Какая-то пожилая дама подняла над головой свой красный зонтик — ей-богу, зонтик в такую погоду! — и помахала им.

— Господин мэр, господин мэр, можно вас на минутку? Я хотела с вами поговорить о школе, в которую ходит мой внук.

И добрый мэр Крович, который всегда был готов выслушать жителей Дота, остановился, чтобы послушать пожилую даму с красным зонтиком, — как раз тогда, когда над Ратушной площадью раздался первый тяжело-бронзовый удар колокола. Девять часов. Агата взбежала по ступенькам Ратуши, на ходу поздоровавшись с мэром, и тот вежливо кивнул в ответ. Она даже не обратила внимания на выводок утят, плавающих в реке под мостом, через который она только что перешла.

~~~

Войдя в Ратушу, Агата увидела у подножия мраморной лестницы Петера Ставо с ведром в руках.

— Я там помыл! — крикнул он вслед Агате.

— Извините, я осторожно!

Агата сняла туфли и побежала вверх по лестнице босиком. Немного спустя, когда в Ратушу вошел Тибо Крович, следы ее пальцев еще не успели испариться с влажных ступеней. Он посмотрел на них и вздохнул.

Проходя по коридору, ведущему в его резиденцию, мэр остановился и восхищенно посмотрел на большую картину, висевшую рядом с залом заседаний городского совета. Картина называлась «Осада Дота». На ней был изображен мэр Сколвиг и горстка его собратьев по оружию, защищающих башню Старой Таможни и отстреливавшихся от грабящих город вражеских солдат. Все, кроме Сколвига, были потрепаны и перевязаны, а он, облаченный в черный камзол с кружевным жестким воротником, стоял в героической позе, воздев руку, чтобы дать согражданам приказ к очередному залпу. Тибо вдруг понял, что стоит перед картиной, словно перед зеркалом, подняв руку точь-в-точь, как Сколвиг, и размышляет: «А я? Смог бы я так?»

Имя Тибо уже было написано золотыми буквами на деревянной панели с именами всех мэров Дота — последнее в длинном ряду, уходящем мимо Анкера Сколвига в такую древность, когда и фамилий-то не было, только имена: Вилнус, Аттер, Скег… Затерянные в пучинах истории люди, от которых остались лишь обломки печатей на пергаментных свитках в архиве.

В зале заседаний Городского Совета на стенах между окнами висели потемневшие от времени портреты мэров Дота — мужей с величественными бакенбардами в одеждах из тонкого сукна. Тибо вошел в пустой зал, сел в свое кресло и, обведя стены взглядом, выбрал пустое место на одной из них. «Думаю, меня повесят сюда». И он на мгновение представил себе день, когда столы советников уберут, зажгут свечи в канделябрах, и собравшиеся гости поднимут бокалы за его здоровье — тот день, когда он в последний раз выйдет из Ратуши. А что потом? Ну да, у него наконец-то будет время починить садовую калитку, но потом-то что?

Тибо представил, как он трясущейся старческой походкой снова входит, опираясь на палочку, в Ратушу, как раз в тот час, когда пьют утренний кофе. Вот он дает мудрые советы новому мэру и новым членам городского совета, которые каждую неделю собираются на заседание под его портретом, а в свое время росли, слушая рассказы о деяниях мэра Кровича на благо Дота. На лицах у них натянутые улыбки. Они посматривают на часы, вспоминают, что у них назначены срочные встречи, и вежливо раскланиваются. «Но вы заходите в любое время, — говорят они. — Мы всегда рады вас видеть. Нет-нет, допивайте кофе. Вот печенье, не желаете?» Дверь за ними учтиво закрывается, и он остается один.

— Ну, это еще будет не скоро, — грустно пробормотал Тибо и вышел в коридор. Когда он снова взглянул на «Осаду Дота», Анкер Сколвиг, несмотря на героический антураж и пороховой дым, вдруг показался ему наглым воображалой. — Тебе было проще! — сказал ему Тибо.

Агата уже занималась утренней почтой. Он улыбнулся ей, проходя в свой кабинет. Не мог не улыбнуться. Как он ни старался оставаться спокойным, все, буквально все в ней его волновало: и то, как она держит этот конверт, и то, как уверенно обращается с ножом для бумаг, и то, как изящно возвращает печати в старую жестяную коробку из-под джема; и кончик ее языка, зажатый между губами в уголке рта, и взмах ресниц, и запах, и улыбка.

— Еще раз доброе утро, господин мэр! — сказала Агата.

— Здравствуйте, госпожа Стопак. Извините за опоздание.

И пока Тибо преодолевал последние метры до своего кабинета, густой ковер под его ногами казался ненадежным и топким, как патока. Она смотрит на него. Она видит. Она не может не понимать, что он чувствует. Однако когда Тибо, дойдя до двери, обернулся, то увидел, что Агата даже не изменила позы. Она вскрыла последний конверт, вытащила сложенное письмо, положила его в стопку и, не повернув головы в его сторону, сказала:

— Я скоро занесу вам почту. Не хотите ли еще кофе?

Тибо снял пиджак и повесил его на деревянную вешалку в углу кабинета.

— Только что пил, спасибо, — ответил он. — Как вы сказали? Еще кофе? А как вы узнали?..

Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и сел за стол. Я смотрела на него с городского герба на противоположной стене этаким женским воплощением Санта-Клауса.

— Помощи от тебя, прямо скажем, немного, — раздраженно сказал он мне.

Агата, как раз в этот момент входившая в кабинет, услышала его.

— Вы что-то сказали?

— Нет, это я сам с собой, — сказал Тибо. — Старость, должно быть, подбирается.

— Иногда только так и можно поговорить с понимающим человеком, — она протянула ему письма. — Вам пишет мэр Умляута. Что-то насчет празднования годовщины принятия их городской хартии. Приглашают делегацию из Дота. Это письмо лежит сверху.

Тибо фыркнул.

— Только этого еще не хватало! Вы, конечно, знаете, что граждане Дота терпеть не могут умляутцев. Но мне придется взглянуть на это письмо, никуда не денешься. Работа такая… Спасибо, что предупредили. Да, кстати, что вы имели в виду, когда сказали «еще кофе»?

Агата поняла, что Тибо не заметил ее в «Золотом ангеле» и по некоторым причинам решила, что не хочет, чтобы он узнал, что она там была.

— Извините, просто оговорилась. Я хотела спросить, не хотите ли вы кофе? Вот и все. Хотите?

— Нет, спасибо, — сказал Тибо.

— Хорошо. Как вам будет угодно. Не забудьте, в десять тридцать вы должны быть в мировом суде. Секретарь суда сказал, что там обычные дела, рутина. Пьяницы и побитые жены.

И Агата вышла, закрыв за собой дверь.

Тибо встал, обошел вокруг стола, подошел к двери и снова открыл ее. Тот час с небольшим, что оставался до похода в суд, он будет время от времени видеть ее.

К девяти двадцати пяти он уже прочитал всю почту. По большей части — всякая ерунда, может подождать до послеобеденного времени. В девять двадцать семь он попросил Агату зайти в кабинет, чтобы он мог продиктовать ей несколько неотложных ответов. Когда она присела за стол, скрестив ноги, Тибо воззрился в окно и стал пристально изучать купол собора.

— Его превосходительству мэру Запфу, Умляут, ратуша, — решительно начал он. — Это письмо должно быть в двух экземплярах. Итак, начинаем. Глубокоуважаемый господин Запф! Мэр и Городской Совет Дота получили ваше приглашение на торжества, посвященные годовщине принятия городской хартии Умляута. По здравом размышлении мэр и Городской Совет приняли решение отклонить это приглашение, которое есть не что иное, как плохо замаскированное оскорбление. Не думаете же вы, что память о гнусной череде предательств, о лжи и двурушничестве можно стереть, предложив выпить пива и закусить его плесневелыми бутербродами в антисанитарных условиях того гадюшника, который вы по недоразумению величаете ратушей? Что касается меня лично, то я предпочел бы попасть в лапы янычар, нежели замараться, посетив вашу грязную убогую деревню. Впрочем, насколько я понимаю, янычары сейчас все равно заняты, ибо забавляются с женами членов городского совета Умляута. Искренне ваш и проч. Теперь перечитайте вслух, пожалуйста.

Агата перечитала.

— Слово «гадюшник» мне не очень нравится, — сказал Тибо. — Грубовато. Пусть будет «бордель».

Агата сделала карандашную пометку. Тибо обернулся к ней и спросил:

— Готовы записывать следующее?

Агата кивнула.

— Господину Запфу, мэру Умляута. Дорогой Запф, спасибо за приглашение. Надеюсь вскоре отплатить ответной любезностью. Через выходные я собираюсь съездить на рыбалку. Встретимся на старом месте. Захвати пива. С наилучшими пожеланиями, Тибо. Это, пожалуйста, в одном экземпляре, и положите в обычный конверт. Да, и не вносите запись в журнал исходящей почты. Спасибо, пока все.

Агата встала и вышла, и Тибо смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, а потом сел за стол. За стеной застучала пишущая машинка. Тибо слушал, и воображение рисовало ему печатающую Агату.

Колокола собора пробили десять. Тибо посмотрел на часы и стал собираться в суд.

Три отпечатанных письма уже лежали на краю стола госпожи Стопак. Когда он проходил мимо, она протянула их ему.

— Господин мэр, подпишите, пожалуйста.

Тибо похлопал по карманам, нашел ручку и подписал два письма. На третьем он быстро что-то написал, свернул его и засунул в бумажник.

— Очень милое платье, — сказал он. — Вы сегодня очень мило выглядите. Ну, как обычно. Очень мило.

— Спасибо, — скромно улыбнулась Агата.

— Да, очень. Очень мило. — Тибо начал запинаться. — Цвет, знаете ли… Милый. И это… — Он неопределенно поводил рукой в воздухе, имея в виду, очевидно, кант, который Агата в свое время так долго и старательно пришивала. — Это очень…

Тибо злился на самого себя. Стоя перед Городским Советом в полном составе, он мог говорить о чем угодно, спорить о чем угодно, убеждать оппонентов в чем угодно, даже отдавать какие угодно приказы — но сейчас, стоя перед этой женщиной, он мог только бормотать «мило, мило». Однако Агату, похоже, радовало и это слово. Ни один другой мужчина в Доте никогда не называл ее милой, только добрый мэр Тибо Крович.