— Не станешь же ты скандалить в церкви?

Молчание. Наконец Луи откликается:

— Я просто хочу постоять около прохода. Пусть все видят меня, пусть вспомнят, что я дважды переспал с новобрачной. Пусть она сгорит со стыда, когда пойдет мимо меня под руку со своим учителишкой. Церковь охраняется государством. Никто не может помешать мне войти.

Снова молчание. Луи нарушает его:

— А почему бы нам не протиснуться к ризнице и не поздравить новобрачных? «Счастья тебе, дорогая. А вы, месье учитель, научите ее постоянству, чтобы с вами не произошло то же, что со мной».

И ни слова больше. Брат и сестра провожают взглядом экипаж кожевников и не открывают рта, пока не достигают вершины холма, у подножия которого сгрудились дома деревни Сент-Обен-ле-Эпине и виднеется невысокая колокольня с шиферной крышей и поджаренным на солнце петушком. Утренний дождик прошел, оставив лужи. Жаль! Семейство Дюпонтье решило собрать гостей рядом со своей гордостью — новенькой виллой «Гландьер», а потом провести кортеж 200 метров до церкви, как это делалось в старину. Хороший ливень был бы очень кстати.

Луи сбавляет скорость. Теперь машина ведет себя благопристойно. Даже на спуске она не разгоняется, а едет потихоньку. Дом Дюпонтье шестой по счету от края деревни. Все дома окружены грядками, на которых теснится кочанный салат и мелькают девчоночьи мордашки. Алин повязывает голову платком, Луи сдвигает шляпу набок и глядит исподлобья. Чтобы не загораживать дорогу, машины гостей стоят напротив, на соседском лужке. Их там штук тридцать, всех марок, мощных и хилых — в зависимости от силенок владельцев. Луи останавливается за пять домов от места, стоянки, чтобы не быть замеченным. Отсюда ничего не видно, можно лишь, опустив стекла, услышать смутный рокот голосов. Забыв о предусмотрительности, Луи сдвигается на метр, еще на один и заезжает передними колесами на дорожку, ведущую на лужайку перед фермой. Метрах в десяти зияют широко распахнутые двери. Луи вытягивает шею, он касается щекой щеки сестры.

— Колючий! А подъехали-то мы вовремя!

Действительно, впору зажмуриться. Длинные платья и полосатые штаны приходят в движение. Невеста вся в белом — да, вся в белом! Откинув фату, она занимает свое место — рядом с папашей, инспектором по прямым налогам Альбером Дюпонтье. Лиц не видно — оба смотрят на процессию, во главе которой у юбки своей родительницы вышагивает будущий зять. Следом семенит мадам Дюпонтье, уцепившись за локоть месье Картена, в хвосте — подруги невесты, шаферы, остальные пары (кавалер — из одного клана, дама — из другого), причем дамы, как принято у людей, украшены тем кричащим оперением, которое у представителей отряда куриных полагается носить особям противоположного пола. Единственное исключение — роскошный мундир дядюшки-полковника со сверкающими медалями, нашивками и золотыми эполетами.

— Пошли! — кричит месье Дюпонтье.

Он поворачивается, демонстрируя раскрасневшуюся физиономию и маленькую красную ленточку ордена Почетного легиона на лацкане пиджака. Он делает первый широкий шаг и увлекает за собой дочь, которая с трудом поспевает за ним. На ее лице не заметно ни печали, ни радости, оно безразлично, может быть, даже покорно.

— Давай! — торопит Алин. — Надо опередить их.

Но что это? Вместо передней скорости рычаг переключений выбирает заднюю. Машина резво откатывается назад. Водитель тихо считает: раз, два, три, четыре… Его разум помрачился, он видит лишь одно: лужу. Она голубая, в ней отражается небо. Но к тому же она грязная, в больших коричневых островках, происхождение которых, несомненно, связано с близостью крольчатника мадам Сарм. Видимо, жизнь ее ангорских кроликов протекает в сомнительной чистоте. Кортеж вполне может обойти лужу, но…

— Десять! — торжествующе провозглашает брат.

Ты с ума сошел! — протестует сестра и закрывает лицо руками.

Машина срывается с места. Поворот руля — и она послушно устремляется в заданном направлении. Длина женского шага угадана верно. Невеста и ее отец находятся в двух метрах от лужи, и переднее, а потом и заднее колесо щедро кропит их грязной жижей. «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега». Мари была бела, как снег. А получилась старая присказка наизнанку: ангел залеплен грязью. Чудесный атлас ее платья, фата, раздуваемая легким ветром, а заодно и торжествующая физиономия и жилет папаши — все безнадежно испорчено, и — негаданная удача! — брызги нечистот долетели аж до пятого ряда, до всех этих праздничных причесок, бархата, муслина дам, таких чистых, таких наглаженных манишек кавалеров. Всеобщее оцепенение! Вопль негодования! Но машина удаляется настолько стремительно, а ошарашенные жертвы приросли к месту настолько прочно, что на запоминание номерного знака времени, конечно, не остается, и не ясно, злоумышленники или просто растяпы исчезли за поворотом, не расслышав запоздалых проклятий.


Что дальше? Посмотрим. Надо подумать. Разве можно останавливаться на полдороге, когда вам подвернулся счастливый случай совершить что-нибудь невероятное?

На центральной площади Сен-Обен-ле-Эпине высится церковь. Напротив — мэрия и школа, смотрящие соответственно на север и на юг. Западную часть площади занимают аптека и отель с рестораном «Черная лошадь», куда наведываются пожарники и ветераны. На востоке же имеются три магазина, а на углу — бистро «У Поля и Полины», прекрасный наблюдательный пост, ибо в центре площади нет ничего, кроме подстриженного газона с памятником павшим посередине, прекрасная огневая позиция, поскольку напротив туалета посетителей ждет, как всегда, телефонная кабина и, наконец, прекрасный штаб разведки, поскольку здесь вершит делами болтливая парочка, от которой ничто не в силах ускользнуть и которая почитает наивысшим удовольствием сопровождать происходящее собственными комментариями. Поставив машину позади церкви, рядом с машиной кюре, и пройдя через церковь, Алин и Луи садятся у окна бистро. Вот уж минут десять они посасывают перно цвета молодой зелени, терзаемые скорее не волнением, а неуверенностью, так как дальнейшее представляется им смутно. Но ни один спектакль не обходится без суфлеров.

— Гляди-ка, свадьба задерживается, — говорит Поль Полине, протирающей рюмки. — Ну и рассердится Уар! В одиннадцать ему надо быть на выставке, он показывает там своих бычков.

Вот это да! Глаза Луи едва не выкатываются из орбит.

— Я сейчас, — бросает он сестре. Вразвалочку, делая вид, что не торопится, он направляется в туалет — или к телефону. Конечно же, он врывается в будку и начинает лихорадочно листать телефонный справочник. Надо же, все деревни здесь названы в честь святых: Сен-Ален-дю-Рок, Сен-Арсен-лё-Вьёй, Сен-Обен-дю-Кормье… Наконец-то, Сен-Обен-ле-Эпине, страница 327. Времени у Луи в обрез. Он отыскивает нужный номер и набирает его дрожащим пальцем. Гудки. Грубый мужской голос:

— Мэрия, слушаю.

Луи, зажмурившись, ныряет в пучину:

— «Гландьер»…

К счастью, собеседник тут же перебивает его:

— Слушайте! Вы звоните, чтобы сказать, что опаздываете на полчаса? И ни минутой больше, понятно! Я предупреждал: не позднее 10.30 я уезжаю…

У телефона мэр, сомнений быть не может. Мистификация принимает грандиозные размеры.

— Прошу прощения, но вы знаете, что произошло, и у моей невесты теперь нервный припадок. Мы вызвали врача. Свадьбу придется отложить. Гости расходятся. Мы договорились на следующую неделю…

— Скажите, пожалуйста, — ворчат на том конце линии и вешают трубку.

Дело сделано, остается только как ни в чем не бывало вернуться за стол. Напрасно Алин напрягает зрение и слух — брат не станет посвящать ее в свой план. Она привлечет ненужное внимание своим дурацким смехом и все испортит. Он теперь неотрывно глядит на мэрию и на остановившийся перед ней большой автомобиль.

Луи повстречал Мари в Париже, они проводили там почти все время, в «Гландьер» он бывал всего дважды, он не знает мэра, который вполне может перезвонить кому-нибудь из Дюпонтье, если вдруг засомневается. Кортеж может появиться на площади в любое мгновение. Все решают минуты, но ничего не доказывает, между прочим, что время работает на Луи. Он невольно закрывает глаза. Разве можно считать все это глупым розыгрышем? Он разыгрывает заведомо проигрышную партию. Но вдруг раздается голос. На этот раз Полина обращается к Полю:

— Что такое? Уар-то уезжает!

Мэр, здоровяк в добрый центнер весом, плюхается на сиденье. Рессоры жалобно взвизгивают. Миг — и машина, объехав памятник, катится по улице Аристида Бриана, ведущей к субпрефектуре. Браво! Да будут его бычки самыми жирными, самыми красивыми, да будут они увенчаны всеми мыслимыми наградами, да воспоет их племенная книга! Поль и Полина нюхом чувствуют, что дело нечисто. Забыв о клиентах, они стоят на пороге и обмениваются соображениями:

— Помнишь, говорили, Поль, что малышка увлеклась оборванцем-художником и что к этому браку ее чуть ли не принудили? Может, она в последний момент отказалась?

— Представляешь, Полина, такие расходы — и все впустую?

Теперь Алин смотрит на брата и восхищенно шепчет:

— Ну и негодяй!

Но шум приближающейся процессии прерывает ее на полуслове. Все ясно. Она не может сдержаться. Ее, как и Луи, трясет от нервного хохота, когда парочка в дверях восклицает в один голос:

— Не может быть! Жениха и невесту некому принять!


Новости в деревне распространяются быстро. Добрая половина жителей уже знает о неприятности, происшедшей с невестой. Веселый посетитель, забежавший на минутку опрокинуть стаканчик красненького, оповещает о ней хозяев. Человек двадцать зевак вперемежку с набежавшими невесть откуда ребятишками шушукаются небольшими группками на тротуарах, не думая расходиться. Оказавшись объектами их насмешливого любопытства, участники кортежа сбиваются с шага, сутулятся, судорожно оглядываются по сторонам, изо всех сил стараясь казаться невозмутимыми. Невеста как будто и не потрясена случившимся: ее наскоро переодели в жемчужно-серый костюм, от фаты отрезали запачканный край, и вот она выступает — гордо, бесстрастно, и теперь уже отцу — смешавшемуся, чувствующему свой позор, — приходится поспевать за ней. Но в тот самый момент, когда процессия уже намеревается хлынуть под козырек с надписью «Свобода — Равенство — Братство», украшенный выцветшим трехцветным флагом, перед ней вырастает секретарша мэрии. Дырявя высокими каблуками асфальт, она разводит руками, ее лицо выражает отчаяние. О словах можно догадаться по столбняку, приковавшему процессию к месту. Затем остолбенение сменяется гневной жестикуляцией. Это настолько интересно, что Полина, испросив согласие Поля, передает ему бразды правления и спешит к толпе, в которую вливаются зеваки, посетители ближайших магазинов и прохожие с соседних улиц. Полное замешательство. Форменный муравейник, разваленный пинком ноги. В общем гвалте выделяется полковничий бас: