишилась ноги или руки, а гипс снимут через пять недель.

– Через пять? Ну и как ты будешь жить все это время?

– Скакать на одной ноге и пользоваться правой рукой.

– А Тимми не побудет с тобой? Она могла бы помогать тебе хотя бы по вечерам, после работы.

– Я могу попросить, но вряд ли она согласится. У нее дела.

Эйдан промолчал. Голос Вероники звучал устало и смущенно, и он посоветовал ей поспать еще.

Остаток дня она дремала и смотрела телевизор. Врач решил отложить выписку до следующего дня, чтобы она успела освоиться с костылями. Он рассудил, что еще одного дня ей хватит.

Тем вечером ей никто не позвонил: ни Эйдан, ни Тимми. Вероника приняла снотворное и проспала до семи часов следующего утра, когда ей позвонила Тимми. Она уже была в офисе, явившись туда к шести. Ей все равно не спалось. Ее подопечная в полночь умерла в больнице, медсестра позвонила Тимми и сообщила печальную новость. Тимми ощутила тошноту и опустошенность, и они так и не прошли к тому времени, как она позвонила матери, но голос звучал почти как всегда, только немного устало.

– Прости, что не перезвонила сразу, мама. Вчера здесь ужас что творилось. Так что у тебя стряслось?

Она честно пыталась сосредоточиться на мелких материнских жалобах, а не на трагической смерти подопечной минувшей ночью. Этой женщине исполнилось всего двадцать три года, ее трое детей осиротели, их жизнь была кончена: мать умерла, отец сидел в тюрьме. Его арестовали днем раньше, предъявили обвинение в убийстве, так что ему грозил большой срок. Значит, дети попадут или в сиротский приют, или в приемную семью.

– Меня сбил курьер на велосипеде, – смутившись, объяснила Вероника.

– Черт, тебе крупно повезло, что ты осталась жива! Ужасно, конечно, но я и сегодня никак не смогу тебя навестить. Слишком много дел на работе, – она собиралась навестить детей погибшей. – Кармина тебе помогает?

В голосе Тимми послышались слегка пренебрежительные и покровительственные нотки: важные и сложные проблемы, с которыми справлялась она, не шли ни в какое сравнение с пустяковыми материнскими.

Вероника робко объяснила:

– Я в Ленокс-Хилл, учусь пользоваться костылями…

– Ну, по крайней мере, ты под присмотром. Завтра постараюсь заехать, обещаю.

Тимми обрадовалась, узнав, что мать в больнице: значит, она жива, под присмотром врачей и вполне может обойтись без ее помощи.

– Наверное, завтра я буду уже дома, – ответила Вероника.

– Вот и хорошо. В выходные я обязательно заеду.

Вероника молча кивнула и разозлилась на себя, почувствовав, как глаза наполняются слезами. Почему-то она считала, что Тимми приедет сразу же, едва узнав, что она в больнице. А она, как оказалось, слишком занята. Вероника почувствовала себя никому не нужной. Закончив разговор с Тимми, она долго лежала неподвижно, глядя в окно. Ей захотелось домой сейчас же, несмотря на риск упасть и разбиться насмерть в собственной ванной. Все лучше, чем торчать в больнице.

Слезы заструились по ее щекам. Неожиданно в палату вошел врач в шапочке, маске и темно-синей робе хирурга – Вероника подумала, что речь пойдет об операции, и стала ждать расспросов. Сегодня к ней уже заходили медсестры – спрашивали, удалось ли ей добраться до туалета и как она управляется с костылями. Неожиданно врач объявил, что ему очень жаль, но ногу и руку придется ампутировать. Вероника ошарашенно уставилась на него широко раскрытыми глазами и вдруг захохотала.

– Ах, черт! А я ведь почти поверила тебе!

Эйдан стащил маску и кинулся к ней с поцелуями.

– Что ты здесь делаешь? Как я тебя люблю! Спасибо, что приехал!

Никогда в жизни Вероника еще не была так счастлива при виде знакомого лица.

– Ты же сказала, что тебе самой даже трусы надеть непросто, вот я и задумался. А потом решил, что тебе необходима помощь – правда, стаскивать с тебя трусы у меня получается лучше, чем надевать их, – он бросил шапочку и скинул хирургическую робу.

Вероника смеялась, радуясь, что он здесь.

– Раз уж твои никчемные детки не в состоянии позаботиться о тебе, как полагается, я сам тобой займусь. Я позаимствовал бы костюм медсестры, но женская одежда мне не идет, – Эйдан уселся на стул у кровати и устремил на Веронику полный любви взгляд, ради которого она была готова снова попасть в аварию. – Когда тебя отпустят домой?

– Завтра. Но сначала я должна научиться ходить на костылях.

Когда принесли завтрак, Вероника поделилась с Эйданом, потом велела ему отправляться к ней домой и устраиваться на новом месте. Кармина наверняка уже пришла, но на всякий случай Вероника отдала Эйдану свои ключи, и объяснила, где находится ее спальня. Немного погодя он ушел, чтобы привести себя в порядок после полета. Вероника позвонила Кармине, предупредила ее о приходе Эйдана, но объяснять, кто он такой, не стала.

Он позвонил ей из квартиры.

– Так, на этот раз я почти спокоен, но все-таки решил спросить: все эти Ренуары, Дега, все прелестные маленькие полотна, которыми увешаны сплошь все стены, – полагаю, это подлинники? И они принадлежали твоему деду?

– Да, – тихо подтвердила она, надеясь, что он не впадет в панику. – Ничего?

– Как бы не так! Это же кошмар, ты обязательно должна продать их! У тебя не квартира, а музей. Ты себе не представляешь, что со мной творится. И кстати, – строго продолжал он, – что это за чертов портрет у тебя в кухне?

Только тут она вспомнила о начатом портрете Николая, из-за которого ей и понадобилось в художественный салон за красками.

– Это заказ. Он предложил заплатить мне сто тысяч долларов.

– Соглашайся, – разрешил Эйдан, но его голос звучал недовольно. Он по-прежнему ревновал ее к Николаю.

– Я сторговалась с ним на пяти или десяти тысячах, – со смехом объяснила она, стыдясь того, что не сразу рассказала Эйдану о портрете.

– Сразу видно деловую жилку. Я бы разозлился на тебя за скрытность, но раз ты в больнице, на этот раз я тебя прощаю. Только больше так не делай.

– Не буду. Но опасаться его не стоит. Это же просто заказ.

– Очень надеюсь. Иначе придется его убить, – он шутил, но она слышала, как он встревожен – скорее злополучным портретом, чем ее коллекцией живописи. Дом в Париже отчасти подготовил Эйдана к встрече с коллекцией. – Кстати, твоя квартира в Париже мне больше нравится, – продолжал он, – она и уютнее, и веселее. А этот дом для меня слишком велик. Но картины изумительные.

Картины он осматривал под бдительным присмотром Кармины, опасающейся, что он попытается украсть какую-нибудь из них. Кармина понятия не имела, кто этот человек, но Вероника, похоже, доверяла ему, а то, что он отнес свою сумку к ней в спальню, говорило о многом.

– Я скоро приеду. Привезти тебе что-нибудь? – спросил он.

– Привези себя. Да, и еще мне понадобится одежда, чтобы доехать до дома: мои джинсы разрезали, когда я попала в больницу. Но об этом мы поговорим вечером.

– Я быстро, – пообещал он, и через полчаса уже входил в ее палату с букетом цветов и огромным воздушным шаром в виде плюшевого медвежонка, чтобы хоть немного повеселить ее. Шарик он купил в больничном киоске, в лапе у медвежонка красовался голубой флажок с надписью «Мальчик!», и Вероника весело рассмеялась, увидев его.

– Большое тебе спасибо. Как хорошо, что ты приехал, – снова повторила она. Вошедшая медсестра прервала их поцелуй и улыбнулась.

– Ну вот, сегодня вид у вас намного лучше, – заметила она, и Вероника просияла. – Как идут дела с костылями?

Вероника пока не возобновляла тренировки, но Эйдан и сестра уговорили ее попробовать еще раз. С загипсованным ноющим запястьем орудовать костылями было тяжело. Медсестра посоветовала ей взять домой кресло на колесах – передвигаться на нем было бы безопаснее.

– Я чувствую себя дряхлой старухой, – с досадой призналась Вероника, но тем не менее справлялась лучше, чем втайне опасался Эйдан. Его напугал слабый голос Вероники по телефону.

Эйдан пробыл с ней весь день, но к вечеру усталость из-за разницы часовых поясов сморила его. Вероника подвинулась, он прилег рядом с ней на кровать и уснул, пока она читала журнал, принесенный медсестрой. Эйдан мирно проспал на плече Вероники до шести часов, вплоть до прихода Тимми, изумленно уставившейся на них. Сегодня она выглядела почти такой же уставшей и измученной, как ее мать: под глазами у обеих появились густые тени.

– Кто это?! – возмутилась Тимми, когда наконец обрела дар речи.

– Мой друг из Лондона. Он прилетел проведать меня, – Вероника старалась сохранять спокойствие, но чувствовала себя девчонкой, которую мать застала целующейся с парнем.

– Что он делает в твоей постели? – Тимми была шокирована. Она понятия не имела, кто этот человек и почему он крепко спит в постели ее матери.

– Спит. Он сегодня приехал.

– Какого черта? – воскликнула Тимми, разбудив Эйдана, который уставился на нее, сразу понял, кто она такая, отметил негодование на ее лице и сел на постели рядом с Вероникой.

– Я Эйдан Смит, – невозмутимо представился он. – Прилетел позаботиться о вашей матери, поскольку больше было некому, – он поднялся с постели, выпрямился во весь рост и шагнул к Тимми, протягивая руку для пожатия. – А вы, должно быть, Тимми. Очень некстати этот несчастный случай, – спокойно продолжал он. Тимми от растерянности подала ему руку, пожала и сразу отдернула свою. К спокойной уверенности Эйдана она оказалась не готова. Смутившаяся Вероника, прикованная к постели, чувствовала себя как в ловушке.