Между тем предмет его помыслов уже вошел в кабинет и поздоровался с папенькой. Увидев же князя, Наташа учтиво поклонилась ему, ничем не выдав своего волнения, если таковое и было.

— Вот, Наташа, — начал Василий Федорович, — князь просит твоей руки у меня. Я готов дать ему согласие, но ты что скажешь?

Оболенский при этих словах лишь молча посмотрел на девушку. Она глянула на него в ответ.

— Я согласна, батюшка, — ответила Наташа.

— Ты согласна, оттого что я велю, или ты любишь Федора Ивановича? Ответь мне откровенно.

Наташа опустила глаза и сказала:

— Я люблю Федора Ивановича…

— Ну что же, благословляю вас, дети, — сказал Нарышкин.

В кабинете в красном углу висела икона. Нарышкин снял ее со стены и благословил ею опустившихся на колени перед ним Наташу и Федора.

Затем решено было, что сговор состоится только после Пасхи, ибо Масленица оканчивалась, Великий пост стучал уж в двери и ранее назначить сговор приличия никак не позволяли. Затем, уже летом, полагали сыграть свадьбу, желая обязательно успеть до Петровского поста.

Вскоре Оболенский ушел. Предстоял пышный праздник, к которому надлежало готовиться обеим сторонам, да еще необходимо было сообщить обо всем Семену Петровичу.

Оставшись вдвоем, отец с дочерью некоторое время молчали.

— Я рад, — сказал Василий Федорович, — что ты любишь его. Он-то, кажется, влюблен без памяти.

— Да, — коротко ответила Наташа.

— Но ты же сказала правду? Ты его любишь?

— Я не знаю… Он любит меня, а я, кажется… Я, наверное, тоже его люблю, хотя и не знаю точно, что такое любовь. Вчера он спросил меня о том же, и я ему ответила вот так, как отвечаю сейчас тебе. Он самый приятный из всех молодых людей, что я знаю. Мне нравится бывать с ним, я доверяю ему…

— И это все? — спросил отец.

— А что еще? Я не знаю…

Нарышкин помолчал. Ответ дочери несколько обескуражил его. В этот момент она была похожа на свою мать, и ее слова снова напомнили ему молодость и его собственные признания в любви.

— Позволь, я дам тебе совет, — начал Василий Федорович. — Ты, может быть, сомневаешься сейчас, но… Но поверь, не всегда пылкость чувства сопровождает истинную любовь. Часто страстью мы обманываем себя, думая, что это есть любовь. Но это не так… Страсть мимолетна, любовь же крепка и долговечна. Страсть, основанная на сиюминутной причуде, сгорает в единый миг, порой губя человека. Любовь же, основанная на прочной привязанности, уважении и долге, а подчас и благодарности, долго существует между двумя людьми. Я прожил жизнь, я знал людей, которые ошибались в страсти и потом горько раскаивались в своих ошибках. Не сомневайся, выходи замуж за Оболенского. Князь приятен тебе — и это хорошо. Он любит тебя, и он умен. Он сумеет привязать тебя к себе и заставит тебя полюбить его. Не сомневайся… Ты будешь с ним счастлива.

Наташа посмотрела на отца и впервые, наверное, задумалась о том, что он пережил.

— Скажи, ты сейчас вспомнил о моей матушке? — спросила она. — Ты из-за нее все это мне говоришь?

— Почему ты так решила? — спросил Василий Федорович.

— Ты никогда мне ничего не говорил, — отвечала Наташа. — Но дедушка, Семен Петрович, он… Он как-то рассказал мне, как вы поженились с матушкой. Он, правда, говорил не подробно и многого недоговаривал. Но теперь, когда ты все это говоришь мне, я подумала… Подумала, что ты боишься, что я ошибусь, как и она?

— Зачем он это тебе говорил! — Василий Федорович чуть не разозлился.

— Не беспокойся, я мало что поняла из его слов… Но мне хотелось знать, я сама спрашивала дедушку о вас. Я поступлю так, как ты мне советуешь.

Василий Федорович в порыве любви крепко обнял Наташу.

— Ступай, детка. И будь счастлива, — сказал он, поцеловав ее.

8

Тадеуш Сангушко уже целый час стоял под окнами особняка Нарышкиных. Было темно, и он мог не опасаться, что кто-либо заметит его. Но сам он видел многое. Например, он видел, как за особняком наблюдала еще одна пара глаз. Это была женщина. Она не замечала его, и он решил разузнать, кто она и что ей нужно. Быть может, она могла бы быть ему полезной. И хотя Тадеуш еще и сам не знал, что намеревался делать, но любые сведения были бы ему на пользу.

Он пришел сюда, гонимый страстным влечением к новой своей знакомой — к Наташе. Вот уже несколько дней она не выходила у него из головы, и Тадеуш стоял около дома Наташи, пытаясь вновь увидеть ее. И неизменно видел женщину, которая, как и он, стояла у дворца Нарышкиных, не сводя с него глаз. Эта женщина очень заинтересовала Тадеуша. Решение он обычно принимал мгновенно, вот и сегодня он незаметно подкрался к незнакомке, которая так была увлечена наблюдением за домом, что ничего вокруг себя не замечала. Он резко обхватил ее сзади и, зажав ей рот, быстро потащил ее к своей закрытой карете, что стояла неподалеку. Женщина яростно отбивалась, но ничего не могла сделать, ибо Тадеуш был сильным и богатырски сложенным мужчиной.

Приказав кучеру ехать, Сангушко наконец отпустил женщину. Она, почувствовав себя свободной, замахнулась на него и пару раз ударила Тадеуша кулаком по груди. Но эти удары были для него вовсе нечувствительны, как комариный укус. Капюшон упал с лица пленницы и взорам Тадеуша предстали черные волосы, черные глаза, смуглая кожа и алые губы. Это была Маргерита.

Да, Нарышкин не ошибся. Он видел именно ее под окнами дома. Как Маргерите Джанчини удалось пробраться в Россию — история темная. Нарышкин никогда этого так и не узнал.

Теперь же она сверкала глазами на человека, так внезапно ее пленившего, не зная еще, чего ей ждать от него, но уж точно зная, что она попытается соблазнить его и это не будет ей особенно неприятно, ибо Тадеуш был красив, истинно красив. Его внешность обращала на себя внимание всегда, при любом его появлении дамы теряли от восторга голову. Редко кому удавалось сохранить присутствие духа при первом взгляде на него.

— Что вам нужно, сударь? — спросила Маргерита у Тадеуша, едва оправившись от первого потрясения.

Говорила она по-итальянски, и Сангушко ее не понял.

— Говорите ли вы по-французски? — спросил он.

— Да, месье. Что вам угодно? — продолжила она.

— Мне угодно знать, зачем вы следили за домом господ Нарышкиных? — ответил он.

— Разве запрещено просто стоять и смотреть?

— Нет, не запрещено. Но вы не просто стояли и смотрели. Вы стояли битый час и не сводили глаз с окон дома, мадам. У вас должна же быть для этого какая-то причина?

Маргерита не отвечала.

— Назовите хотя бы ваше имя?

— Мне кажется, что это вам следовало бы сначала назвать себя, — сказала она. — Вы так дерзко похитили меня! Какое вы имели право?

— Никакого, кроме того, что в этом доме живут люди, которые мне интересны. И все, кто следит за ними, также вызывают мой интерес. Быть может, мы могли бы быть полезны друг другу? Впрочем, я все же представлюсь: граф Тадеуш Сангушко к вашим услугам.

— Синьора Маргерита Джанчини.

— Итак, что же вы делали здесь, синьора Джанчини?

Посмотрев на Тадеуша, Маргерита вдруг каким-то чутьем угадала в нем своего соратника. И тут же поведала ему о том, что желает отомстить. Она не питала никаких уже иллюзий насчет того, что Нарышкин женится на ней. Но за то, что он отверг ее, за свое унижение, а Маргерита чувствовала себя униженной, она хотела расплаты. Она ничего не смогла бы сделать Василию Федоровичу. Даже убив его, Маргерита не насытила бы своей мести. Но его дочь — ненавистная Наталья! Вот чьи мучения и, быть может, даже гибель нанесут удар по человеку, который оскорбил ее, пренебрег ею!

Молча выслушав ее, Тадеуш возрадовался своей проницательности. Эта женщина могла быть ему полезна. Нет, смерти Наташиной он не желал. Напротив, ей он желал всяческого благополучия — но для себя. Он уже решил, что влюблен, и решил, что эта женщина будет его, и баста. Маргерита могла бы стать его орудием в этом деле. И, улыбаясь, он поведал синьоре Джанчини, что Наташа собирается замуж (а это он уже успел сегодня выяснить) за князя Оболенского.

— И ему бы я тоже охотно отомстила! Смерть этого негодяя очень бы порадовала меня! — воскликнула она.

— Что же он сделал вам? — изумился пан Тадеуш.

— О, ровным счетом ничего… Но я ненавижу его уже потому, что они оба — и отец, и дочь любят его и принимают в свою семью!

— Вот и для меня его смерть была бы благом, — заметил Сангушко. — И подумайте, синьора: ведь если пани Наталья любит его, то его гибель будет лучшей местью. Что может быть приятней мучений врага, мучений, которые никогда не утолятся? Смерть нельзя поправить!

— Но этого слишком мало! Она постепенно забудет его и полюбит другого!

— О, вы судите, должно, по себе? Хорошо. Если этого мало… Мне нравится пани Нарышкина. Я бы хотел обладать ею. Как вы думаете, будет ли она счастлива? Если за смертью жениха последует любовь и домогательства неприятного и противного ей человека?

Говоря так, Тадеуш несколько кривил душой. Ему хотелось выставить себя перед Маргеритой этаким чудовищем, чтобы она поверила ему и не отказалась помогать. В глубине души он надеялся, да что там! Он просто был убежден, что Наташа полюбит его. Полюбит, как только поймет, что иного выхода у нее нет.

Тадеуш ни на миг не задумался о желаниях своей избранницы. Он даже решил, что осчастливит ее тем, что женится на ней. Да, женится! И никак иначе. Если уж быть благородным кавалером, то быть им до конца! Вот так вот! Он даже гордо вздернул подбородок при этой мысли. Но теперь следовало укротить ту мегеру, что сидела напротив него. А то она еще убьет прекрасную паненку, и что тогда ему останется делать?