Кришан Чандар - Дорога ведет назад

— Захочешь — скажешь, что выиграла по лотерее, а захочешь — скажешь правду. И ты увидишь, как глаза твоего возлюбленного заблестят при виде этих денег, и он, даже выслушав твой рассказ об измене, не рассердится на тебя.

— Нет, он не такой!

— Давай поспорим!

— Нет, я не хочу спорить! Не потому, что я не верю Гулю. Я ему верю и буду всегда верить. Мой Гуль… Зачем я из-за какого-то глупого спора пойду на это грязное дело?

— Что в этом плохого? Ты хозяйка своего тела. Оно твое, а не чье-нибудь. Любовь, верность — это все красивые слова. Ведь как в жизни бывает: десять раз влюбляешься, двадцать — разочаровываешься, потом снова влюбляешься. Я сама, знаешь, сколько раз любила, когда была молода. Надоест один, я его бросаю и влюбляюсь в другого.

— О, боже! — гневно воскликнула Лачи. — Это получается не любовь, а водопроводный кран! Захочешь — откроешь, напьешься воды, захочешь — закроешь.

Джинан Бай замолчала, но позднее не раз возвращалась к этому разговору под разными предлогами. Лачи в ответ твердила лишь одно, и это не было упрямством. Она и не могла ответить что-нибудь другое. Иногда она считала, что лучше промолчать, казалось даже, что она соглашается, но уже через минуту кровь ее кипела от возмущения, ярости и бешенства. Она топала ножкой:

— Нет, нет! Пусть только кто-нибудь посмеет прикоснуться ко мне, я ему горло перегрызу!

Перегрызать горло, она, конечно, не могла. Джинан Бай отлично знала, что можно было пощекотать кинжалом ее шею, и гордость вмиг слетела бы с нее, но никто не решался на это — все боялись Хуб Чанда. Пока он в тюрьме, Лачи нельзя трогать.

Интересные вещи узнавала Лачи в тюрьме. Однажды она разговорилась с красивой девушкой Гангой Бай. Ее обвиняли чуть ли не в десятках краж.

— Ты воровала кур? — спросила Лачи.

Ганга Бай в ответ громко расхохоталась. Ее нежный, как звон серебряных колокольчиков, смех отдавался далеко-далеко. С трудом пересилив смех, она сказала:

— Нет, я воровала одежду.

— Как?

— Мы работали втроем: я и двое мужчин. В полночь они осторожно вырезали стекло витрины, я пролезала в нее и раздевала манекены. Прихватывала и другие вещи, которые украшали витрину. Мужчины ждали меня внизу.

— А если появлялся полицейский?

— Они убегали в разные стороны, а я стояла в витрине, как манекен, и полицейский уходил, приняв меня за пластмассовую куклу.

Теперь хохотала Лачи. Ей очень понравилась эта хитрость.

— Это замечательно! Нужно же додуматься!

— Да, но полиция все-таки поймала нас.

— А что ты будешь делать после тюрьмы?

— То же, что и раньше!

— Какой же смысл в том, что тебя наказали?

— Отбытие наказания — это всего лишь отсрочка для совершения нового преступления, — задумчиво ответила Ганга. — Другого пути ведь нет!

— Ты не замужем?

— Можно сказать, что я замужем за теми, с которыми я работаю.

— За обоими?! — поразилась Лачи.

— Да, — несколько уныло ответила Ганга. Лицо ее было задумчиво, даже печально. Потом она вновь оживилась: — Они очень заботятся обо мне.

Лачи подумала было: не заняться ли ей этим делом, когда выйдет из тюрьмы, уж очень ей захотелось проделать такой же номер, как Ганга. Она любила рисковать. Но рассказ о двух мужьях ей пришелся не по вкусу. Она готова наравне с ними рисковать, работать, но почему она должна отдавать им все? Ведь это разврат, а не равноправный союз.

Странной показалась Лачи и Каушалия. У нее было несколько имен: Икбал Бану, Мэри Десуза, Сурджат Кор и еще бог знает какие. Это была вполне современная, образованная девушка. Кроме английского и французского она немного знала урду, хинди, пенджаби, маратхи, бенгали, тамили, малаяли. До тюрьмы она занималась вымогательством денег у безработных девушек и юношей. Завлекала их обещаниями устроить на работу, расписывая свои широкие связи с министрами и крупными чиновниками. Выманив у своих жертв денежки, Каушалия скрывалась. Так она одурачила не одну сотню жертв и выманила десятки тысяч рупий.

— Каушалия, ты ведь образованная! Могла бы честным трудом заработать двести-триста рупий в месяц, — обратилась к ней Лачи.

— Разве этого хватило бы?!

— Нужно было уменьшить расходы!

— О, это невозможно!

— Почему?

— Я люблю жить на широкую ногу.

— А что значит жить на широкую ногу?

— Жизнь может быть хорошей, если ты имеешь дорогие украшения и много-много денег.

— Деньги! Деньги! Деньги!!! Неужели счастье в этом мире можно получить только за деньги?

— А как, по-твоему, еще может добиться счастья женщина? — гневно спросила Каушалия. — Мой отец и мать выдали меня замуж за старика, позарившись на его деньги. После его смерти первая жена и дети выгнали меня из дому. Меня обманули свои, родные. Какой же грех в том, что я обманываю чужих? Я очень хотела выйти замуж за серьезного, порядочного человека, продать себя ему, стать его женой и спокойно жить. Но ведь ни один порядочный человек не хочет жениться на мне.

— Ты даже о замужестве говоришь, как о торге.

— Женщина, выходящая замуж, продает свое тело. Как же иначе назвать это?

— По-твоему, любовь и не существует?

— Может быть, и существует, — горько ответила Каушалия, — мне она не встречалась.

— Мне кажется, что ты очень хорошая и каждый порядочный человек будет рад жениться на тебе, только не надо рассказывать ему о своем прошлом, — задумчиво сказала Лачи.

— Как я могу что-то скрывать от человека, за которого выхожу замуж? Нет, ему пришлось бы все рассказать. Всякий раз, когда меня выпускают из тюрьмы, я принимаю решение, что буду заниматься честным трудом, выйду замуж за уважаемого, благородного человека. Находится такой, но стоит ему узнать о моем прошлом, как он отворачивается от меня.

— А кого ты считаешь благородным человеком?

— Как кого? Ну, такого, который зарабатывал бы не менее тысячи рупий в месяц.

— Ах, вот как! — невольно вскрикнула Лачи. — Тогда тебе действительно никто не может помочь.

Каушалия, она же Икбал Бану, она же Сурджат Кор, тряхнула коротко стриженной головой, словно ей было наплевать на весь мир, грубо выругалась в адрес мужчин и отправилась в свою камеру.

Лачи весь день не давала покоя какая-то мысль. Когда она позировала Хуб Чанду, лицо ее не было веселым и оживленным, как всегда. Хуб Чанд был поглощен работой.

— Супритан! — вдруг обратилась к нему Лачи.

— Что, Лачи?

— Если деньги доставляют счастье, то его может дать и одна рупия, и тысяча?

— Да!

Она помолчала, потом снова заговорила:

— Супритан!

— Я слушаю, Лачи!

— А вы благородный человек?

— Что ты имеешь в виду?

— Какую вы получаете зарплату?

— Шестьсот рупий.

— Шестьсот? Значит, вы не благородный человек!

Кисточка застыла в его руке. Он взглянул на Лачи и сказал:

— А почему? Разве я обидел тебя когда-нибудь?

— Нет, но Каушалия говорит, что благородным человеком считается тот, кто получает не менее тысячи рупий.

Хуб Чанд расхохотался.

— Да, конечно. Все так считают, поэтому-то в нашей жизни так много обмана.

Лачи долго сидела задумавшись.

— Супритан!

— Да, Лачи?

— А разве тот, кто получает тысячу рупий, не обманывает?

— Обманывает, конечно, и даже больше, чем остальные.

— А что же такое благородство?

— Ты задаешь очень сложный вопрос, — подойдя к ней близко, сказал он и вынул из кармана письмо. — Ответ на твой вопрос в этом письме.

— Это от Гуля?!

— Да!

Она соскочила с помоста и, как ребенок, стремительно подбежала к нему. Он стал убегать от нее. Так они бегали друг за другом вокруг стола. В конце концов Лачи догнала его и выхватила письмо. Распечатала его, повертела в руках и подала Хуб Чанду, а сама отошла к мольберту и сделала вид, что наносит кистью мазки.

— А теперь прочитайте мне письмо, а не то я смою все краски.

— Не делай этого, бога ради! Я прочитаю!

Он сел на помост и начал читать. Лачи подбежала и уселась у его ног, подперев подбородок рукой.

— «Больше жизни любимая Лачи!»

Лачи замахнулась, чтобы ударить его.

— Сумасшедшая! — остановил он ее. — Это же не я тебе говорю, это пишет Гуль.

— Ну ладно. Только смотрите, читайте все как есть. Не прибавляйте от себя, а не то…

— «Я все время думаю о тебе. Ты всегда стоишь у меня перед глазами. Не проходит ни минуты, чтобы я не вспомнил о своей милой Лачи. Я буду любить тебя до самой смерти, до последнего вздоха».

Лачи слушала, закрыв глаза. Ей казалось, что это не слова, а мед, разливающийся в ее сердце. Будто она плывет в воздухе на мягких, нежных, шелковистых крыльях.

Гуль… Гуль… Гуль… мой цветок[49]!

Когда в следующем месяце Гуль пришел навестить Лачи, она ввела его за руку к Хуб Чанду и гордо сказала:

— Это мой Гуль!

Хуб Чанд оглядел его с ног до головы, с сандалей до пешаварской[50] шапки. Высокий, стройный, красивый Гуль был образцом мужественности и красоты. Хуб Чанд сравнил его с собой, и на лице у него появилась жалкая улыбка.

— Проходи, садись! — обратился он к Гулю.

— Гуль, это мой супритан… Он очень хороший. Это он разрешил нам видеться здесь, а то мы разговаривали бы через решетку.

Гуль благодарно взглянул на Хуб Чанда, но не сказал ни слова. Он волнения он не знал, куда деть руки.

Хуб Чанд медленно окунул кисточку в воду и, потупив взор, вышел из комнаты.