Роберт покачал головой, утёр тыльной стороной руки пересохшие губы и снова взглянул на меня.

– Мы с Мэгги не знали, что такое одиночество и голод. Но моя сестра никогда не забывала эти жуткие рассказы матери, которыми она её «развлекала» перед сном. Я ненавидел их, а Мэгги впитывала всё, принимая так близко к сердцу! Слишком близко! Когда она выросла, то стала жестокой, холодной и надменной. И всех тех многочисленных женихов, которые вертелись вокруг неё, она заставляла страдать. Мужчины являлись для неё игрушками… Как забавно, что со мной она повела себя иначе.

Я подняла глаза и встретилась с его испытующим взглядом, от которого мне стало не по себе. Что было за этими тёмными глазами – я не горела желанием узнавать. Он больше ни слова не сказал о своей порочной связи с сестрой, и не думаю, что мне было бы приятно слушать об этом. Ненамного приятней, чем о нищих и калеках, бродящих по городским ночлежкам и грязным переулкам.

– После её решения выйти замуж за Готье, долгое время ничего не менялось. Но однажды она сказала мне: «Он сводит меня с ума! Он просто ничтожный, зелёный юнец… но он сводит меня с ума». И тогда я понял, что она желала его. А он оказался холоден к её попыткам привлечь его, к её красоте. Он был даже сильнее меня! – Роберт вдруг замолчал, а затем минуту спустя произнёс пустым голосом: – Мэгги получила сполна. Никто не игнорировал её, никто не был настолько равнодушным к ней! Она и меня использовала, чтобы расшатать его мальчишечью фантазию, и заставить проявить хоть какие-то эмоции…

Моё сердце ныло от его слов. Голова раскалывалась от тянущей боли, и я откинулась на жёсткую спинку кровати, чтобы сохранить равновесие. Я думала о том, какими же разными бывают люди, какими жестокими их делает жизнь, и какой странной бывает любовь.

На минуту я закрыла глаза. У Мэгги Уолш были чувства к Джейсону, но она слишком поздно решила привязать его к себе… или выбрала чересчур неправильные методы.

– Вам нехорошо, моя дорогая? – услышала я голос Роберта и посмотрела на него. Он всё так же сидел рядом. – Мой рассказ вас расстроил, знаю. Но так нужно было. Так легче будет всё понять.

– Да, вы правы. Но всё-таки… почему я? – мой голос дрожал от волнения. – Я ничего дурного не сделала вашей сестре.

– Она мстительная, Кейтлин, и всегда была такой. К тому же, она боялась, что вы расскажете наш небольшой семейный секрет… Но по большей степени… У Мэгги нет детей, и вряд ли она уже выйдет замуж. Глядя на то, чем обзавёлся Готье без неё, она обезумела от ревности. Открылись старые раны. Даже я больше ничем не мог ей помочь… К тому же, вы понравились мне слишком сильно, чтобы продолжать потакать её многочисленным причудам.

В этот момент в дверь постучали, и хозяин дома пригласил прислугу войти. Та же женщина, что уговаривала меня вернуться в постель, принесла чашку с дымящимся чаем, затем так же быстро оставила нас, закрыв за собой дверь. Роберт сам протянул мне чашку.

– Выпейте, – приказал он коротко.

Я почувствовала привкус мёда и корицы, и в тот момент напиток показался мне божественным, так что пока я медленно осушала чашку, Роберт продолжал:

– Мэгги могла бы до конца своих дней отрицать очевидное, но я знаю, она была влюблена в Готье. Возможно, когда-то, не сейчас, но была… Вы заставили её ясно увидеть, что Готье имеет теперь всё, чего нет у неё. И поэтому она так злится, и она несчастна.

Я отставила чашку на полку рядом с кроватью и уже собиралась сказать о том, что Мэгги Уолш вовсе не несчастная, а сумасшедшая, и ей самое место в соответствующем заведении. Но потом я подумала о своём ребёнке и вспомнила о могилке в глубине сада Лейстон-Холл. Тот мраморный ангел никуда не пропал, он был там и навсегда останется. Так хотел бы Джейсон. Кусая губы, я подумала о том, что Роберт, возможно, и был прав. Его сестра была несчастна.

– Чего вы хотите от меня? – спросила я осторожно. – Думаете, Джейсон ничего не узнает?

– Мне думается, он уже всё знает. Возможно даже послал кого-то отыскать мою сестрицу, дабы воздать ей по заслугам.

– И вы не боитесь, что в итоге её накажут?

Он отвёл глаза, беспечно усмехнувшись, и некоторое время между нами сохранялась тишина. Разве что ветер порой давал о себе знать, шумно насвистывая за окнами.

– Как только позволит погода, – произнёс Роберт вдруг, взглянув на меня, – ваш супруг пожалует сюда. Он всё знает. Пока он пытался отыскать вас в Энн среди гостей, мой приятель уже подсунул ему соответствующее послание. И я даже рад, что он не успел сюда до того, как разыгралась метель… Я вижу в вас милость, Кейтлин. И всепрощение. И вы доверяете мне, вы знаете, почему. Вы ведь уже не ненавидите меня? Или даже Мэгги?

Я отвернулась, закутавшись в тёплое одеяло, но неожиданно почувствовала, как мужчина придвинулся ближе, и ощутила его горячие пальцы на своём подбородке; он протянул ко мне руку и заставил посмотреть ему в глаза. А когда снова заговорил, его голос звучал тише и с какой-то безнадёжностью.

– Знаете, что такое по-настоящему влюбиться, Кейтлин? Думаете, это как держаться на поверхности воды и не тонуть? Нет, вовсе нет. Это как застрять на самом краю света, держась за него рукой и отпуская поочерёдно каждый палец, медленно-медленно…

Я не могла заметить, что с каждой минутой он тянулся ко мне и приближался. Я чувствовала его кожей и дрожала по причине, которой сама не понимала. Только смотрела в эти глубокие глаза, пытаясь сосредоточить на них всё внимание.

– Когда я увидел тебя в первый раз, мне показалось, будто я снова стал ребёнком. Словно мне опять десять лет, и я смотрю на зелёную крону дерева, через которую меня греют солнечные лучи, и я желаю забраться на это дерево, и быть выше, ещё выше, и мне не нужно бояться мыслей о том, как потом вернуться назад.

Прежде, чем поцеловать меня, он нежно коснулся моих спутанных волос, и я не успела отпрянуть, да и некуда было деваться от этого странного порыва; я думала, он говорил о своей сестре, или же о нас с Джейсоном. Возможно, даже о Мэгги и моём муже, но только не так… только не о нас.

Его губы были мягкими, а поцелуй, которым он спешил меня одарить, показался мне нежным, несмотря на его прерывистое дыхание и нервные пальцы, которыми он пытался гладить моё плечо. То, что заставило меня воспротивиться этому – единственная мысль, будто вспышка, в моём мозгу: «ты принадлежала Джейсону ещё до того, как узнала об этом. И он уже тогда был твоим!»

Мне не пришлось вырываться или бороться, он сам отстранился и отпустил меня. Мужчина дышал тяжело и долго не мог посмотреть мне в глаза. Я не ощущала себя оскорблённой после всего, что Роберт мне рассказал. Я видела троих несчастных созданий, балансирующих между ложью и реальностью, и причинявших друг другу всё больше и больше боли. Я лишь жалела о том, что Джейсон вообще оказался среди них.

– Вам нужно выспаться, Кейтлин. А мне – привести себя в порядок, чтобы достойно встретить вашего мужа и то, что он для меня готовит, – сказал хозяин дома спокойно.

Затем он поднялся, пригладив рукой свои длинные растрепавшиеся волосы и ушёл, бросив в мою сторону последний жалостливый взгляд.

Конечно, я так и не уснула. Тусклый свет лампы мерцал, будто вот-вот готовый погаснуть, а тоскливый вой ветра за окном всё не утихал. Когда я, наконец, всё обдумала, когда боль совсем исчезла, и я стала чувствовать себя, как и всегда, я решилась подняться. Едва я сделала и пару шагов по комнате, как вдруг за дверью раздались громкие голоса. Роберт Уолш говорил на повышенных тонах. Ему вторил другой мужской голос, злой и раздражённый. Я узнала его, как только голоса приблизились.

Мой муж пришёл за мной.


Глава 24. Рождество


Приближения Рождества я не чувствовала, впечатления от пережитого были настолько яркими и как-то по-особенному необыкновенными, что на протяжении ещё трёх-четырёх дней я почти ни с кем не разговаривала. Знакомый доктор объяснял это просто и без волнений, так что и все домашние, и даже Джейсон, успокоились, скоро прекратив смотреть на меня так, будто я в любую минуту могла испустить дух.

Не стоит зацикливаться на том, как муж вернул меня домой. Я благодарна ему за благоразумное завершение истории с семьёй Уолш. Больше не было скандалов, угроз чьей-либо жизни или проклятий. Моё последнее «спасибо», адресованное Роберту, прозвучало на пороге его дома, затем Джейсон увёл меня, послав ненавистный взгляд в сторону бывшего родственника.

Лишь раз я задала ему вопрос о Мэгги и о том, что он собирался делать с ней, на что супруг ответил со свойственной ему сдержанностью:

– Я найду эту мстительную дрянь и заставлю ответить за то, что она хотела сделать с тобой.

Когда я попросила его оставить её в покое и просто всё забыть, он взглянул на меня, как на сумасшедшую (его покрасневшие от усталости глаза казались мне какими-то демоническими) и раздражённо заявил:

– Сейчас твоё всепрощение совершенно не к месту!

Больше к данной теме он возвращаться не желал, а мне не хотелось сталкиваться с ним в этом вопросе. Я не держала обиды из-за его грубого тона и раздражения, потому что чувствовала, как он переживал, а злился только из-за угрожавшей мне опасности. Однако смутное ощущение чего-то лишнего в его отношении ко мне, чего-то необъяснимого так же беспокоило меня. Я предполагала, что то было ревностью, но спрашивать напрямую не стала.

В полной безопасности я почувствовала себя лишь дома. Матушка несколько часов просидела у постели, не отпуская моей руки, причитала и поила меня горячим чаем. Она сообщила, что в Бантингфорд мы вернуться пока не сможем, так что это Рождество приходилось именно на Лондон. От этих мыслей я начинала всё сильнее скучать по Глиннету и тихих рождественских вечерах в нашем уютном доме. Единственное, что успокаивало меня, так это обещание матери подольше остаться со мной в столице.

Спокойная атмосфера, обычно царящая в лондонском доме, была нарушена; непривычный шум или беготня слуг то и дело слышались в гостиной, или на кухне, или в столовой. Меня всё время пытались согреть, накормить и не позволяли ничем заниматься. Полный покой и никаких волнений. Честно говоря, мне хватило бы и двух дней, чтобы полностью прийти в себя. Матушка понимала моё состояние; она не расспрашивала ни о чём, только читала вместе со мной или что-нибудь подолгу вязала, сидя в глубоком кресле у окна.