– А затем, пока я провожал девушек и возвращался за тобой, Воробушек, я никак не мог выкинуть из головы ребятишек на чердаке, женщин, Существо – душа за всех ныла. Ну а когда я понял, что с тобой все в порядке и ты пытаешься убедить вояк лорда Варгартена покинуть деревню, я подумал – пойду проверю, как там ребятня. И оказалось, что солдаты выломали дверь в доме раввина и искали чем поживиться, оставив дверь открытой. Я вошел, прокрался по лестнице, открыл секретную дверь, ведущую в тайник, и поднялся на чердак. Существо словно в воду кануло. Остались только женщины да детишки – сидели, молчаливые, точно ангелы, и глядели на меня, как на своего спасителя.

Шмыгнув носом от переполнявших его чувств, Фрейзе обратился к раввину:

– Так нельзя! Лорд Варгартен не прав, дозволяя подобное. Может, ваш народ в чем и виноват, но ведь все это в далеком библейском прошлом. Так нельзя, это недопустимо. А детишки! Им каково: глаза распахнули, как блюдца, и слушают, как разрушают их деревню. У людей просто нет сердца! Как такое возможно?

– Что было дальше? – прервал его Лука.

– Я подумал, что мы здесь в безопасности, переждем, пересидим спокойно, но вдруг один малыш пискнул – слабо, еле-еле, но этого хватило, чтобы солдаты внизу совсем взбесились. И мы услышали, как они ломают потолок синагоги – бам! бам! – затем под нашими ногами провалился пол, и они полезли наверх. Я подскочил к проему, решил, что без боя не сдамся, хотя и понимал – у меня нет ни единого шанса, их ведь было человек двенадцать. Но, будь что будет, по крайней мере задержу их, и ребятишки успеют скрыться через другие лестницы, через дом раввина. Я такие передряги не люблю, я ведь не боец, ты знаешь, да и махать кулаками меня никогда не тянет, но я прокричал детишкам, чтобы они бежали вниз, и толкнул первого солдата, чья голова просунулась в дыру, но они продолжали лезть, и я уж подумал, нам с ребятней несдобровать, как Существо оттеснило меня в сторону своей могучей лапой, – Фрейзе снова передернуло. – Ручища у него – мощная, здоровенная, немыслимая; и оттеснило оно меня одним взмахом, словно котенка со стола смахнуло. Заняв мое место, оно выглянуло из дыры в полу, и – я глазам своим не поверил! – швырнуло того, первого солдата, оземь. Просто взметнуло его в воздух и – бумс! – вниз, пихнуло в грудь второго воина, затем схватило скамью, которую с трудом установила дюжина солдат, подняло ее, повернуло и кинуло вниз, на пол, словно это какая-то дощечка для нарезки овощей.

– Я тоже это видел, – кивнул Лука и обратился к раввину: – Я видел, как Существо это сделало.

– А потом? – нетерпеливо спросил раввин. – Куда оно потом делось?

– Не знаю, – признался Фрейзе.

– И я не знаю, – сказал Лука. – Я беседовал с лордом Варгартеном и не мог отвести глаз от упавших солдат.

– А я читал отходную молитву над усопшим, – пробормотал брат Пьетро.

– Оно просто ушло, – предположил Фрейзе. – Солдаты умчались, и оно ушло.

– Я сказал им, что Существо – это Ангел, вершащий Божий суд, покаравший их за то, что они коснулись Священного Писания, – улыбнулся Лука. – Не думаю, что они вернутся свести с ним счеты. Лорд Варгартен уверен, что видел христианского Ангела, я в этом не сомневаюсь.

– Я спрыгнул на галерею и помог выбраться детишкам, – закончил Фрейзе. – И Существа я больше не видел. Все, что здесь происходило, было ужасно. Шум, гам, драка – я думал, живым не выберусь. Повезло же нам, что оно было с нами.

– Вы ведь слышали о нем и прежде, оба? – Лука вопросительно взглянул на раввина и брата Пьетро.

– Да, – тихо произнес раввин.

– Я слышал, – ответил брат Пьетро. – Думаю, это был Голем.

Раввин с шумом втянул в себя воздух и благоговейно склонился в сторону ковчега – хранилища священных свитков Торы.

– Что такое Голем? – переспросил Лука.

– Среди нашего народа бытует легенда, что из глины и праха земного можно создать некое Существо, – тихо сказал раввин. – И вдохнуть в него жизнь.

Брат Пьетро кивнул.

– Наподобие того, как Бог сотворил Адама.

– Вот-вот, – пробормотал Фрейзе на ухо Луке. – Точно так же заявляли и те алхимики в Венеции. Они говорили, что хотят создать саму жизнь. Что владеют секретом изготовления золота – из грязи, а жизни – из пыли. А про то, как они творили золото, мы знаем не понаслышке.

И Фрейзе нащупал в кармане рубашки грошик, свою счастливую золотую монетку.

– Голем растет и набирается сил, – продолжал раввин. – На лбу его написано слово ЭМЕТ, что на нашем языке значит «истина».

– Точно! – завопил Фрейзе. – ЭМЕТ – я видел это собственными глазами. Эти буквы были у него с самого начала.

– Голем – слуга еврейского народа, призванный защищать нас в трудные времена.

– Что он сегодня и сделал, – заключил Лука.

– А еще он спас Изольду и меня, – вклинился Фрейзе.

– Он спас детей, – добавил брат Пьетро. – И святыни.

– Но куда же он подевался? – поразился Лука.

Раввин пожал плечами.

– Легенда гласит, что он может исчезать. Легенда гласит, он рассыпается в прах, исполнив предназначение, и воссоздается вновь, когда в нем возникает нужда.

– Появление подобного Существа – это знак конца света? – осведомился Лука. – В вашей легенде говорится что-нибудь о конце света?

– В этой легенде – нет, – покачал головой раввин и страдальчески улыбнулся. – Но, подобно вам, мы тоже ожидаем заката нашего мира. Иногда нам кажется, что конец света уже наступает. Иногда – в такие дни, как сегодня, – нам кажется, он уже наступил. Но дни сменяются днями – худшие идут на смену плохим – а конца света все нет и нет. А мы все ждем его и ждем.

– Мы напишем об этом в отчете милорду, – пообещал брат Пьетро.

– На каждом шагу караулили нас явления странные, необъяснимые… – Он взглянул на бездыханное тело воина на полу синагоги, на его сломанную шею, раскроенный надвое череп, и добавил: – И опасные…


Покинув еврейскую деревушку, Фрейзе, Лука и брат Пьетро направили коней в город, в Маутхаузен. Впереди Фрейзе сидела мать тех двоих ребятишек, которых Фрейзе забрал с собой в город.

На город опустились сумерки. В гостиничных окнах теплился огонек, и сама гостиница выглядела теперь вполне заурядно. Детишки выскочили навстречу матери и тотчас же вскарабкались на одолженную у добрых людей лошадь, чтобы ехать домой.

– Вы доберетесь одни до дома? – взволнованно спрашивал женщину Фрейзе. – Может, я поеду с вами?

Она покачала головой.

– С нами все будет хорошо. Солдаты ушли, на какое-то время они оставят нас в покое. Поживем пока, а там – посмотрим.

– Знаете, – Фрейзе оглянулся, убедился, что их никто не подслушивает, и тихо добавил: – На вашем месте я бы, наверное, сказал, что я христианин, и поселился бы в Вене. Может, там будет безопаснее? Жили бы среди христиан тихо, как мышки…

Она долго смотрела на него, и казалось, что она видит будущее, а потом сказала:

– Не знаю… Не думаю, что евреи могут чувствовать себя хоть где-нибудь в безопасности, даже в Вене.


Фрейзе занялся лошадьми: насухо вытер их и выгнал на ночь попастись на лугу, на свежей траве. Лука и брат Пьетро достали из переметной сумы письменные принадлежности и отнесли их в обеденную залу, где их поджидали Ишрак и Изольда, чтобы приступить к сочинению отчета для милорда, главы Ордена Тьмы.

– Даже не знаю, с чего начать, – тяжело вздохнул брат Пьетро, очиняя кончик гусиного пера карманным ножом. – Никогда еще не доводилось мне участвовать в подобном расследовании. Не расследование, а буйство какое-то. От нас ждут доклада о танцорах, но что нам о них написать, если они разбежались кто куда.

– Коробейник сказал мне, танцоры сами внушили себе, что должны танцевать, – подсказала ему Ишрак. – Он усыпил Изольду, ввел ее в транс, чтобы она присоединилась к плясунам, но остальные, уверял он меня, сами укоренились в подобном желании.

– Значит, – уточнил Лука, – это не болезнь тела, но – игра воображения, болезнь ума?

Ишрак кивнула.

– Такая же, как и ненависть к евреям, – заметила она. – Людям, прозябающим в нищете, влачащим жалкое существование, ничего другого не остается, как погрузиться в мечты, чтобы хоть как-то сбежать от жестокой реальности. Иногда их бросает в омут танца, иногда – в пучину ненависти. Но и то, и другое суть одно – сумасшествие и исступление.

– Да и для лорда Варгартена все одно: что плясуны, что иудеи, – согласился Лука.

Брат Пьетро замер с очиненным пером в руке.

– Приступим?

– Страх и боязнь танцоров имеют те же корни, что страх и боязнь евреев. Точно так же люди питают отвращение к цыганам и гонят прочь бродячих актеров. Точно так же они ненавидят тех, кто думает или выглядит иначе. Порой люди не выносят тех, кто чем-то отличается от них. Их страшит неизвестное, страшат чужаки.

– Чужаки, – записал клирик.

– Такие, как я, – скорбно поджал губы Лука, – эльфийский подменыш. Такие, как Ишрак, арабка-полукровка.

Изольда вскинула голову: она вспомнила слова Раду-бея о происхождении Ишрак, слова, которые она восприняла с такой яростью, слова, которые никому не в силах была повторить, – и густо покраснела.

– Но как их за это винить? – пожал плечами брат Пьетро. – Всем нам хорошо с теми, кто похож на нас. Я бы тоже предпочел жить в монастыре, чем путешествовать по миру.

– Да, я понимаю. – Лука погрузился в размышления. – Однако надо держать себя в руках: если мы чего-то не знаем или не понимаем – это не повод для ненависти. Леди Варгартен ненавидит танцоров, хотя ее сестра убежала вместе с ними. Лорд Варгартен ненавидит евреев, потому что задолжал им деньги и не собирается отдавать. И лорд, и леди Варгартен ненавидят иудеев, потому что они «не такие», потому что живут слишком близко, по соседству, и с ними приходится как-то считаться.

– Ты хочешь отразить в отчете, что людям полагается жить в любви и мире? – улыбнулся брат Пьетро.

– Нет! – тряхнул головой Лука. – Милорд приказал мне быть точным и беспристрастным. Мягкосердечие, не подкрепленное фактами, – пустая трата времени. Однако напиши, что хотя танцевальная чума и обернулась ужасающими бедствиями, но она ни в коей мере не является признаком конца света. Танцоры рассеялись по миру: кто-то даже излечился и вернулся домой. Но если бы меня спросили, что я думаю об увиденном, я бы ответил, что наше отношение к еврейскому народу – одно из самых страшных знамений грядущего конца.