Да, стул сломался, но это потому, что она неудачно на него упала. Она такая неуклюжая — вечно что-нибудь ломает. А Стоки — хороший человек и хороший муж.

Перед глазами Тибо стоял маленький мальчик с заплаканными глазами. Он поднимает кулачки, но огромная рука отца сметает его с дороги. Это было так давно… Надо попытаться вспомнить. Так давно… Он давно уже не маленький мальчик.

— Господин адвокат, есть ли у вас вопросы?

— Нет, никаких вопросов, ваша честь. Мне остается лишь предложить вам вынести решение по этому делу и оправдать моего подзащитного.

Прежде чем заговорить, Тибо положил ручку на записную книжку и потер переносицу.

— Господин Стоки, попрошу вас встать.

Коротышка с уверенным видом встал со скамьи.

— Господин Стоки, мой долг — взвесить все изложенные здесь показания, определить, кто говорит правду и всю ли правду — и на основании этого вынести приговор. Всей правды не говорит никто — какие бы обещания ни давал. Но я должен отделять зерна от плевел. Внимательно выслушав показания вашей жены, я пришел к выводу, что она одна из самых отъявленных лгуний, которых мне только случалось встречать на своем веку, и я нисколько не сомневаюсь, что вы виновны. Приговор суда: тридцать суток под стражей.

Не успел молоточек Тибо ударить по столу, как Емко Гильом уже ухватился за свой стол, пытаясь встать на ноги.

— Ваша честь, — просвистел он, — это самый вопиющий случай судебной ошибки, с каким я только сталкивался за годы своей практики! Мне ли напоминать вашей чести, что судья обязан выносить приговор на основании улик и показаний — и только улик и показаний, а что ему там показалось, не имеет ни малейшего значения!

Лицо Тибо приняло скучающее выражение.

— Это так. Но хозяин в этом суде я, и если вы хотите оспорить мое решение, всегда можно обратиться к вышестоящему судье. — Он повернулся к секретарю: — Кто сейчас рассматривает апелляции?

— Судья Густав, — ответил секретарь.

— Судья Густав, — повторил Тибо. — А разве он сейчас не в Умляуте?

— Да, ваша честь, — сказал клерк.

— По тому громкому делу об убийстве, не правда ли?

— Да, ваша честь.

— Но примерно через неделю он должен освободиться?

— Да, ваша честь.

— Стало быть, господин Гильом, дела обстоят следующим образом: судья Густав вернется в Дот примерно через неделю. Уверен, что мое решение он не одобрит и выпустит вашего клиента из-под стражи. Но до тех пор ему придется посидеть за решеткой. Констебль, уведите осужденного.

Гигантское чрево Гильома гневно заколыхалось, а лицо посинело от ярости.

— Вас за такие дела отстранят от должности судьи — пожизненно!

— Господин Гильом, я почти не сомневаюсь, что вы правы, — и, если так, у меня будет гораздо больше свободного времени, не правда ли? Но это случится не раньше, чем через неделю, а до тех пор этот гражданин, — Тибо гневно ткнул ручкой в сторону скамьи подсудимых, — будет надежно заперт в тюрьме! — В ушах у мэра стучала кровь, он еле сдерживался, чтобы не перейти на крик. Не сводя глаз с жирной физиономии Гильома, он проговорил: — Госпожа Стоки, вы слышали все, что было здесь сказано. Ваш муж на семь дней отправляется под арест. И если вы все еще будете дома, когда он вернется, — видит Бог, значит, вы заслужили все, что вас ждет. В заседании суда объявляется перерыв.

Стук молоточка заглушил первый удар колокола, но за пределами зала суда, на берегах Амперсанда, вдоль канала, в порту, в муниципальных учреждениях, стоящих по стойке «смирно» вокруг Ратушной площади, все одиннадцать ударов возвестили жителям Дота, что пришла пора выпить кофе.

Дамы, пришедшие за покупками на Замковую улицу, вдруг подняли глаза и подумали: а не заглянуть ли в «Золотого ангела», не отважиться ли съесть маленькое пирожное? В универмаге Брауна опустел галантерейный отдел, вслед за ним парфюмерный, ни души не осталось в отделе головных уборов — зато в кафе на верхнем этаже, окна которого были вровень с каменным изваянием Вальпурнии, установленном над огромными воротами кредитной компании «Амперсанд», на столиках вырос целый лес из серебряных подставочек для пирожных, бесконечно отраженный зеркальными стенами, которые сделали бы честь и Версалю.

Агата поставила кофейник на плиту, подождала немного, наполнила две чашки и спустилась с ними по черной лестнице в закуток Петера Ставо. Он заметил, что ей грустно, но ничего не сказал. Она тоже ничего не сказала. Петер съел два имбирных печенья и предложил Агате угощаться. Она вежливо отказалась, тогда он съел и те два, которые могла бы съесть она. Они допили кофе, и Агата ушла. «Бедная девочка», — пробормотал Петер и взялся за кроссворд.

Тибо тем временем умывался в комнате мирового судьи, тихо говоря сам себе: «Это было давно. Очень давно». Кофе, который принес ему секретарь, потихоньку стыл на столе.

Часом позже, когда колокол пробил снова, Агата приступила к разбору дневной почты. Работая, она время от времени поглядывала на то место на лотке для входящих бумаг, где всего лишь вчера стояла маленькая красная коробочка из универмага Брауна. Затем она прекратила думать об этом и погрузилась в работу.

Потом наступил час дня. По городу прокатился единственный басовитый удар колокола, и над епископским дворцом испуганно взвился в воздух вихрь голубиной стаи. Обеденный перерыв. Тибо поднялся с судейского кресла. Ворота суда захлопнулись и тут же были заперты изнутри.

— У вас есть какие-нибудь планы на обед, господин мэр? — спросил Емко Гильом.

Тибо хотел пробормотать что-то насчет бутербродов, ждущих его в комнате мирового судьи, но от изумления не смог произнести ни слова.

— В таком случае, прошу вас составить мне компанию. Я угощаю. Машина ждет. Моя машина всегда наготове.

Господин Гильом выдвинулся из задней двери суда и прошествовал к автомобилю, за ним, шаркая ногами, последовал добрый мэр Крович — словно маленький буксир рядом с огромным военным кораблем. Дойдя до машины, Гильом неопределенно махнул в воздухе своей огромной ручищей и просвистел:

— Будьте добры, садитесь вперед, господин мэр. Я люблю занять побольше пространства. Водитель знает дорогу. Я всегда обедаю в «Зеленой мартышке». Уверен, вам там понравится.

И, очевидно, полностью лишившись сил после такого продолжительного напряжения, он рухнул на заднее сиденье безмолвной горой суфле.

Когда Тибо покидал здание суда в компании Емко Гильома, Агата пересекала Ратушную площадь, направляясь в булочную на углу. Там за сандвичами, кексами и свежеиспеченными пирожками уже выстроилась очередь из служащих и продавщиц — они весело болтали друг с другом, обменивались новостями, рассказывали, как провели вечер, и хихикали. Агата покрепче сжала губы и отказалась прислушиваться к их разговорам.

Наконец, после долгого ожидания, оттяпавшего изрядный кусок от обеденного перерыва, Агата добралась до прилавка и купила булочку с сыром и яблоко. «Грабеж среди бела дня!» — подумала она, подсчитав сдачу.

В «Зеленой мартышке», тем временем, Емко Гильом разместился в гигантском шезлонге в углу зала, и два официанта в белой униформе с высокими воротничками и золочеными пуговицами подкатили к его устрашающей утробе стол на колесиках. Метрдотель одобрительно поглядывал в их сторону. Знаменитый адвокат Емко Гильом и его превосходительство мэр Тибо Крович вместе обедают в его заведении… Превосходно, просто превосходно.

— Первого не надо, — проговорил адвокат умирающим голосом. — Сегодня мне хотелось бы… Дайте-ка подумать… — Он возвел очи горе и остановил взгляд на розовобедрых нимфах, что так нескромно резвились на расписанном потолке. — Мне хотелось бы отведать что-нибудь, похожее вкусом на… На мясо молодой газели, удавленной в новолуние нубийскими девственницами, сваренное в молоке ее матери… С гарниром из последней горсти риса из голодающей азиатской деревни… Приправленное слезами брошенного младенца, умирающего от жажды под лучами беспощадного солнца… А? Есть у вас в меню такое? — Он вопросительно взглянул на метрдотеля. — Нет? Тогда омлет, пожалуйста. И спаржу. И стакан воды. Вам, господин мэр?

— Мне то же самое, — еле пискнул Тибо.

Официанты удалились, услужливые, словно султанские евнухи.

— Я не очень-то много ем, — сказал Гильом. — Это, — он обвел рукой свой живот, — следствие нарушения обмена веществ.

— Понятно, — сказал Тибо. — Мне очень жаль.

— Жаль, что я болен или жаль расставаться с представлением о гурмане и обжоре Емко?

Агата сидела у фонтана на Ратушной площади и доедала черствую булочку с сыром. «Я могла бы пообедать куда лучше за вдвое меньшие деньги», — думала она.

Прежде чем вернуться на работу, она поспешила в магазин скобяных изделий Вертана Смитта и купила голубой эмалированный контейнер с крышкой.

— Теперь, — сказала она себе, — я буду носить на работу свои собственные бутерброды!

Примерно в это самое время автомобиль Гильома остановился у здания суда и покачался на рессорах, когда адвокат извлек свое тело наружу.

— Здесь мы должны расстаться, — сказал Гильом и ухватил своей ручищей руку мэра.

— Почему вы пригласили меня на обед? — спросил Тибо.

— Потому что вы были правы. Этот недомерок и правда лупит жену. Не думайте, что, раз я адвокат, во мне не осталось любви к справедливости. Не следует путать справедливость и закон. Не следует путать то, что хорошо, с тем, что правильно. И не думайте, пожалуйста, что то, правильно — хорошо. Вы поступили правильно. Нет! Видите, как просто перепутать? Это я из-за вас сейчас ошибся. Вы поступили хорошо. По-доброму. Вот почему вас называют «добрый мэр Крович» — вы это знаете? «Добрый Тибо Крович» — как «Карл Великий» или «Иван Грозный». Должно быть, ради того, чтобы получить такое прозвище, даже стоит жить. Это было по-доброму, это было хорошо — но не правильно. Превращать закон в посмешище — недопустимо. Для нас, простых смертных, это единственная защита от «добрых» людей. Поэтому я сообщу о вашем поведении судье Густаву. Я должен поступить «правильно». У меня нет выбора. Таким людям, как вы, не место в суде. Вы опасны.