Авгур поспешил воздеть руки.

— Тогда это знак благословения!

Октавия положила руку на сердце, но ее брат не сдавался:

— Даже если свадьбу назначили на канун луперкалий?

Второй авгур наклонил голову.

— Боги сказали свое слово.

Тиберий метнул на Юбу торжествующий взгляд; нумидиец из вежливости ответил еле заметным кивком. Он солгал, догадалась я. Лишь бы все поскорее закончилось. Он понятия не имеет, откуда пришла гроза. Но все присутствующие согласно молчали, поэтому свадьбу Агриппы так и назначили на двенадцатое.

Глава тринадцатая

12 февраля 28 г. до н. э.


Клавдия стояла посередине материнской спальни, а вокруг нее хлопотала дюжина искусных рабынь; они заплетали волосы в шесть одинаковых кос и закрепляли малиновую вуаль с венком. Застенчивая, слишком наивная для своих девятнадцати лет невеста поминутно заливалась краской. Ее тонкая кожа так и норовила странно порозоветь при малейшем волнении. Сначала щеки, нос, потом уши и наконец шея. Я заметила, что и Марцелла тоже напоминала открытую книгу, в которой любой мог прочесть ее чувства.

— Все-таки римляне многое делают по-другому, — заметил вслух Александр.

— Разве? А как заключают брак египтяне? — поинтересовалась Клавдия.

— Жених и невеста принимают особую баню.

— Вместе? — воскликнула она.

Юлия улыбнулась.

— Как мило.

— Как вульгарно, — поморщилась Ливия, но ее не слушали.

Перед этим она возмущалась из-за того, что моего брата пустили в комнату, когда закрепляли вуаль невесты. Октавия справедливо ей возразила: дескать, с тем же успехом она могла бы надеть накидку в его присутствии. И потом, Клавдия выглядела не более обнаженной, нежели мумия. Длинную тунику, перехваченную поясом на талии, дополняла вуаль, прикрывающая остальное тело и верхнюю половину лица, точно у девственницы-весталки.

— Не беспокойся, — шептала Октавия. — Агриппа — один из лучших мужей в Египте. — Повернувшись к Марцелле, она прибавила: — Скоро и твой черед.

Та грустно кивнула.

— Ты не будешь тосковать без меня? — разволновалась невеста. — Если наскучат Помпеи, всегда можешь переехать к нам.

— И помешать вашим баням? — подмигнула сестра. — Нет, я нужна тете.

— Поцелуй ее от меня, хорошо? Скажи, что я буду любить ее, даже став матроной…

Невеста едва не расплакалась, и Марцелла обняла ее за талию.

— Конечно скажу.

Я заметила, как погрустнели глаза Октавии. После стольких лет разлуки она перестала быть для них матерью, потеряв дочерей точно так же, как и Горация потеряла Гайю.

Клавдия приподняла край туники, чтобы не оступиться, и показала нам пару ярко-красных сандалий. А затем подняла руки, давая нам полюбоваться на свой наряд.

— Красиво, — похвалил Александр.

— Не хуже египетских невест?

— Даже лучше, — солгал мой брат.

Из атрия доносились музыка и веселый смех — там разгоняли сумрак тысячи канделябров, а бассейн освещали плавучие лампы. В отличие от Египта здесь не устраивали особых праздничных шествий. Мы просто прошли за невестой к гранитному алтарю, доставленному рабами Октавии. Немногим ранее авгуры заклали овцу, чтобы еще раз назначить благоприятный день.

— Сколько людей! — смятенно проговорила Клавдия.

На торжественный вечер явились патриции со всего Рима.

— Это же очень важный брак, — ответила ей Октавия, сжимая руку дочери. — Случись что-нибудь с моим братом — и кто, по-твоему, займет его место? Марцелл еще слишком юн.

Агриппа приблизился к алтарю вместе с Октавианом и Юбой. Его восьмилетняя дочка Випсания встала справа, с любопытством поглядывая на свою мачеху.

— Девочке повезло, — шепнула Юлия, проследив за моим взглядом. — Клавдия не станет ее обижать.

В атрии стихли смех и разговоры. Сенаторы в лучших тогах начали подходить к алтарю и прислушиваться.

— Ubi tu es Agrippa, ego Claudia[36].

— Ubi tu es Claudia, ego Agrippa.

С этими словами полководец поднял вуаль невесты, и гости воскликнули:

— Feliciter![37]

— Это все? — недоверчиво произнес мой брат. — А сколько было приготовлений…

Юлия радостно захлопала в ладоши.

— Совершилось!

Под звуки флейт мы прошли в триклиний, где кушетки были задрапированы шафранным овечьим руном — под цвет наряда невесты. Я наклонилась понюхать цветы на высоком свадебном пироге, и тут Ливия весело бросила:

— Скоро твой черед.

Я резко выпрямилась.

— Катулл! — обратилась она к седому мужчине, стоявшему по соседству. — Знакомьтесь: это царевна Селена.

Его черные слезящиеся глаза были словно подернуты пеленой, а руки тряслись от какой-то старческой хвори. Сенатор поставил свой кубок и улыбнулся.

— Очень приятно.

— Прелестная девчушка, вы согласны? Ее мать принесла четверых детей и, пожалуй, могла бы родить еще больше.

Катулл поднял брови.

— Скажите-ка, — продолжала Ливия, — это правда, что вы искали себе жену?

Кровь отхлынула от моего лица. Охваченная ужасом, я не могла ни отвернуться, ни уклониться от этой беседы.

— Да, — медленно кивнул старик.

— Тогда, может быть, вам бы следовало провести время с нашей Селеной.

Мое сердце бешено заколотилось в груди.

Катулл нахмурился и осторожно поинтересовался:

— Зачем?

— Ну, поболтайте для начала о том о сем, — предложила Ливия.

— Думаешь, ему есть о чем говорить с ребенком?

Еще ни разу в жизни я не была так рада увидеть Юбу.

— Благодарю за заботу, — торопливо сказал Катулл, — но меня, кажется, кое-кто ждет.

Проводив его взглядом, супруга Цезаря уставилась мне в глаза и прошипела:

— Ты никогда не вернешься в Египет.

— С чего ты взяла, что ей это нужно? — осведомился нумидиец.

Ливия жестоко рассмеялась.

— Знаю, и все. Она давно бы сбежала, если бы не надеялась, что мой муж отправит ее обратно в Александрию.

Октавия появилась рядом так же беззвучно, как перед этим — Юба.

— Ливия, — сладко проворковала она, — надеюсь, ты не срываешь злобу на бедной девочке. Не ее вина, что мой брат куда-то исчез с Терентиллой.

Та вздернула подбородок.

— Терентилла — всего лишь продажная актриса. Муж от меня не уйдет.

— Ушел же он от Скрибонии, — напомнила ей золовка.

— Потому что мне было что ему предложить.

— Что? — усмехнулась Октавия. — Имя? Думаешь, он еще в этом нуждается?

— Помню, в одном письме, — задумчиво начала Ливия, — Марк Антоний назвал вашего деда вольноотпущенным и продавцом веревок из Фурии. По-твоему, если бы не моя фамилия, сенаторы стали бы тихо сидеть — хотя бы сидеть! — на местах, наблюдая, как отпрыск веревочников диктует им законы?

Услышав эти слова, я наконец поняла, почему отец величал Октавиана Фурином.

Октавия лишь улыбнулась в ответ.

— Конечно. И когда это время наступит, будем надеяться, что друзей у тебя окажется больше, нежели врагов.

Тут из триклиния донесся радостный гул: жених и невеста впервые отпили вина из общего кубка. Между тем Юба снова куда-то исчез.

— Идем?

Октавия взяла меня под руку и отвела к столу, за которым Александр и Марцелл подшучивали над Юлией, обсуждая роскошество ее собственной будущей свадьбы.

Дочь Цезаря повернулась ко мне с улыбкой, но в моем сердце теперь уже не было места веселью.

Праздник продлился до утра. Наконец вернулся Октавиан и объявил, что новоиспеченному супругу пора отвести жену в ее новый дом. Сенаторы принялись распевать непристойные песни, заставляя Клавдию поминутно краснеть; факельщики с флейтистами возглавили шествие, а следом уже потянулись гости. На пороге виллы мой брат споткнулся и рухнул на лестницу.

— Александр! — воскликнула я.

— Что? — захихикал он.

Точно так же хихикали рядом Юлия и Марцелл.

— Да вы все пьяны! — укоризненно вырвалось у меня.

— Это же просто фалернское, — возразила дочь Цезаря.

Они с моим братом, усевшимся на ступеньках, переглянулись — и прыснули со смеху.

— Юлия, Марцелл, Александр, быстро домой! — прикрикнула Октавия.

Стоявшая поблизости Галлия неодобрительно покачала головой.

— Но ведь невеста еще не…

— Все равно! — перебила Марцелла мать. И, взглянув на меня, прибавила: — Можешь остаться.

Это было не предложение, а приказ.

Все трое неверным шагом двинулись в обратный путь. Напоследок брат обернулся и бросил на меня умоляющий взгляд.

— Ты единственная, у кого здесь остались мозги, — пробормотала Октавия.

Тем временем Клавдия, поднявшись по лестнице виллы, обмотала дверной косяк шерстью и помазала волчьим жиром, благословляя свой новый дом. Когда Агриппа поднял невесту на руки и перенес ее через порог, дюжины пьяных сенаторов тронулись вслед за ним, чтобы лично увидеть, как он положит Клавдию на постель и развяжет пояс.

Я бы охотно ушла, но тут развеселые выкрики перекрыл резкий голос Ливии:

— Что с вами, сенатор?

Сухопарый мужчина в тоге только что извергнул содержимое своего желудка в урну. Стоило ему кое-как утвердиться на ногах, как супруга Цезаря проговорила:

— Вам пора возвращаться домой.

— Нет, я хочу посмотреть, как развяжут пояс!

Пьяница с похотливой усмешкой двинулся к двери, но Ливия остановила его ладонью.

— Я пошлю с вами кого-нибудь. Галлия, — приказала она, — отведи сенатора Гая на его виллу.

Тот собирался что-то возразить, но при виде рабыни осклабился еще шире.

— Может быть, — нерешительно начала Галлия, — господин предпочтет опереться на мужское плечо?