— Нам с братом исполнилось по тринадцать.

— Девочка развита не по годам, — поспешила вставить Октавия. — Она рисовала мозаики для святилища Аполлона, а сейчас работает в Пантеоне вместе с Витрувием.

Ее брат прикрылся ладонью от солнца.

— Почему он мне не сказал?

— Потому что она девчонка, — вмешалась Ливия, — и ее место у прялки.

— Какая разница, если мозаики великолепны? — возразила Октавия. — Витрувий считает, что из Селены определенно выйдет толк.

Цезарь подумал.

— Кстати, где он сегодня?

— Трудится в Пантеоне, — отвечала сестра. — На очереди еще храм Нептуна, Септа Юлия[41], твой мавзолей и мой портик.

Октавиан посмотрел на меня с неожиданным вниманием.

— Когда же ты успеваешь делать свои рисунки?

— По утрам, перед школой. Иногда Витрувий берет меня с собой…

Цезарь нашел эту мысль забавной.

— И чем вы занимаетесь?

— Измерениями, — твердо сказала я, не желая, чтобы кто-то с презрением отзывался о моей работе. — И еще я выкладывала плитки.

— Правда? Прямо как мозаисты? — ухмыльнулась Ливия.

— Да. Когда им нужна была помощь или подсказка. Но я и сама хочу все освоить.

Октавиан задумчиво посмотрел на меня.

— Царевна, которая не чуждается труда… — И перевел многозначительный взгляд на Марцелла с Юлией. — Моим бы родным у нее поучиться. — После тяжелой, неловкой паузы он прибавил: — Похоже, Витрувий и в самом деле очень занят. Если ему пригодится твоя помощь при постройке театра, я не против.

Ливия сжала губы в тонкую линию, а Марцелл торжествующе улыбнулся мне. По дороге к Форуму, где им с Тиберием предстояло сменить юношеские тоги на toga virilis, он прошептал:

— Молодец.

— Что такое? — с невинным видом отозвалась я.

— Все эти разговоры про выкладывание плитки… Дядя любит окружать себя только полезными людьми.

— Ты уже говорил. Ну а как насчет тебя?

Вокруг звучали флейты; дети распевали гимны Либеру и супруге его Либере, прося их благословений на будущие браки. В Александрии мы называли этого бога Вакхом, но даже в его личном храме я ни разу не видела столько фаллосов, украшенных цветочными гирляндами. Марцелл подмигнул мне с видом заправского заговорщика. Белозубая улыбка так и сверкнула на его загорелом лице.

— Я — сын его сестры. Наследник и запасное колесо, не забыла?

Он покосился через плечо на Тиберия, который тут же склонился ко мне и негромко предостерег:

— Будь начеку. Юлия уже начинает ревновать.

Марцелл напрягся. Я обернулась — и наткнулась на ее взгляд, холодный как камень. Вечером, в триклинии, она подошла узнать, о чем это мы шептались.

— О том, кого твой отец хочет сделать наследником, — пояснила я.

На вилле играла арфа, приветствуя гостей, что собрались поздравить наследника и «запасного сына» с наступившим совершеннолетием. Юлия ближе подсела ко мне.

— Думаешь, отец подозревает Марцелла?

— Видимо, нет, раз предложил ему денег на театр.

Девушка в задумчивости кивнула.

— Значит, вы не говорили о Красном Орле?

Я отпрянула.

— И не поделились бы с тобой?

— Может быть, вам теперь кажется, что мне нельзя доверять.

— Если Марцелл об этом хотя бы заикнется, расскажу тебе первой, — пообещала я.

Юлия с подозрением прищурилась.

— Мой отец — хороший актер. Однажды при мне он солгал Ливии с таким честным видом…

— Мне можешь верить, — поклялась я. — Услышу хоть слово — сразу же сообщу тебе. А ты разве не спрашивала Марцелла?

— Конечно. Он все отрицает.

— Вот и со мной не особенно откровенничает, — уныло призналась я. — Они больше с Александром секретничают.

Это ее слегка успокоило.

— Между прочим, сегодняшняя папина щедрость еще ничего не значит, — сообщила она, гоняя еду по тарелке. Второй раз в жизни я видела, чтобы Юлия вдруг лишилась аппетита. — Знаешь, как называют дублеров на сцене? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Тени. Так вот, если мой отец заподозрит, что родной племянник не желает быть его тенью, всему конец. Меня отдадут за Тиберия, невзирая на то, что он мой сводный брат, а Марцелл исчезнет.

Ее глаза наполнились слезами. Похоже, на меня девушка уже не злилась, а винила во всем одну себя.

— Может быть, он и не Красный Орел, — с надеждой промолвила я.

Юлия только взглянула на своего отца и ничего не ответила.


За несколько часов до рассвета из атрия долетели гулкие крики. Коридоры огласил громкий топот, и на мгновение мы с братом вновь очутились в Александрии, на мамином ложе, перенесшись в день ее гибели.

— Александр! — воскликнула я, отбросив одеяло.

Через миг мы уже одевались. Из коридора донесся сердитый голос Марцелла, и вновь этот грохот солдатских сандалий. Брат распахнул нашу дверь. Октавия с Витрувием, сыном и дочерьми стояла у входа в спальню Марцелла, глядя на входящих туда и выходящих военных. Заметив нас, юноша побледнел как полотно.

Появился Агриппа.

— Мы нашли его в цирке, — заявил полководец. — Прямо в притоне.

Октавия прижала ко рту ладонь.

— Это не то, что ты думаешь, — защищался молодой человек.

— А что же ты там делал?! — грозно рявкнул Октавиан, выходя из комнаты вслед за солдатами. — Надеюсь, не сочинял воззвания?

Племянник испуганно отшатнулся.

— Так вот вы о чем? Думаете, я Красный Орел? — Внезапно он чуть не расхохотался, несмотря на всю серьезность положения. — Если человек захотел ночью наведаться к блуднице, значит, он сразу предатель?

— Наведаться к грязной шлюхе? — взвизгнула его мать.

— Все юноши там бывают, — попытался утихомирить ее Витрувий.

— Только не римский наследник! — выкрикнул Цезарь.

Из комнаты, вытирая руки, вышел Юба.

— Нашли что-нибудь? — осведомился Октавиан.

— Несколько непристойных картинок.

— Я же говорил! — взвился Марцелл. — Все видели, как я занимаюсь в школе. Думаете, мне хватит усидчивости на эти воззвания?

Цезарь поразмыслил.

— Возможно, ты слишком уверился в том, что сделаешься моим наследником. Помни, Фиделий мне тоже нравился, — проговорил он, напомнив нам о юном солдате, которого приказал зарезать у городской стены. А затем повернулся к сестре. — Получше присматривай за ребенком.

Когда он ушел и увел за собой своих людей, Марцелл потянулся к Октавии, но та оттолкнула его.

— Прочь с глаз моих!

— Это не то, что ты думаешь, мама, послушай!

Наклонившись к самому ее уху, молодой человек шепнул пару слов, и мать как-то странно взглянула на него.

— Только дяде не говори, — взмолился сын.

— Возвращайтесь по своим комнатам, — велела Октавия. — Всем спать.

Но тут коридор огласился женскими криками. Мы застыли от ужаса.

— Это Галлия, — догадался Марцелл. — Спорим, они взялись за учителя Веррия. — Он гневно блеснул глазами. — Похоже, на Палатине трясут всех белокурых.

Галлия ворвалась в коридор с таким видом, словно мчалась к нам от самого своего дома, стоявшего у подножия холма, и сквозь слезы подтвердила наши мрачные опасения.

— Что такого он натворил? Это из-за меня? Может, учил чему-то неправильно?

— Нет, — оборвал ее Марцелл. — Прошел слух, будто Красный Орел чем-то смахивает на галла, вот военные и берут всех подряд, у кого заметят светлые волосы.

Бывшая рабыня взглянула на Октавию.

— Это правда, — тихо сказала та. — Только что брат обыскивал спальню Марцелла.

— Родного племянника? — ахнула Галлия.

Сестра Цезаря вздернула подбородок.

— А кто сейчас вне подозрений?

Галлия закрыла лицо руками. Даже в ту страшную ночь на вилле Гая она не плакала. А теперь сотрясалась от рыданий, так что все отвели глаза. Эта женщина никогда не боялась страданий. Но сейчас, когда взяли учителя Веррия…

Октавия обняла ее за плечи и попросила Витрувия отнести в библиотеку несколько одеял.

Мы проследовали за ними по коридору в атрий. А оттуда — в освещенную библиотеку. Не было смысла гнать нас в постели, ведь утром не ожидалось больше занятий. Раб растопил жаровню, и мы собрались вокруг огня, кутаясь в одеяла и потягивая теплое вино. Марцелл бы сегодня сам не свой.

— Думаю, Веррия отведут пока в Карцер, — предположила Октавия. — Потом обыщут комнаты и, если не найдут ничего подозрительного, отпустят с миром… — Она запнулась. — Ведь это не он — мятежник?

Галлия поставила свою чашу громче, нежели собиралась.

— Мы прожили вместе около года. Будь Веррий Красным Орлом, уж я бы знала!

Сестра Цезаря кивнула.

— Значит, когда перероют все свитки…

— Пусть почитают! Надеюсь, Гомер и Симонид[42] придутся им по нраву!

В библиотеке повисла неприятная тишина. Все слушали, как потрескивает в жаровне огонь. Витрувий принес одеяла и теплые хлебцы, но никому не хотелось есть.

Когда на небе, затянутом свинцовыми тучами, кое-как рассвело, маленькая Тония положила головку матери на колени.

— Пора начаться играм, — сказала она. Почему они не начинаются?

— Сегодня не будет никаких игр. Антония, иди к себе в спальню и забери сестру.

На месте девушки я бы непременно заспорила. Но она тихо встала и сделала, как было сказано. Молчание стало еще мучительнее.

— Кстати, вы слышали о театре? — спросила Октавия, лишь бы что-то сказать.

Витрувий кивнул и негромко ответил:

— Да, Цезарь одобрил помощь Селены. Интересно увидеть, что она придумает.

Мы снова умолкли. У меня уже начинали слипаться веки, когда в дверном проеме возникла какая-то тень.

— Веррий! — воскликнула Галлия и бросилась мужу на шею, но тут же отстранилась, ища на лице следы побоев.