Энни смотрела на бокал с вином, отражавший блеск огня камина. Эван лежал рядом. Одна рука его обвивала ее шею, грудь мерно вздымалась и опускалась, дыхание было ровным. Он спал.

Девушка отпила глоток вина. Ей вряд ли удастся уснуть этой ночью. Страсть их любви все еще горячила кровь. Мысль о том, что Эван любит ее, охватила все ее существо и заставила забыть о том проступке, который они совершили.

Она уже видела, сколько унижений и страданий приносила любовь членам королевского двора. Королева, полагала Энни, не выносила брачного счастья других. Леди Кэтрин Грей она не позволила выйти замуж за графа Хертфорда, а когда Кэтрин забеременела, Елизавета отправила ее в Тауэр. Согласно указу от 1536 года брак членов королевской фамилии, заключенный без разрешения суверена, считался государственной изменой, а согласие свое Елизавета давала чрезвычайно редко и неохотно. Перспектива быть разоблаченной испугала Энни. Она вздрогнула. От неловкого движения вино пролилось на обнаженное тело.

— Проклятие! — прошептала она, поставив кубок, и потянулась за сорочкой, чтобы промокнуть ею вино. Сильная рука остановила ее запястье.

Сонная улыбка заиграла на губах Эвана, он повернулся к ней и открыл глаза.

— Позволь мне, дорогая, — с этими словами он склонился над ней и губами собрал хмельную жидкость с ее живота и груди. От кругообразных движений его языка, от прикосновения зубов к напрягшимся соскам она не смогла сдержать стона. Руки его ласкали самые чувствительные места ее тела. Он покрывал поцелуями ее плоть, оставляя после себя жгучие следы.

Энни изогнула спину и раскрылась перед ним подобно цветку. Эван снова проник в нее и одним ловким движением оказался снизу, а ее с головой накрыли волны чувственных ощущений. Он еще искал удовлетворения пылавшего в нем жара. Блаженное выражение его лица было зеркальным отражением ее собственного.

Когда чувства пошли на убыль, он опустил ее рядом с собой.

— В постели тебе не следует ругаться, — сказал он. — Твои словечки вызывают во мне желание.

— Тогда я буду каждый день придумывать новое ругательство.

Он поцеловал ее. Вкус его губ пробудил в ней новый приступ нежности.

— Эван!

— Тс-с, — он тихо рассмеялся. — Подай мне вино.

Энни, как зачарованная, наблюдала за его движениями. Ей нравилось, как во время питья ходил у него кадык, нравилась копна черных волос, сонный взгляд удовлетворения, смягчивший лицо.

— Эван…

— Да? — ленивая улыбка тронула его губы.

— Я хочу, чтобы ты знал. Я навсегда запомню тебя таким, какой ты сейчас, как бы далеко ты не уехал, — ее испугали собственные слова, и она вздрогнула. — Боже, я даже не могу позволить себе думать об этом.

Эван осушил кубок, подался вперед и поцеловал ее в живот.

— О чем?

— Что ты уезжаешь.

Он приподнялся на локте и рассматривал ее, будто хотел запечатлеть в памяти навсегда. Свободной рукой он провел по изгибам ее шеи, груди и бедер. С таким знанием, что это напугало ее.

— Это будет пролив Магеллана?

Его рука замерла:

— Как ты догадалась?

— Помнишь рассказ о том, как Дрейк с дерева в Кордильерах увидел Великое Южное море и поклялся переплыть его однажды?

— У Фрэнсиса длинный язык. Другие тоже могли догадаться об этом, — выпалил Эван.

— Не обязательно. Себастьян Кэбот сам не сумел пройти через пролив. Даже лорд адмирал считает, что достижение Магеллана никто не сможет повторить еще очень долго.

— Но ведь ты думаешь иначе.

— Я просто знаю, что за человек Дрейк, — она поцеловала его руку. — А также знаю того, кто идет вместе с ним.

Он сел и притянул ее к себе.

— Никому не говори об этом, Энни, хотя мне хотелось, чтобы ты знала все.

Девушка рассмеялась:

— За годы, проведенные при дворе, я научилась говорить, не сказав ничего. Я умею контролировать себя.

Это была истинная правда: даже от человека, которого она любила, у нее были секреты. Она знала, что одного ее слова было бы достаточно, чтобы он отошел от Дрейка и остался с ней. Но она знала также, что в нем были голод, нетерпение и страсть, которые могло удовлетворить только глубоководное бурное море. Нет, она никогда не воспользуется любовью, чтобы манипулировать его судьбой.

Еще Энни хотелось поделиться с ним своими тревогами — кто-то шпионит за ней, обыскивает комнату, она постоянно чувствует чей-то пристальный взгляд. Жадные глаза были при дворе повсюду, интриганство процветало. Она подавила страх, проглотив слезы. Рассказать Эвану — значит обречь его на душевные муки. Он будет разрываться между преданностью ей и долгом перед Уэльсом. Энни знала настоящую цель экспедиции — пройти по Магелланову проливу из одного океана в другой. А это было нелегко. На это могли отважиться немногие. Эвану понадобятся все силы и полная сосредоточенность, потому она не станет отягощать его сердце своими проблемами.

— Как долго тебя не будет? — спросила Энни.

— Магеллану потребовалось три года. Не буду хвастать, что мы сможем сделать это быстрее.

Сердце ее от горечи сжалось.

— Я буду ждать тебя, Эван.

Ее наивная вера глубоко тронула его душу. Шансы на возвращение были ничтожны, но ему не хотелось пугать ее. Если удача будет благосклонна к нему, он разбогатеет и станет достойным ее. Поэтому сейчас он не мог дать ей никакого обещания, кроме одного.

— Я вернусь, — сказал он.

И Эван мысленно обратился к Богу, чтобы тот не дал ему нарушить это обещание.

Глава 15

— Ваше Величество, — сказал граф Эссекс, прихорашиваясь, как призовой петух на ярмарке. — По моим расчетам, они подойдут к проливу через неделю. Скоро весь мир узнает, что вы сделали Англию владычицей морей.

С места у окна в Присутственной Палате Энни бросила на Эссекса мрачный взгляд. У него был рот размером с его подбитую ватой широкую грудь, и значение понятия «осторожность» ему было неведомо.

Все же с годами у королевы выработалась терпимость к смазливым мужчинам, расточавшим ей комплименты.

Она одарила его улыбкой, которую еще можно было назвать ослепительной.

— Вы желаете им успеха, не так ли, мой друг? — улыбнулась королева.

Эссекс, в глубоком поклоне взмахнул шляпой с пером:

— Ну, конечно же! Как может быть иначе? Дорогая мадам, я всегда и впредь буду вас поддерживать во всех ваших начинаниях.

Но Энни видела его насквозь. Он завидует Дрейку и ревнует к нему королеву.

— Вся Англия молится за их успех, — продолжал Эссекс. — Если им удастся…

— Милорд, — вмешался Кристофер Хэттон, — будьте осторожны, к нам приближается новый посол Испании.

Хэттон нравился Энни. У него были проницательный ум, непритворная преданность королеве, а также полная уверенность в успехе предприятия Дрейка и Эвана. С обычным мастерством он увел Эссекса от Елизаветы. Через секунду рядом с мажордомом королевы появился герольд посла.

Девушка застыла. Мажордом заговорил, но кроме глухих ударов собственного сердца, Энни ничего не слышала. Ее взгляд был прикован к худой темноволосой фигуре посла, склонившегося к руке королевы.

— Помоги мне, Господи, — прошептала она, прячась за портьеру. Послом оказался дон Яго Ороцо — человек, виновный в смерти ее отца и бывший когда-то секретарем наместника короля в Новой Испании.

Но было слишком поздно. Когда Ороцо сошел с помоста, чтобы поприветствовать двор, среди присутствующих он заметил девушку. По его коварной улыбке Энни поняла — он ее узнал.


Порт Святого Юлиана, июль 1578 года.


— Так умирают предатели! — воскликнул Дрейк, обращая слова к небу с клубящимися серебристыми облаками.

Моряки с ужасом смотрели на бьющееся в предсмертных судорогах обезглавленное тело на каменистой земле. Кровь била фонтаном, и они отошли подальше, чтобы она не могла попасть на них. Палач отбросил в сторону окровавленный топор и согнулся, сотрясаясь от рвотных конвульсий.

Порывистый ветер трепал волосы Эвана. От холода замерзли уши, но он все еще держал шляпу прижатой к груди. Взгляд его был прикован к голове Томаса Даути. Он не чувствовал ни раскаяния, ни угрызений совести. Гордый и самовлюбленный Даути, предал их. Еще до того, как корабли отплыли из Плимута, он, нарушив наказ королевы, рассказал лорду Бергли о том, куда они направляются.

Если бы Томас на этом остановился, Дрейк пощадил бы его. Но Даути украл опечатанные драгоценности, захваченные на португальском судне. Вскоре он провозгласил себя адмиралом, но хуже всего было то, что он вселял в души моряков сомнения и побуждал их к бунту против Дрейка. А это чревато тем, что все они могли погибнуть в пути. Лицо Фрэнсиса хранило страдальческое выражение, а глаза от пронизывающего ветра слезились.

— Правильно ли я поступил? — спросил он дрожащим голосом.

Эван знал, что сердце друга разрывают сомнения.

— Ты жестокий человек, Фрэнсис, — сказал он. — И безжалостный. Но только к врагам, — он обвел глазами команду, стоящую неровной шеренгой вдоль берега. — Среди нас нет ни одного моряка, который назвал бы тебя убийцей.

Дрейк посмотрел на человека, стоящего перед неподвижным телом на коленях.

— Но с нами еще брат Даути.

— Фрэнсис! Суд, объявивший Тома предателем, был единодушен. Вспомни, что говорила королева — лорд-казначей Бергли должен последним узнать, куда вы отправляетесь…

Фрэнсис закрыл глаза и глотнул холодный воздух.

— Эван, всегда оставайся со мной. Без тебя я проиграю в сражении со своей совестью.

Он открыл глаза и обвел взглядом объятых ужасом моряков, собравшихся на скалистом берегу — капитан Винтер, Нэд Брайт, который услышал о планах Даути и донес на него, Уилл Хокинс, Парсон Флетчер, брат Дрейка Томас и его племянник Джек, и еще пятьдесят других — мужчин и мальчиков, солдат и моряков, дворян и простолюдинов.