— Нет, нет, — отозвался Жюльен, — это так, чепуха. Просто я устал.


Он с тревогой смотрел, стараясь оставаться спокойным, как приближалось и отдалялось искаженное лицо пожилой женщины. Боль прошла, но ему было трудно выговаривать слова. Затылок как будто налился свинцом.

— Как вам будет угодно, — сказала мадам Клеманс, — но если и завтра у вас будет такой же вид, нужно полечиться.

— Договорились, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Большое спасибо, вы очень любезны. До завтра.

— До завтра, — ответила она.

Она ушла, маленькая и легкая, бесшумно затворив за собой дверь. Затем Жюльен услышал, как удалялись по гравию аллеи ее шаги, потом щелкнула железная калитка. Некоторое время он лежал неподвижно, пытаясь собраться с силами, потом, минут через десять, поднялся. Не так здорово, но на ногах он держался.

«Я могу вытерпеть еще один-два таких приступа, — подумал он, — но не больше». Он выглянул в щель между ставнями, было темно. Несколько мгновений вдыхал он смешанный запах Цветов и свежеполитого газона, это напомнило ему Уимблдон, прекрасные времена… Он уже направлялся к двери, и тут зазвонил телефон. Он поднял трубку сразу же. Напряженный, лихорадочный голос Софи обрушился на него.

— Жюльен, я больше не могу ждать. Это бесчеловечно. Выслушай меня наконец, я беременна! Уже четыре месяца, как раз перед твоей аварией. Ну вот! Я должна была тебе сказать, я больше не могу от тебя это скрывать.


Молодому человеку показалось сначала, что его сейчас стошнит, так потрясла его эта новость. Он сел на кровать.

— Зачем ты это сделала? — сказал он. — Ты мне поклялась…

— Я хотела ребенка, от тебя, понятно?!

— Ты же мне обещала, — повторил он.

Он вдруг ощутил во рту вкус слез. Давно уже он позабыл их горечь. Какое-то мгновение у него было желание дать волю своему гневу, но он подавил его.

— Не ломай комедию, Софи, я этого терпеть не могу.

— Кто же ломает комедию? Ты со своей усталостью и тоской или я, когда хочу ребенка?

— Дело не в усталости и тоске. Но раз уж мы об этом заговорили, я могу сказать тебе, что дела мои совсем плохи. Я уже на пределе. Я не хочу ребенка. Я боюсь, что сойду с ума, Софи, ты это знаешь. У меня галлюцинации, жуткие боли. Мне нельзя иметь ребенка. Ты не должна его оставлять…

— Жюльен, ты такой же сумасшедший, как и я. Просто тебя преследует идея фикс. Но ты даже не захотел, чтобы Фобержер тебя долечил.

Жюльена прорвало:

— Фобержер — самонадеянная дубина и ничтожество, он ненавидит меня. Я больше не желаю, чтобы он ко мне прикасался. У меня только одна надежда — Уилкинсон; Эдди все уладил, мы поедем в Лондон через день-два.

— А если он не приедет так скоро?

— Приедет, он обещал.

— А если все-таки… — настаивала она.

Он взорвался. Боль была невыносимой, пронзительной и острой, как никогда.

— Если он не приедет, я пристрелю себя, Софи, я так больше не могу!

На какой-то миг она онемела, как будто у нее перехватило дыхание, а потом тихим, дрожащим голосом проговорила:

— Ты не посмеешь этого сделать.

— Посмею! Ты хорошо знаешь, что я не привык болтать попусту.

Он услышал, как она часто зашмыгала носом.

— Послушай, Софи, давай договоримся: ты не оставишь ребенка, а я обещаю тебе, что буду держаться до возвращения Эдди, пока мы не уедем в Лондон.

— Это чудовищная сделка.

— Чудовищно то, что у меня есть ребенок.

— Ты бредишь, несешь бог знает что.

— Нет, мне плохо, но я еще знаю, что говорю.

— Я хочу оставить ребенка!

— Он или я, Софи.

— Нет, я хочу этого ребенка. И тебя тоже я хочу.

На миг воцарилось молчание. Каждый слышал дыхание другого.

Губы молодого человека раздвинулись в едва заметной улыбке, он сказал:

— Не вешай трубку, я сейчас.

Он положил трубку на кровать, потом, сжимая виски ладонями, подошел к чемодану и присел перед ним, левой рукой схватил револьвер, вернулся к кровати, снова взял трубку той же рукой, не бросая оружия, зажал ее между плечом и ухом и сказал:

— Если ты мне сию же минуту не поклянешься, что не оставишь ребенка, я сейчас пущу себе пулю в лоб.

— Это отвратительный шантаж!

— Слушай внимательно, Софи.

Он дослал пулю в ствол. На другом конце провода она услышала, как щелкнул затвор.

— Что это? — воскликнула она, задыхаясь.

— Я готов, Софи. В общем, ты хочешь, чтобы я это сделал, тебе ведь от этого легче будет, верно?

Она завопила:

— То, что ты говоришь — отвратительно! Ты не имеешь права!

— Софи, скажи мне просто, ты оставляешь ребенка, да или нет?

Разъяренная, она взвилась:

— Я отказываюсь отвечать тебе на таких условиях, завтра я приеду к тебе и…

В трубку, которую держала Софи, ворвался звук взрыва. Глаза ее расширились. Пока связь не прервалась, она успела услышать грохот падающей мебели. Тогда она оторвала трубку от уха. Снова набрала номер, но раздались прерывистые гудки.

— Сделал-таки! — прошептала она.


Мощная рука отодвинула ее руку, схватила трубку и положила на белый аппарат.

Молодая женщина внезапно начала дрожать всем телом, беспрестанно повторяя: «Это отвратительно! Отвратительно!» Она сидела на кровати, затянутой зеленым, с водяным отливом шелком. Эдди подхватил ее под мышки, поднял, прижал к мощной как панцирь груди и принялся тихонько покачивать.

— Такой конец — лучше всего. У нас не было выбора. Ни у него, ни у нас.

Он хотел погладить ее по длинным белокурым волосам, но она отстранилась.

Эдди потоптался на месте, потом сказал:

— Ладно, я поехал туда. Выпей-ка стаканчик и жди меня, никуда не ходи.

— Ну нет. Я еду с тобой, мне невыносима даже мысль остаться здесь одной.

— Мы же договорились, что я поеду туда сам.

Она не ответила, надела на бледно-голубое платье темно-синий пиджак, подошла к двери, открыла настежь и сказала:

— Я жду.

Он некоторое время смотрел на нее, прищурив глаза, затем машинально провел рукой по коротко стриженной голове и прошептал:

— Поехали!

Достаточно было понаблюдать их вместе несколько мгновений, чтобы понять, кто из них двоих держит вожжи. Он подхватил летнюю куртку из набивной ткани в тонкую красно-белую полоску и вышел за ней в коридор. Захлопнул дверь, вытащил ключ.

В ожидании лифта он принялся подбрасывать ключ в ладони правой руки.

— Перестань! — бросила она.

Он прекратил играть с ключом.

Они не проронили ни слова ни в лифте, ни в холле. Выйдя к парадному подъезду, она на мгновение остановилась и посмотрела на Монако, который сверкал всевозможными огнями.

Квартира Эдди высилась над всем княжеством.

— Сейчас схожу за машиной, — сказал он.

— Я иду с тобой, — ответила она.

Они сели в белую «лансию». Он вел осторожно, почти медленно.

— Быстрее! — бросила она вполголоса.

Он нажал на акселератор.

Через тридцать пять минут машина остановилась перед виллой.

Ночь казалась белой от луны, стояла полная тишина, пахло травой и цветами. Эдди подумал об Уимблдоне…

— Подожди меня, — сказал он, — пойду посмотрю.

— Я с тобой, — отозвалась она тоном, не допускающим возражений.

Совершенно бесшумно он открыл входную дверь. Медленно и настороженно прошли они через красный холл, затем через гостиную, устланную ковром. Один за другим поднялись по лестнице, ведущей на второй этаж к жилым комнатам и большой террасе.

Там они остановились и стояли около минуты, напрягая слух. Царила глубокая тишина. Они пошли по коридору. Подойдя ко второй двери, выждали еще некоторое время, затем Эдди осторожно повернул ручку и медленно толкнул створку двери. Лунные лучн ударяли в белую стену, но кровати не было видно. Комната была просторной. Эдди сделал три шага вперед. Софи вплотную шла следом.

— Жюльен? — позвал он сдавленным голосом.

Эдди ступил еще два шага и наклонился к кровати.

Он зажег лампу у изголовья, и блеклый голубой свет осветил комнату. Постель была пуста. Он оглянулся на молодую женщину, которая стояла на пороге комнаты мертвенно-бледная.

— Что это значит? — спросил он.

Секунд двадцать стояли они так неподвижные и ошеломленные. Софи опомнилась первая.

— Уходим! — тихо сказала она. — Быстро!

Ее трясло от страха. Она повернулась и исчезла в коридоре. Эдди догнал ее в саду и схватил за руку, но она с силой вырвалась.

— Оставь меня, — бросила она.

Софи уселась за руль «лансии» и, едва только Эдди сел рядом, сорвала ее с места так резко, что он еле успел захлопнуть дверцу. Машина миновала ворота и помчалась к спуску.

— Ты с ума сошла! — закричал Эдди. — Успокойся!

— Он все знал, — зашипела она, — я уверена, что он наблюдал за нами. Он бы мог нас убить.

— Он этого не сделал, — возразил Эдди невозмутимо.

— Он сделает это, — сказала она. — А может, у него и другая идея. Никогда не угадаешь, что у него на уме.

— Какая идея?

— Откуда мне знать? Я знаю только то, что мы пропали.

— Пропали? — переспросил Эдди.

— Разумеется. Подумай немного.

Он задумался. Ум у него был не таким проворным, как у Софи, но и он в конце концов уразумел, что все и в самом деле может кончиться плохо. Эдди посмотрел на профиль молодой женщины, освещенный зеленоватым светом приборного щитка, и увидел, какой он жесткий. Он вдруг понял, что земля не так уж велика, чтобы между ними оказалось достаточно пространства… Он снова подумал о Шюльене и теперь был уверен, что все свои боли тот симулировал, а сам давно уже знал, что Софи и он… В первый раз почувствовал он тревогу. Снова бросил взгляд на Софи. Внутри закипало что-то похожее на ненависть. До сегодняшнего вечера ему все нравилось в собственной жизни, теперь он оказался в яме…