Мирбако довольно спокойно выслушал эту новость. Он был стреляный волк, и вывести его из себя было не так просто. Гораздо больше его занимало, почему Замонбек затеял этот разговор.

— Допустим, — сказал он, — но к чему вы это мне говорите?

— А к тому, — сказал Замонбек, — что через вашу жену Мухаррама нашла путь к моему дому. А это меня мало радует. Это и нам с вами не к чести, да и для дела плохо.

— Ну так и говорите со своей собственной женой! — рассердился Мирбако. — Не в мой же Мухаррама дом приходила, а в ваш, мне давно известно, что Мухаррама — близкий друг вашего дома.

— Смотрите, Мирбако, — вспылил и Замонбек, — не суйте свою голову под обнаженный кинжал! Я слов на ветер не бросаю. Мухаррама предала и меня, и вас, и дело государственной важности. В ту ночь ваша жена открыла ей государственную тайну… В прошлое воскресенье я должен был захватить гнездо джадидов в Зирабаде. А она мне все сорвала.

— Я за Мухарраму не заступаюсь, но не могла же эту тайну открыть моя жена! Ведь это только от вас могло исходить или от вашей жены, только вы об этом знали. При чем же тут моя Магфират?

— Это верно, — спокойней заговорил Замонбек, — первая виновница, конечно, моя жена. Она рассказала обо всем вашей жене, потому что на другой день та встретила меня и пожаловалась на какого-то водоноса, будто бы он тоже джадид и ездит в Зирабад. Не знаю, чем только провинился перед вашей женой этот водонос?

Выслушав Замонбека, Мирбако задумался. За что его жена так возненавидела Асо? Она не только выгнала его из дому, но, оказывается, и Замонбеку на него пожаловалась. В чем причина такой ненависти? Тут что-то не чисто. Пожалуй, надо кончать беседу и поторопиться домой. Да и о Мухарраме нужно с женой поговорить…

Мирбако простился и поехал домой. Передавая поводья слуге, он увидел, как со двора вышел староста водоносов.

— Эй, бобо, — окликнул его Мирбако, — что это вы приходили?

— Госпожа изволила звать.

— Это все из-за этого Асо?

— Да, да, из-за Асо… Я постараюсь его уговорить…

— На что уговорить?

— Чтобы он опять согласился носить вам воду.

— Ну что ж, хорошо, — мрачно произнес Мирбако.

Магфират не ожидала мужа так рано. Признаться, она даже забыла о нем. С минуты на минуту, казалось ей, она услышит знакомый голос: Во-до-нос! И вдруг этот неожиданный приход опостылевшего старика.

Она нахмурила брови и сердито бросила:

— Чего это вы так рано сегодня?

— Боялся, чтобы какой-нибудь грязный водонос не осквернил моей постели, — ответил Мирбако, сбрасывая халат прямо на пол. — Что тут делал староста водоносов?

— Зашли бы сначала в дом да посмотрели, в порядке ли ваша постель, бесстыдник.

— Подожди, я еще тебе покажу, кто бесстыдник, — сказал Мирбако, вешая чалму на гвоздь. — А тебе не стыдно просить старосту, чтобы он прислал тебе Асо? Что у тебя за дело с ним, распутная тварь?

— Как вы смеете так со мной разговаривать?! — в ярости завопила Магфират. — Может, вы забыли, кто вы и кто я? Да вы знаете… что я дочь Оллоёр-би! Да если я расскажу своему вельможному отцу, как вы меня оскорбляете, он развеет ваш прах по ветру.

— Будь ты хоть дочерью самого эмира, не испугаешь! — закричал Мирбако. — Завтра же дам тебе развод, и убирайся, мне не нужна чужая подстилка!

— А когда брал, тогда я тебе нужна была, — Магфират даже на ты перешла. — Так теперь сцепи зубы и терпи! А не можешь терпеть, так пойди займи у кого-нибудь силы, жалкий старикашка.

— Ты растоптала мою честь… Если бы…

— Если бы ты знал, что такое честь, то мне таких слов не говорил бы. Мирбако понял, что разговаривать с ней бесполезно. Да и прогнать ее будет нелегко, эта тварь пойдет на все. Он вышел из комнаты.

Пододвинув чилим, Магфират зажгла спичку, положила табак и сделала несколько глубоких затяжек. Комната наполнилась дымом.

— Эх, грехи, — сказала она мужу вслед. — Хозяин нищ, так и вору ничего не достанется. Ты стал моим мужем, а что ты мне дал? Богатство в дом принесла я. Почет и славу — тоже я. И уют, и порядок, и все в доме — от меня. Чего же тебе еще надо? А ты только и знаешь, что пять раз на дню делать намазы, а за меня ни одного раза не помолишься! И еще приходишь и устраиваешь скандалы…

Мирбако вернулся в комнату, молча совершил ритуальное омовение, не обращая внимания на Магфират, надел халат, накрутил на голову чалму и вышел на улицу.

Целый день его не было. Он возвратился только после вечернего намаза.

Магфират была со служанками в нижних комнатах. Мирбако снял халат и вышел. У входа стояло несколько кувшинов с узким горлышком и небольшой глиняный кувшин для питьевой воды.

Оглянувшись, он вынул из кармана бумажку и высыпал из нее в кувшин какой-то порошок. Он хорошо знал, что Магфират часто мучает жажда, она пьет даже по ночам.

Мирбако сидел, перебирая в руках четки. Он с утра ничего не ел, но не чувствовал голода. Как кот, стерегущий мышь, он молча сидел в углу на одеяле и с бьющимся сердцем ждал… Наконец пришла Магфират и приказала служанке стелить постели.

Служанка постелила для Магфират в переднем углу, а Мирбако у дверей.

— Не вздумайте завтра торчать дома, отправляйтесь пораньше в Арк, ко мне придут подруги, — вызывающе бросила Магфират мужу.

Мирбако молча разделся, залез под одеяло и натянул его на голову.

— Потушите лампу, — сердито сказала Магфират. Но, видя, что муж молчит, поднялась сама и, прежде чем задуть огонь, налила себе из кувшина воды и поставила у изголовья.

…Магфират мучилась три дня. Единственно, о чем, умирая, она молила отца, — это чтобы мужа и обеих служанок бросили в темницу. Старый Оллоёр-би, который уже почти не двигался, тяжело переживал смерть единственной дочери. Надев на шею черный шарф, он пришел к кушбеги и потребовал, чтобы убийцы его дочери были казнены. Но выяснить, кто именно дал яд, было невозможно. Решили разделить наказание между Мирбако и обеими служанками. Мирбако сослали в Бадахшан, назначив правителем Вахана, а служанок завязали в мешки и били до тех пор, пока не сломалась связка юлгуновых ветвей.

В годину бедствий к нам, друзья, относится сердечно Одно вино, хотя оно, к несчастью, быстротечно. Несовершенен этот свет, где служит правде лишь поэт, Где только здание Любви крепко и безупречно.

У окна, выходящего в сад, на высокой подставке стоял граммофон. Из огромной сверкающей трубы лился голос неизвестного певца, снова и снова повторявшего эти строки Хафиза. Слушали двое. Мухаррама Гарч сидела в переднем углу на шелковых и бархатных одеялах, положенных одно на другое. Мушаррафа стояла у окна, любуясь буйством красок в цветнике за окном. Пластинка кончилась.

— Как хорошо поет, — вздохнула она, снимая пластинку. Мухаррама пододвинула к ней пуховые подушки и сказала:

— И верно, нет ничего в мире лучше вина да любовных наслаждений… Она поднялась и налила из чайника в пиалы самодельного вина. Подруги с удовольствием выпили и закусили жареным мясом.

— Эх, грехи, — вздохнула Мухаррама, — до чего все непрочно в мире! Всего два месяца тому назад бедняжка Магфират сидела здесь с нами, а теперь она уже в земле.

— Да, — вздохнула Мушаррафа, — спаси и помилуй ее господь. Но покойная не была безгрешна. Говорят, что скандал с мужем у нее вышел из-за водоноса Асо… вы его знаете, он работал у нас… будто бы муж к нему приревновал. Да и про джадидов, по-моему, она сама рассказала Асо, а тот им передал. Ведь больше я никому словечка об этом не сказала. А знаете, как после этого муж меня мучил, не приведи господь. Бил, грозился убить. С тех пор злится, ничего не рассказывает.

— И не говорите, душенька, одни неприятности от этих джадидов. Теперь вот они бежали, а достойные люди, вроде вашего мужа, должны, не зная покоя, их разыскивать. Он вам, наверное, жаловался?

— Нет. Я как-то попыталась спросить у него: отчего так много в городе русских войск, почему они стоят с винтовками у ворот Кавола? Так он только искоса посмотрел на меня и говорит: Не твое дело. Я говорю: Конечно, мне дела нет, но за вас сердце болит. Неужели наш эмир каким-то русским солдатам доверяет больше, чем своим преданным слугам? Муж смягчился и сказал: Они скоро уйдут. И Каган тоже скоро перейдет к нам. А потом засмеялся: Вот, говорит, выловим джадидов и такой той устроим… Я обрадовалась, давно уже тоя не было.

— Дай бог, дай бог, чтоб было на что посмотреть и что выпить… Обе женщины задумались, Мушаррафа — о предстоящем пире, а Мухаррама — о джадидах и их судьбе. Время настало смутное — убийства, драки… Хорошо, что она успела предупредить ака Махсума, иначе бы его схватили и арестовали. Камоледдин не выходит из дома. Муллы пока не трогают его, чтят память отца. Но долго это не продлится… Она перестала заходить к Камоледдину Махдуму и ака Махсуму. Пожалуй, лучше ей держаться подальше от них от всех. Хватит лезть в эти дела, надо жить спокойней, наслаждаться тем, что посылает ей бог…

— Выпьем-ка еще за ваше здоровье, за будущий той, — сказала Мухаррама, наливая вино.

— За той, за ваше здоровье и за ваше счастье, — ответила Мушаррафа и одним духом выпила всю пиалу. Она потянулась к закуске, но Мухаррама предупредительно сняла с палочки кусочек шашлыка и сама положила ей в рот.

Внезапно с грохотом растворилась дверь, и в комнату ворвался За-монбек.

— А, попались, чертовы дети!

Лицо у него было бледное, перекошенное, он весь дрожал от злости.

Мушаррафа испуганно вскочила с места и выбежала в сад, но Мухаррама даже не шевельнулась. Спокойно взглянув в налитые кровью глаза Замонбека, она насмешливо протянула:

— По-моему, мой дорогой господин, прозвище чертовы дети всегда относилось к потомству Абдурахманбека, это, кажется, всем хорошо известно. Ну, так в чем же мы провинились?