Ратне было пора за водой, а Ниламу – в лавку. Оба понимали, что сейчас их спасение – в поддержании хотя бы видимости привычного порядка вещей.

Надев чистое сари, девушка тщательно расправила складки. Гладко и туго причесала волосы. Она боялась, что что-нибудь может выдать ее перед женщинами: краска в лице, дрожание рук, растерянный взгляд.

Кувшин сделался скользким, оттого что у нее сильно вспотели ладони. Вытерев их, Ратна попыталась взять себя в руки. В конце концов, все эти женщины думают, будто то, что произошло с ней минувшей ночью, свершилось давным-давно.

И все же, когда девушка вышла на улицу, у нее звенело в ушах, дыхание прерывалось, а чужие лица расплывались перед глазами.

Ратна напрасно боялась: всех интересовали только ураган, натворивший немало бед, да каждодневные проблемы. Она пошла в толпе женщин, не способных поверить в то, что можно нарушить нечто такое, что ни при каких обстоятельствах нельзя нарушить.

Девушка обращала внимание на встречных мужчин. У многих были заострившиеся лица с резко выступающими скулами, а их дхоти жалко болтались вокруг кривых костлявых ног. Другие, наоборот, казались непомерно грузными, с как будто надутыми губами и почти женской грудью. Нилам же был красивым и стройным, от него словно исходило сияние юности.

Подумав об этом, Ратна невольно утешилась и провела день не только в привычных трудах, но и в радостном ожидании.

Пришла ночь, и они с Ниламом вновь разбудили друг друга для жизни куда более яркой и полной, чем та, какую они когда-либо могли себе представить. Страстное желание и неописуемое наслаждение побеждали все. В эти минуты и страх, и чувство вины превращались в пыль. Происходящее казалось им неизбежным, естественным и прекрасным.

Потом они лежали обессиленные, и тишину нарушал только громкий стук сердец. Это повторялось каждую ночь, и им больше не хотелось говорить о будущем, они жили лишь настоящим, сверкающим, тонким и острым, как солнечный луч или стальной клинок.

Когда Горпал вернулся, Ратна постигла одну важную вещь: Нилам сделался ее возлюбленным, однако не стал защитником.

– Если я вынужден принимать пищу из рук шудры, тогда от тебя должно быть больше толку! – будучи не в настроении, орал Горпал на жену и замахивался на нее чем попало.

Ратна испуганно шарахалась, а Нилам сидел, опустив глаза, с таким видом, будто его тут нет или как если бы он растерял все свои чувства.

Хотя девушка понимала, что их может выдать любое неосторожное движение или взгляд, ее сердце точила обида.

Их жизнь с Ниламом разделилась на две половины: одну заполнял всеобъемлющий страх, другую – безудержная любовь.

Однажды Горпал сказал ей:

– Хотел бы я знать, чем ты тут занимаешься, когда меня нет!

Ратна ничего не ответила. У нее был вид человека, который только что проснулся и не может взять в толк, где находится. Присутствовавший при этом Нилам зажмурился и затаил дыхание. Не шелохнулся он и тогда, когда Горпал с воплем «Дура!» ударил жену.

По прошествии нескольких дней Ниламу удалось шепнуть возлюбленной:

– Меня мучает совесть, но я ничего не могу поделать!

Ратна только кивнула, и они продолжали жить так, как жили. Когда отца не было, Нилам расточал нежности, когда Горпал возвращался, юноша поневоле становился отстраненным и равнодушным.

В тот день, когда Ратна поняла, что она беременна, все валилось у нее из рук, а в груди безжалостно щемило.

Девушка знала, что должна как можно скорее поговорить с Ниламом. Боги, когда же уедет Горпал! Он никогда заранее не предупреждал об отъезде, тем более молодую жену.

Сила мужчины – это упорство буйвола, тогда как сила женщины – увертливость змеи. Ратна без конца повторяла себе, что должна что-то придумать.

Сидя в очереди возле источника, она разглядывала женщин, которые обменивались сплетнями, жевали бетель[13], шутили, ругались, смеялись или грустили. Они были разными, но ни одна из них не смогла бы понять, отчего зарождение новой жизни обернулось для Ратны чудовищным наказанием. Она забыла все, что должна помнить женщина, возжелала мужчину не только в своем сердце! И этот мужчина был не кем иным, как сыном ее господина, в преданности которому заключалась ее честь и открывался путь к вечной жизни.

В ее голову вновь ворвалась мысль о бегстве. Если б только Нилам согласился! А если бежать одной? Но тело Ратны превратилось в кокон, таящий в себе новую жизнь, и она должна была помнить об этом.

Да и что она знала или могла? От рождения до смерти женщина существует под присмотром отца, мужа или брата. Она не имеет права жить и тем более путешествовать одна. Что она будет есть и где станет спать? Если вернуться к отцу и мачехе, те прогонят ее с позором и, скорее всего, отправят обратно к мужу. И тот ее убьет.

Девушка подумала о том, как бы повела себя ее родная мать, если бы она была жива? И решила, что даже та не смогла бы принять такую дочь. Ратна в отчаянии сжала руки. Она сама обрекла себя на то, чтобы быть хуже неприкасаемой!

Соседка толкнула ее, и девушка поняла, что подошла ее очередь. Наполнив кувшины, Ратна медленно, как старуха, побрела прочь; ей казалось, будто у нее связаны ноги.

Ей удалось поговорить с Ниламом лишь спустя несколько дней. Девушка выследила его, когда он вышел из лавки, чтобы помочь богатому покупателю донести ковер до повозки, а потом повернул обратно.

Увидев Ратну, юноша ахнул.

– Что ты тут делаешь?!

– Жду тебя.

Он взмолился:

– Иди домой!

– Мне нужно поговорить с тобой.

– А если отец увидит? Если он выйдет из лавки, чтобы узнать, куда я запропастился?

– Не выйдет.

– Тогда он спросит, почему я задержался.

– Скажешь, что покупатель дал тебе денег и велел отвезти ковер к нему домой. Вот, возьми.

И Ратна сунула Ниламу рупию, оставленную на хозяйство.

Юноша сильно нервничал, но все же пошел за ней. Ему было известно, насколько болтливы торговцы («А о чем это, Горпал-джи[14], Нилам разговаривал с твоей женой?»), однако во взоре, тоне, движениях Ратны было нечто такое, чему он не мог противиться. Он догадывался, что услышит что-то плохое, даже ужасное, и не ошибся.

Не теряя времени, девушка сообщила:

– У меня будет ребенок.

Нилам так резко отшатнулся, что, казалось, он сейчас упадет.

– Что ты сказала? – пробормотал он, а потом добавил: – Это точно?

– Да.

Ратна стояла, не двигаясь, и ожидала, что последует дальше. Ей было неприятно наблюдать, как уверенный в себе мужчина превращается в растерянного мальчика. Впрочем, уверенность его проявлялась только в тех случаях, когда он приходил к ней по ночам в отсутствие отца.

– Что же нам делать?

Ратна обхватила плечи руками, будто защищаясь от порыва ветра.

– Надо подумать.

– Как долго это можно скрывать?

Девушка решила, что под сари, да еще учитывая абсолютное неведение Горпала, довольно долго, но что это даст? Правда все равно откроется.

Кроме того, ее каждый день видят соседки, от которых ничего не утаишь.

– Не знаю.

– Если бы у тебя что-то было с моим отцом! – в отчаянии воскликнул Нилам, и Ратна вздрогнула. Неужели он был бы готов выдать этого ребенка за своего брата или сестру?

– Но ничего нет, – твердо произнесла она, – потому он все поймет.

– Так же, как и то, кто виновник!

Небеса над головой Ратны вновь померкли, а в горло словно воткнули нож. И все же она сумела ответить:

– Я могу не называть тебя. Пусть убивает меня одну.

– Нет! Только не это!

Уловив, что Нилам боится не только за себя, но и за нее, что он не хочет ее терять, девушка перевела дыхание.

– Тогда как быть?

– Ты ведь шудра, ты видела всякое, неужели ты ничего не можешь придумать?

Значит, он считает ее простолюдинкой, способной выпутаться из любой переделки! Да, возможно, она нашла бы выход, например сбежала бы. Но ведь он отказывается от этого!

Когда Нилам ушел, девушка стояла, глотая горячий воздух и собственные слезы, хотя и знала, что плакать – это привилегия богатых; бедные страдают молча, потому что им неоткуда ждать помощи.

За ужином Ратна поняла, что в ее душе все это время зрела ненависть к мужу. Горпал клял англичан, не понимавших, что у индийцев можно отнять все, кроме чувства собственного достоинства, что они не терпят незаслуженной обиды, а сам между тем покрикивал на жену за то, что она якобы нерасторопна; однажды даже схватил за косу и сильно дернул. Нилам сидел напряженный, как струна, и отвечал отцу только «да» или «нет», прибавляя уважительное обращение, и девушке казалось, будто ей всякий раз дают пощечину.

Когда мужчины ушли, она наконец смогла поесть сама. Поглядев на блюдо, по которому были разбросаны полуобглоданные кости, Ратна почувствовала отвращение. Пусть лучше ей вообще не достанется мяса, чем эти объедки!

Взяв блюдо, она вышла из кухни, подошла к ограде и принялась кидать кости соседской собаке. За этим занятием ее и застал Горпал.

Он стоял, словно не веря своим глазам, однако его взгляд был сосредоточенным, тяжелым и гневным.

– Значит, я целый день надрываюсь в лавке, а проклятая шудра кормит моей пищей собак!

– Здесь совсем мало мяса, – пробормотала Ратна.

– Тебе бы хватило! Ты обязана за мной доедать! А может, ты воруешь у меня лучшие куски?!

Горпал замахнулся, и Ратна отпрянула, выронив блюдо. Однако бежать было некуда, и череда яростных хлестких ударов обрушилась на ее голову и тело. Уличив жену в тяжелейшей, на его взгляд, провинности, Горпал дал себе волю.

Земля завертелась перед глазами Ратны, но она не стала молить мужа о снисхождении. Пусть лучше убьет! К счастью, его запал быстро иссяк, и Горпал, схватив жену за плечи, втащил ее в кладовку и запер дверь.

– Посидишь взаперти, на воде и лепешках. Зато будешь знать, как выкидывать мясо!

Лепешки и вода не испугали Ратну: в ее семье временами только так и питались; часто у них не хватало денег даже на горстку самого дешевого дробленого риса и капельку горчичного масла.