— Еще бы, — подтвердила она. — Когда падает снег, даже звери ищут, где спрятаться. Каждый год от недоедания умирают дети, а старые одинокие женщины становятся добычей волков.

Юлия передернулась.

— Неудивительно, что папа шлет унылые письма. Он так ослаб. И все время болеет.

— Галльские зимы способны на многое. Лучше бы Августу хватило мудрости оставить там самых крепких мужчин, а с другими двинуться к югу, в Кантабрию.

Девушка посмотрела на меня. Я знала, она сейчас думает о Марцелле. Где-то там, в холодных горах, он страдал вместе с Юбой, Тиберием. Возможно, их подчиненные мечтали вернуться в свои уютные дома, украшенные ярко-зелеными ветками падуба, полные ароматом гусиного жаркого. Многим из них было не суждено увидеть новые сатурналии. Интересно, как Ливия чувствует себя в дальних краях? Вероятно, неплохо, мысленно усмехнулась я. Теперь, когда Терентилла осталась далеко позади, Август целиком в ее распоряжении.

Перед Форумом Юлия поплотнее закуталась в тяжелый плащ.

— Надо было перенести покупки на другой день, — пожаловалась она. — Давайте срежем путь.

Галлия повела нас через двор Сената, где, несмотря на дурную погоду, слушалось очередное дело. На двух разных помостах, укрывшись от измороси под тонким навесом, стояли тепло одетые мужчины. При виде столпившихся зрителей я потянула спутницу за край накидки.

— Может, задержимся посмотреть, о чем здесь толкуют?

— В такую погоду? — воскликнула Юлия.

— Смотри, сколько зрителей. Вдруг это похоже на дело рабов Гая Фабия?

Я видела, как она разрывается между манящим зовом теплых лавок и собственным любопытством.

— Если только на минутку. И только если мне будет интересно.

Мы встали за платформой, на местах, предназначенных для сенаторов и членов семьи новоявленного императора. Двое солдат охраняли юную обвиняемую — судя по богатой одежде, не плебейку. Пушистый мех щекотал ее щеки, ноги были обуты в новые кожаные сандалии, в длинной и аккуратной косе блестело золото — в общем, любой мужчина обернулся бы, повстречав ее на улице. Девушка, скромно потупившись, слушала своего защитника.

— Все мы свидетели, как адвокат Аквилы заявил, будто бы эта девочка раньше была его рабыней, — рассерженно говорил он. — А потом ее якобы выкрали в младенчестве. Все это наглая и бесстыдная ложь. Как мог Аквила узнать обвиняемую через пятнадцать лет? Может, по пухленьким щечкам? По толстым ножкам и пронзительному плачу? — В толпе раздались смешки. — К чему это странное заявление о какой-то похищенной собственности? Может быть, дело в ее красоте? — Слушатели неодобрительно закачали головами, а грузный мужчина в накидке из меха злобно прищурился. — Может быть, он месяцами домогался внимания Туллии? А потом, зная, что ее отец почтенный центурион, выдумал этот единственный способ добиться желаемого?

— Лжешь! — выкрикнул адвокат Аквилы.

— Я докажу вам, что не лгу! Девушка, которую вы видите перед собой, никогда не была рабыней. Я приведу десяток людей, наблюдавших ее рождение и готовых подтвердить…

— Каких людей? — подал голос его противник. — Рабов, которые так легко покупаются?

— Не так легко, как присяжные, — возразил защитник, и сидевшие на передней скамье напрягли спины. — Да, верно, римские повитухи — рабыни, но я приведу ее мать, отца, даже теток, и вы увидите несомненное сходство…

— Между нами тоже найдется сходство! — ухмыльнулся адвокат Аквилы. — Замечаете? Темная кожа, короткие волосы. Это еще не делает меня вашим сыном!

Кое-кто из присяжных одобрительно хохотнул, и у меня неприятно заныло в желудке.

— Завтра я предоставлю свидетелей, — пообещал защитник Туллии. — Прошу вас, когда настанет время вынести решение, просто воспользуйтесь здравым смыслом. Какой господин станет пятнадцать лет молчать о похищенной собственности? Почему вдруг Туллия? Почему сейчас? И помните, — зловеще предостерег он, — если этому человеку захочется надругаться над новой жертвой, ею может оказаться ваша сестра, ваша дочь, ваша супруга, в конце концов!

Присяжные встали, толпа начала расходиться.

— Это все? — возмутилась Юлия. — Почему не вызвать свидетелей прямо сегодня?

— Дождь усилился, — пояснила Галлия.

Действительно, а мы даже не заметили. Солдаты увели девушку с помоста. Грузный мужчина так и пожирал ее глазами. Туллия старательно избегала этого взгляда, зато неотрывно смотрела на женщину, рыдавшую под дождем. Это мать, печально подумалось мне. Рядом, положив руку на сердце и словно беззвучно давая клятву, застыл широкоплечий центурион. Несчастная задрожала, потом у нее подогнулись колени…

— Туллия! — закричал мужчина, и я уже не сомневалась, что это несчастный отец.

Солдаты быстро поставили девушку на ноги. Центурион зарычал и бросился к тучному человеку в мехах.

— Я убью тебя!

Охрана едва успела его оттащить.

— Пусть решают присяжные! — умолял защитник.

— Они подкуплены! — прокричал отец. — Их кошельки скоро лопнут от золота этого негодяя!

— Осторожнее со словами, — пригрозил Аквила, оправляя дорогую накидку. — От надоевшей рабыни очень легко избавиться.

Мужчины впились глазами друг в друга, и центурион прошипел:

— Это ты будь поосторожнее. Даже мерзавцы порой ложатся спать.

Не дожидаясь, пока свершится насилие, военные снова бросились разнимать их. Грязь так и брызнула из-под башмаков, подкованных крепким железом.

Неожиданно Юлия заявила:

— Завтра придем опять.

— Тебе не понравится, — предупредила Галлия. — Присяжные куплены.

— Откуда ты знаешь?

— Видела эти лица? Слышала, чьим шуткам они усмехались?

— Адвоката Аквилы, — шепотом проговорила девушка. — Но это нечестно!

Галлия развела руками.

— Глупо ждать, что в корзинке сгниет лишь одна груша. Рабство — зараза, и от нее пострадают все.

Поход за покупками не отнял у нас много времени. С неба хлестали тяжелые серые струи воды. Добежав до лавки шелков, мы переждали дождь у жаровни, вырезанной из сандалового дерева. В благодарность за гостеприимство Юлия приобрела у хозяина несколько дорогих отрезов, а счет велела послать Августу.

Вечером в триклинии девушка всем рассказала о деле, свидетелями которого мы оказались. Когда она упомянула подкупленных присяжных, Октавия недовольно прищелкнула языком.

— Это римляне из уважаемых патрицианских семей.

— Я только повторяю слова защитника.

— Странно, — поддакнул Витрувий, — что господин ожидал пятнадцать лет, прежде чем заявить свои якобы законные права на одну из красивейших девушек Рима. Так ли уж добропорядочны все члены патрицианских семей?

— Может, нам стоит пойти, — предложил Агриппа и посмотрел на свою жену.

— Дождь не так уж и страшен, — ответила Клавдия. — Оденемся потеплее. Что, если наше присутствие вдохновит присяжных решить дело по совести?

Меня удивила ее наивность. Разве может чье-то присутствие говорить громче золота? И потом, Агриппа придет однажды… ну, дважды, надолго ли хватит его внимания? И как он поступит, если Туллию все же объявят рабыней Аквилы? Октавия упомянула, что присяжные происходят из почтенных семей. Обвинить их в продажности — очень серьезный шаг.


Вечером, прежде чем брат погасил светильник, я повернулась на бок и посмотрела ему в глаза.

— Грязная система, ты не находишь?

— В Египте было не чище. Разве есть лучший выход?

— Может быть, если отменят рабство…

Александр невесело рассмеялся.

— Думаешь, патриции позволят, чтобы поля, на которых они наживаются, возделывались за плату?

— А что такого? Они достаточно богаты.

— Сенаторы не допустят подобного. Даже если Август их подкупит — кто согласится рискнуть жизнью? И потом, рабы нужны не только патрициям. Плебеи тоже взбунтуются. В конце концов, это ничего не даст. Хозяева просто-напросто запретят рабам уходить под страхом тяжелого наказания или смерти, а слушания в суде могут затянуться отныне до следующих сатурналий, пока не найдется законник, готовый покарать убийцу хотя и бывшего, но раба.

Я помолчала, злясь про себя на его правоту.

— Ладно. Завтра идешь вместе с нами?

Брат неуверенно замялся.

— Вергилий читает…

— Значит, ты лучше пойдешь развлекаться, в то время как на Форуме решается человеческая судьба? — Я села на кушетке. — Стоит Вергилию появиться в триклинии, вы с Луцием ловите каждое его слово. Что вы в нем нашли? Обычный Ганимед.

— Не надо так, — возразил Александр.

— А что, неправда?

— Правда. Но он так пишет о страсти между мужчинами, что даже ты, Селена, могла бы переменить свои мысли.

Я уставилась на него.

— Скажи, ты ведь не влюбился в Луция?

Брат покраснел.

— В мужчину? — воскликнула я.

— Мы ничего такого не делали, — защищаясь, проговорил он. — Просто целовались.

У меня округлились глаза. Александр Македонский, тезка моего брата, побывал в постели со многими из своих солдат; Гефестиона он даже считал своей самой большой любовью. И все-таки у него были жена и наследник.

— Что же ты будешь делать, — прошептала я, — когда Август вернется и выберет для тебя супругу? Откажешься?

— Никто не отказывает Августу. Так почему я должен тратить последние вольные годы — возможно, месяцы — на суде, на исход которого не в состоянии повлиять, если могу провести это время с Луцием?

Мы уставились друг на друга. Я силилась разобраться в собственных чувствах.

— Селена, прости. Ничего не могу с собой поделать.

— Но ты хотя бы пытался?..

— Конечно, — торопливо заверил он.

— А почему не сказал мне раньше? — Мой голос дрогнул.

— Боялся тебя разочаровать.