Позднее Ратна задавала себе вопрос: о чем думал Горпал, оставляя их в доме одних (не считая слуг)? И отвечала: о правилах морали, предписываемых дхармой[8]. О божьей каре. Ему и в голову не приходило, что человек может поступиться чем-то святым в угоду чувствам или желанию.

Порой отец может посягнуть на жену сына, но никак не наоборот. В кастовом обществе высший есть высший, а низший есть низший, и это неизменно от века. Нилам еще ни разу в жизни не ослушался отца, и Горпал полагал, что так будет всегда.

Однако мало что на свете остается неизменным. Самоуверенный и недальновидный Горпал совершил первую ошибку, когда, будучи вне себя от досады и злости после неудачной брачной ночи, отправился в лавку, забыв разбудить сына, и эта ошибка повлекла за собой череду других.

Ратна приготовила овощи с пряностями и рассыпчатый рис. А потом решила прогуляться к Гангу. Одна.

Она наблюдала, как солнце нисходит с безоблачного неба в темную воду, и та сперва закипает расплавленным золотом, потом вспыхивает кроваво-красным и, наконец, розовеет, как лепестки роз, и в ее сердце расцветала радость. Душа каждого человека связана с душой Ганга, как ручеек с полноводным потоком, а любая минута жизни – с Вечностью.

Когда Нилам вернулся домой, Ратна позвала его ужинать. Подав еду, она собралась уйти, однако он сказал:

– Останься.

Ратна покачала головой.

– Я не могу есть с тобой.

– Почему? Ведь я тебе не муж, – сказал юноша и покраснел.

В свою очередь смутившись, девушка неловко опустилась на циновку.

Некоторое время они ели молча. Заметив, что Нилам за чем-то наблюдает, Ратна проследила за его взглядом. На стене сидела одна из тех очаровательных домашних ящериц, которые кажутся игрушечными, чье тельце изящно изогнуто, а глаза похожи на черные бусинки.

Юноша и девушка взглянули друг на друга и улыбнулись.

– С тех пор как ты появилась в доме, все изменилось, – сказал Нилам. – Мне все равно, каким будет день, потому что я знаю: вечером я увижу тебя!

Она потупилась.

– Ты не можешь так говорить.

– Почему нет? Это же просто слова.

И Ратна подумала о том, насколько опасны бывают слова, в которых скрывается истина.

– Ты слишком молода для отца, – продолжал Нилам, – наверное, он и сам это понял, потому что после женитьбы сделался еще мрачнее и злее. Раньше он любил торговлю, а теперь, как мне кажется, недоволен даже лавкой.

– Ты продолжишь его дело?

– Да. Больше некому. – Он помолчал. – Прежде я всегда знал, что со мной будет, и нельзя сказать, что меня это радовало. А теперь я думаю, что, возможно, моя жизнь сложится иначе, не так, как я предполагал.

– У меня все наоборот, – сказала Ратна. – Прежде я не задумывалась о будущем, а потом оно вдруг открылось передо мной во всей своей страшной правде.

– Давай будем думать, что и у тебя, и у меня все еще впереди.

Они провели время так, как провели бы его два молодых человека, внезапно лишившихся опеки сурового наставника. В эти дни в доме звучал смех, а слова, улыбки и взгляды были полны надежды. У Ратны все спорилось в руках, а Нилам так развернул торговлю, что оставалось только дивиться, откуда у прежде робкого в поступках, бедного фантазией, вялого умом юноши взялось столько сообразительности и умения.

Потом появился Горпал, и все вернулось на круги своя. Однако теперь и Нилам, и Ратна знали, чего им следует ждать: его следующего отъезда..

Глава II

В поворотные минуты жизни в человеческую душу проникает мрак или свет – третьего не дано – и начинает расти, определяя его дальнейшее существование.

При появлении Нилама Ратна столь поспешно опускала глаза и так усердно изображала равнодушие, что это могло показаться неестественным, но Горпал ничего не замечал. Постепенно он стал относиться к девушке как к служанке, которой не надо платить жалованье и на которой в случае плохого настроения можно выместить злобу.

Ратна привыкла к женщинам-соседкам, их разговорам о том, как кого-то заела свекровь, насколько жаден чей-то муж, а в какой-то семье без конца болеют дети. О хорошем говорили редко и мало, но это не вызывало удивления. Так было везде и всегда.

Девушка изучила улицу вдоль и поперек, здоровалась почти со всеми ее обитателями, а потому больше не было ни любопытных взглядов, ни шепотка за спиной. В сущности, все казалось таким же, как в ее родном городке, только Хардвар был больше, как и ее новый дом, и она куда лучше одевалась и питалась.

Все шло своим чередом; даже жестокие и злобные, но безуспешные домогательства Горпала уже не вызывали у нее такого ужаса. Ночь пройдет, наступит день, муж отправится в свою лавку и оставит ее в покое.

Ратна знала, что в жизни каждого непременно есть что-то плохое, а что до бесконечной работы, так она еще ни разу не встречала человека, который даром ел бы свой хлеб. А еще она начала понимать: хотя мужская воля непоколебима, можно обойти даже ее, если быть похитрее.

В ночь после того, как Горпал в очередной раз отправился за товаром, разразилась сильная гроза, ветер сменился настоящим вихрем. Ветвистая молния напоминала гигантское огненное дерево, и стоял такой грохот, что чудилось, будто палят из сотен пушек.

Вид низких черных туч над Гангом лишил Ратну радости ужина с Ниламом. Подавленная, она не знала, о чем говорить, да и есть не хотелось. Юноша тоже казался странно тихим и серьезным. Они посидели недолго и быстро простились, разойдясь на ночлег.

Очутившись в спальне, Ратна опустилась на чарпаю[9] и задумалась. Зря она питает какие-то надежды. Ничего не изменится. Начать с того, что ее пробор уже никогда не станет чистым![10]А если Горпал умрет раньше, что вполне вероятно, поскольку он намного старше, ее ждет костер. И тогда в слепом отчаянии она сочтет за счастье все, что имела до этого: прикосновение горячего песка к босым ногам, сияние солнца между ресниц, танец ветра, игравшего ее волосами.

Девушка сидела, вздрагивая при каждой вспышке молнии и каждом ударе грома. Потом легла и все думала, думала, вспоминая отца, мачеху, братьев, сестер и задавая себе вопрос: могла ли ее жизнь сложиться иначе?

В какой-то момент раздался такой грохот, что Ратна подпрыгнула на кровати. А если дом разнесет в щепки? А если Ганг выйдет из берегов и унесет ее с собой, как сорванные листья и сломанные ветки?!

Девушка бросилась к выходу и столкнулась с Ниламом.

– Ты куда?! – вскричал он. – Там такое творится!

Снаружи доносился нарастающий шелестящий звук – шум сильнейшего ливня. Ветер дул порывами, а река гудела, словно гигантская утроба.

– Я боюсь!

– Не бойся! Такое уже бывало. С домом ничего не случится.

Ратна дрожала. У нее мелькнула мысль, что в подобную ночь как раз и можно сбежать: стихия смоет все следы и на вопросы будет отвечать неизвестность.

– Я останусь с тобой, – сказал Нилам и привлек ее к себе.

Если Ратна воспротивилась, то лишь на какое-то мгновение; прижавшись друг к другу, юноша и девушка словно стремились удержать жизненные силы и вместе с тем оттолкнуть противный липкий страх, от которого немело тело.

Оба чувствовали, как кровь горячей волной приливает к сердцу, ощущали жар губ и рук. Что-то обрушилось на них и увлекло за собой подобно Гангу, который вышел из берегов. Первое сильное чувство потрясло их обоих до глубины души.

Внезапно океан тоски в груди Нилама, порожденный невозможностью обладать этой юной женщиной, превратился в лавину счастья. А Ратна раскрылась перед тем, что давно стучало в невидимые двери. Точно так же за стенами дома слились воедино земля и небо, скрытые пеленой дождя.

Больше Нилам и Ратна ничего не слышали. Ничего, кроме взволнованного дыхания и безумных слов, что слетали с губ. Их тела содрогались, словно в ритуальном танце, под звуки порожденной ритмом сердец музыки, что звучала внутри; казалось, они были не властны над тем, что влекло их друг к другу.

Утро оказалось неожиданно ясным. Последние звезды сверкали так ярко, будто умылись в ночном дожде, а восходящее солнце было ослепительно-алым, каким оно не было никогда прежде.

Лицо Нилама сияло гордостью и любовью. Но в глубине его глаз таился страх – как если бы к горлу приставили острие невидимого меча. Ратна сидела странно притихшая. Она как будто чего-то ждала, каких-то слов или, возможно, действий.

– Так, значит, у вас с отцом ничего не было? – с облегчением произнес Нилам. Она покачала головой, и он заметил: – Тогда то, что мы совершили, вовсе не так ужасно. И все же я опасаюсь, как бы он не узнал!

– Мы можем попытаться забыть о том, что произошло, тогда нам будет проще это скрыть, – прошептала Ратна.

– О нет! Только не это! – В голосе Нилама звучала мольба. – Я никогда ни о чем не забуду и уж тем более не откажусь от тебя! – Протянув руку, он коснулся ее волос, потом провел ладонью по ее щеке и с восхищением произнес: – Ты прекрасна, словно рани![11]

Еще не родилась женщина, которой бы не польстили такие слова. Ратна почувствовала, как раскаяние, вставшее комом в ее груди, начинает таять.

– Если мы будем осторожны, он не догадается.

– Наверное. – Юноша улыбнулся. – Я чувствую себя счастливым, потому что впереди у нас еще несколько дней!

Ратна кивнула, а после произнесла слова, которых не услышала от него:

– Что, если нам убежать?

Плечи Нилама чуть поникли.

– Куда, как? Да и на что? Я родился здесь и больше не знаю никаких мест. Красть я не могу… И если даже я не возьму у отца ни анны[12], меня настигнет другая кара. Ты понимаешь, о чем я?

– Да, – ответила девушка, зная, что он ждет от нее именно этого, а сама подумала о том, почему боги не наказывают мужей, издевающихся над своими женами, или завоевателей, обворовывающих индийский народ?

О мужьях постоянно болтали женщины, а про англичан порой говорил Горпал, обозленный как ослушанием старшего сына, поступившего на службу к иноземцам, так и их грабительскими налогами.