Моника Маккарти - Дочь моего врага

Но может, она ошибалась? Может, и были? Судя по тому, как принял ее рассказ и описание этих людей отец, те двое мужчин, возможно, принадлежали к тайному отряду воинов-фантомов Брюса. Отчасти призраки, отчасти мифические герои, они приносили с собой ужас, вселяя его в англичан и их союзников-шотландцев.

Однако сейчас единственно о ком она могла думать, — этого мужчине, который держал ее в объятиях. От него пахло божественно. Должно быть, мылом и теплом после ванны, которую он недавно принял. Его темные волосы были еще влажными, курчавились и свободно ниспадали на шею и лоб. Он был чисто выбрит, хотя Анна могла заметить на его щеках и красиво вылепленном — а точнее сказать, высеченном, подбородке тень недавней щетины.

Слово «высеченный» как нельзя лучше подходило в этом случае, потому что черты его лица были угловатыми и грубоватыми. И все же в нем была мужественность, прежде никогда не привлекавшая ее. Она предпочитала мужчин более рафинированной внешности и с более отточенными манерами. На воинов она даже не смотрела. Они слишком сильно напоминали о войне. Но этот безусловно был воином. Он был сложен, как осадное орудие, если можно было судить об этом по его стальным мускулам. Забавно было то, что она не заметила, каким он был высоким и мускулистым, в первый раз, когда увидела его. Но впрочем, рыцари, одетые в кольчуги или латы, казались ей почти все на одно лицо.

Анна была не слишком маленького роста для женщины, но чтобы разглядеть его, ей пришлось запрокинуть голову. Господи! Да в нем было по крайней мере дюйма на четыре больше шести футов! И плечи у него были почти такими же широкими, как двери, ведущие в этот зал.

Их взгляды встретились. И она почувствовала, как тело ее содрогнулось, будто от удара. Никогда прежде ей не доводилось видеть глаз такого цвета. Они были как янтарь со вкраплениями золота. А вовсе не карими, как ей показалось сначала. К тому же их обрамляли неуместно длинные и нежные ресницы, которым позавидовали бы и женщины.

Прежде чем рыцарь выпустил её из объятий, Анна заметила по его взгляду, что он ее узнал.

Собственно, он даже не выпустил, а просто оттолкнул её. Так резко и внезапно, что она еле-еле избежала болезненного и непристойного падения прямо на ягодицы. Анна качнулась назад, взмахнула руками, едва не вскрикнув, но, к счастью, смогла восстановить равновесие.

Она могла бы весьма убедительно впечатлить рыцаря своей грацией, но, судя по выражению его лица, ничего подобного не произошло ни в малейшей степени. Никогда ни один молодой человек не смотрел на нее с… таким вопиющим равнодушием. Хорошо, что она не была тщеславной. Или по крайней мере не считала себя такой, и все же приходилось признать, что ее слегка уязвило его равнодушие.

Осознав, что она смотрит на него слишком долго, как какая-нибудь помешанная девица, только что выпущенная из монастыря, Анна потупила взор. Он не мог бы показать яснее, что она его ничуть не интересует. Он ведь чуть не уронил ее. О Господи! Возможно, в его кодексе рыцарского поведения не значилась такая мелочь, как галантность. Или этому его и не обучали?

Изобразив спокойствие, Анна улыбнулась и сказала:

— Прошу прощения. Я не видела, что вы здесь стоите.

Он окинул ее долгим взглядом, в котором, как ей показалось, была доля высокомерного нетерпения.

— По-видимому, да.

Ее улыбка увяла. Она еще никогда не испытывала такой неловкости. Похоже, рыцарь был не из разговорчивых.

— Я опаздываю, — пояснила Анна.

Он отступил, давая ей пройти.

— В таком случае не смею вас задерживать.

Хотя он старался сделать так, чтобы его голос звучал ровно, да и в словах его не было ничего необычного, она угадала подспудную холодность.

«Я ему не нравлюсь».

Вдруг почувствовав себя глупо, Анна поспешила пройти мимо. Не все ли ей равно, если она ему не нравится? Воины ее не интересовали. Она была сыта войной по горло, и ей хватило бы этого на всю жизнь.

Ей нужны мир, тишина, покой, счастливый дом и муж, разговор с которым не касался бы войны и оружия, дети — вот, чего она ждала от будущего.

Прежде чем Анну захлестнула волна толпившихся в большом зале людей, она бросила взгляд назад. Взгляд рыцаря скользил по сторонам, и все-таки он наблюдал за ней.

Артур считал мгновения до той минуты, когда сможет удалиться. Он не любил пиров и попоек, а сейчас благодаря присутствию Анны Макдугалл он не мог даже притвориться, что получает удовольствие.

Его задачей было наблюдать и замечать мелочи, а не наоборот. Ему вовсе не были нужны постоянная настороженность и обостренность чувств под ее взглядами. Он сел в самом дальнем углу зала, как можно дальше от помоста, но чувствовал ее внимание так же, как если бы сидел рядом. Женская заинтересованность и что-то еще более опасное… любопытство. И ему это не нравилось.

Почему она продолжает на него смотреть? И что еще хуже — почему ему самому так трудно сдержать себя и не оглядываться?

Она была хорошенькой, даже красивой. Но красивые женщины не такая уж редкость. Он с легкостью мог не смотреть на ее сестру Мэри, а она была одной из самых красивых женщин, какую ему случалось видеть, но на Анну не мог не оглядываться.

Было в ней что-то такое, что приковывало взгляд. И даже в зале, полном людей, она сверкала, как алмаз среди продетых стекляшек.

Однако в Анне привлекала не одна красота. Ее очарование крылось в чем-то более глубоком. И надо сказать, что за ней следили не только мужские взгляды. Артур заметил, что и женщины провожали ее глазами. Было нечто заразительное в ее смехе, обаятельной улыбке, пленительном блеске ярко-синих глаз и восхитительно-шаловливых ямочках на щеках. Ямочки. Конечно, у нее на щеках должны были быть ямочки. Какой прелестный эльф мог без них обойтись?

Артур позволил себе бросить на Анну всего лишь взгляд-другой, а в остальное время старательно избегал смотреть.

Сдержанность, умение себя обуздать, дисциплина — вот его главные качества. И он гордился ими.

Благодаря им он стал элитным воином.

Однако его гордость дала трещину, когда начались танцы. Хватило одного взгляда на ее разрумянившиеся щеки и смеющиеся глаза, и он был очарован, как и все остальные. Она была яркой и живой и искрилась юной силой и энергией.

Лицо ее сияло радостью жизни. Эта радость была написана на ее лице, и мужчин, не знавших ничего, кроме смерти, гибели, разрушений и хаоса войны, она завораживала.

Артур старался сосредоточить внимание на несовершенствах Анны. Но увы, не мог обнаружить никакого изъяна в ее внешности.

Артур взял кубок и сделал большой глоток эля, внезапно ощутив потребность выпить.

Он мог бы наблюдать за Анной часами, но заставил себя отвести от нее взгляд, сознавая, что играет с огнем. Он чертовски не хотел, чтобы она заметила, что он глазеет на нее. Ведь он понимал, кто она, и его рассердило то, что он подпал под чары этой девчонки. Его должно было оттолкнуть одно ее имя. Господи помилуй! Ведь она дочь Лорна!

Но когда чуть раньше она случайно оказалась в его объятиях, он почувствовал отнюдь не отвращение. Он почувствовал нечто совсем другое: возбуждение, жар во всем теле. Ему захотелось сжать ее в объятиях, почувствовать полноту ее груди, округлость бедер. Но сила такой реакции на нее его испугала, и он довольно грубо оттолкнул ее.

Но как бы Артура ни раздражало желание, он был способен с ним совладать. Это было ничто в сравнении с опасностью, которую представлял ее интерес к нему.

Он слишком давно занимался своим делом, чтобы понять, что единственное, что он должен был принимать в расчет, чтобы выполнить свою миссию, — это то, что что-то может пойти не так. Однако отбиваться от нежелательного внимания красивой девушки ему никогда не приходилось.

Артур покачал головой. Что, черт возьми, с ним твориться? Анна Макдугалл была последней женщиной на свете, которая должна была бы занимать его мысли. Несколько кратких слов, которыми они обменялись, были ничто по равнению с тем, ради чего он здесь находился. Ее мир должен был быть разрушен.

Но едва ли это предвещали ликующие улыбки на лицах собравшихся здесь людей. Неужели им не было известно, что удача переменчива, что в ней бывают приливы и отливы? Что самые могущественные союзники, Комины и Англия, покинули их, а Брюс начнет наступление, как только истечет срок перемирия?

Черт возьми! Даже брат вел себя так, словно у него не было никаких забот на свете: и он сам, и его люди смеялись и шутили также громко, как и остальные гости. Возможно, они были даже громогласнее.

— Вам не нравится эль, сэр Артур?

Он обернулся и увидел на скамье рядом с собой оруженосца Дугалда.

— Вполне сносный, — ответил Артур, скорчив недовольную гримасу. — В отличие от моего братца.

Юноша ответил улыбкой. Он подался ближе к Артуру и понизил голос:

—Я не мог не заметить леди, сэр.

Артуру не требовалось оборачиваться, чтобы понять, о ком речь.

— Она все время смотрит на вас. Не пригласите ли ее танцевать?

К несчастью, он не слишком понизил голос или брат Артура был не настолько пьян, как он полагал. Дугалд перебил оруженосца:

— Не теряй времени, Нед. Мой братец скорее станет танцевать с мечом, чем с молодой, незамужней леди.

Воины, сидевшие по соседству, рассмеялись его грубой солдатской шутке.

Дугалд оглядел зал. Артур догадался, кого брат ищет взглядом. Его внимание приковала к себе леди Мэри Макдугалл. Как и он сам, Дугалд заинтересовался дочерью врага.

— Черт возьми, до чего обидно, — проворчал он.

Артур кивнул:

— Да, братец, верно.

Дочери Джона Лорна были не для них.

В Анне было гораздо больше недостатков, чем она полагала. После сегодняшнего дня она могла бы добавить к своим грехам высокомерие и тщеславие, а список ее несовершенств уже включал хорошо известное упорство (ведь именно она грозила, хоть и делала это самым нежным образом, привязать отца к кровати, если он попытается встать), а также излишнюю прямоту и откровенность (предполагалось, что женщины не должны иметь собственного мнения, тем более выражать его вслух), но в этом случае вину нельзя было целиком и полностью приписывать ей. Именно отец грешил тем, что ободрял ее и потворствовал ей в этом отношении. К тому же ей была свойственна весьма неженственная склонность повторять любимые ругательства отца и братьев, что она вовсе не считала грехом.