– Поэтому предлагаю, дорогие друзья, выпить за этот прекрасный зимний вечер, который, как я надеюсь, повторится ещё не раз!

Джентльмены подняли свои бокалы, со словами одобрения принимая тост. Я сделала лишь пару глотков гранатового сока и съела несколько виноградин. Примерно час, а то и больше, длились их неразборчивые для непосвящённых разговоры, и я урывками слушала о новых строительных планах на будущий год, о политике, о Виктории и её скором юбилее. Подсев ко мне в гостиной после ужина, мама не прекращала расхваливать Джейсона и всё, что он сделал для нашей семьи.

Чуть позже Джейсон сам подошёл ко мне и, попросив всеобщего внимания, торжественно объявил о том, что в следующем году станет отцом. Несмотря на явную доброжелательность со стороны гостей, я была ужасно смущена. Поэтому, чтобы поскорее отвлечься, решила сыграть на спинете и спеть что-нибудь, что порадовало бы гостей, а заодно и моего мужа.

После первого же спетого мной сонета раздались аплодисменты, и я поняла, что всё сделала правильно. Приём заканчивался в час ночи, и единственные, кто, как мне казалось, до сих пор не устал, были слуги. Они исправно выполняли любые просьбы Джейсона или гостей. Ближе к завершению вечера я заметила, что моя матушка уже спокойно засыпала в глубоком кресле в дальнем углу гостиной.

Прощаясь с гостями, я обнаружила, что один из итальянцев, представившийся мне как Джованни, неуверенно топчется на месте с резной антикварной коробочкой в руках. Когда я обратилась к нему, он с улыбкой протянул её мне и сказал, что если я не приму его подарок, он обидится. Это была музыкальная шкатулка, вырезанная в форме маленького пианино, украшенная позолотой и рисунками в стиле картин Боттичелли.

– Ваш муж – уникальный человек, – произнёс итальянец с благоговением, пока я рассматривала свой подарок. – Я знавал его ещё юнцом, талантливым юнцом, но боялся, что кроме любви к зодчеству он никогда не познает других страстей.

Мы стояли в полутьме, под аркой, ведшей из гостиной в комнату, оборудованную как карточный зал. Джованни говорил медленно и тихо, а я, оглядевшись и убедившись, что нас никто не подслушивает, спросила:

– Что вы хотите сказать?

– Супруг ваш был другим человеком. Сегодня я точно убедился в его переменах. Я слыхал историю про неудачную кампанию в Южной Африке, если не ошибаюсь, года четыре назад, когда Готье самолично перебил десяток зулусов, чем спас своих раненых товарищей, застрявших в окружении.

Словно онемевшая от этих слов, я хлопала ресницами, глядя на него, гордого, будто он был отцом моего мужа, и не знала, что ответить.

– А вы понимаете, синьора, что проклятые зулусы – это самая мощная африканская сила.

– Клянусь вам, я никогда прежде не интересовалась подробностями его военной жизни, – сказала я, задумавшись. – Мне всегда казалось, что эта тема слишком тяжёлая для воспоминаний. Я лишь знаю, что свои звания и награды он сумел заполучить за короткие сроки.

– Не удивительно! – засмеялся Джованни, затем пожал мне руку. – Но вы были правы, что не пытались разговорить его. Женщина и война похожи лишь в одном: если обе достаточно сильны, то их бывает трудно позабыть! Но теперь ваш супруг стал другим, ему не нужны смерти и награды, и боевые раны, как свидетельство его храбрости. Я благодарю вас за теплоту и добродушный приём.

Итальянец поклонился мне, улыбнувшись, и ушёл. Через несколько минут дом, а затем и двор, заполненный автомобилями, опустели, и вокруг снова стало тихо. Посмотрев в окно, я разглядела только замёрзшую грязь. В ту ночь было холодно, а воздух искрился, и это было заметно, благодаря фонарям, которые слуги ещё не успели затушить.

Мне не без труда удалось разбудить маму и вместе с экономкой, чей новый наряд не выглядел уже таким новым, проводить её до спальни. Закрывая за нами дверь, отчим странно взглянул на меня, словно хотел что-то сказать, но так и не решился. Только сдержанно пожелал мне доброй ночи.

Я не видела мужа всё то время, что возилась с сонной матерью и помогала миссис Фрай в столовой. Уже поднимаясь в спальню, я поняла, как сильно устала, хотя сна не было ни в одном глазу. Голова немного кружилась, но это, скорее, от новых впечатлений.

В комнате царила непроглядная тьма, окна были задёрнуты шторами, мне пришлось на ощупь пробираться к письменному столу, чтобы включить лампу. Неяркий свет озарил спальню, и я обернулась. Джейсон был там: он спал на моей стороне постели, укрывшись одеялом до пояса. Трудно было отвести от него глаза, ведь во сне он казался таким трогательным, таким молодым, хоть и уставшим, что при виде него я ощутила, как моё сердце забилось в невольном порыве, и я едва сдержалась, чтобы не поцеловать его. Я знала, что не смогу заснуть, к тому же впечатления от рассказа итальянца напрочь отогнали сон; так что я решила отвлечься и немного почитать.

***

Она не заметила, как он проснулся. Собственно говоря, он всегда спал чутко. Видимо, неугасаемая привычка со времён поездки в Африку. Неприятные воспоминания тот час же врезались в память, вызвав ощущение потери комфорта. Джейсон помнил, как боялся ехать в далёкий край, где другой климат, нет друзей и его всемогущего деда, мистера Брауна, рядом с которым он чувствовал себя в безопасности. Старик никогда не позволял внукам называть его «дедушкой». У богача были свои причуды, и это едва ли не единственное, что раздражало Джейсона.

«К чёрту Африку! – осознанно, почти озлобленно подумал он. – К чёрту Брауна и всех… »

И правда, ему незачем было думать о прошлом сейчас. Сейчас, когда его «настоящее», такое радостное и светлое, облачённое в полупрозрачное белое одеяние, сидело в глубоком кресле, окружённое тусклым светом лампы. Как он обожал смотреть на неё, на свою молодую жену! Словно он знал её уже много лет, и всё равно её юный образ волновал его. И каждый раз даже физически он реагировал на неё всё сильнее, чем прежде. Он вдруг вспомнил, как увидел её в Глиннете, в парке, когда она гуляла там с миссис Пиншем. По мнению общества, Кейтлин была невзрачной и замкнутой, он даже слышал, как некоторые называли её странной. Её наряды всегда были скромны, платья не отличались особой чистотой или яркими цветами. И только позже, намного позже он понял, что она не заботилась об этом, потому что её интересовала иная красота. Эстетика литературы, природы, музыки и её собственного голоса… От того, как она пела (в его понимании она могла даже не стараться), он чувствовал себя счастливее, лучше и легче.

Забывшись в раздумьях о том, когда же эта девушка, его жена, стала для него защитой от тусклой реальности, Джейсон не заметил, как она взглянула на него поверх обложки книги и улыбнулась.

– Я тебя разбудила? Извини, я не хотела.

С хитрой улыбкой на губах он потянулся, долго и сладко, потому что уже неудобно было лежать на животе, перекатился на другой край кровати и медленно сел. Босые ноги, которыми он касался мягкого ковра, холодил сквозняк, но ему самому было жарко.

– Подойди ко мне, – сказал он и протянул супруге руку.

Она поднялась, одёрнув подол ночной сорочки, и в нерешительности встала перед ним. Джейсон посмотрел на неё, надеясь, что на его лице, в его взгляде, похоть не отразилась столь явно, потому что он не хотел выглядеть в глазах своей жены ненасытным мужланом. Кто знает, если бы он посвятил военному делу больше времени… и армия сделала бы из него такого же холодного и расчётливого гордеца, каким был его дед… И снова эти ненавистные мысли о прошлом! Пора бы вырезать их из памяти…

Вымученно вздохнув и натянув получше одеяло на бёдра, Джейсон похлопал по коленке, и его молодая жена осторожно опустилась на него, правой рукой обняв мужа за шею, а в левой – держа свою книгу. Он поцеловал Кейт в щёку и тихо спросил, разглядывая её слегка растрёпанные волосы, собранные в небрежную косу:

– Что ты читала?

Раскрыв книгу, она позволила ему рассмотреть иллюстрацию. Шекспировские влюблённые, окружённые цветами и листвой, целовались на открытом балконе.

– В который раз ты это читаешь? Впрочем, отчего-то я не удивлён.

– Мне не хотелось спать, – сказала Кейтлин, опустив глаза в книгу. – Нужно же было чем-то занять себя, пока ты храпел!

– Никогда в это не поверю! – Джейсон засмеялся, крепче прижимая её к своей груди. – Раньше ты не жаловалась.

– Раньше мне некогда было обращать внимание на твои дурные манеры, – и она искренне улыбнулась.

Потом она на удивление поспешно предложила ему немного почитать вместе, и несколько минут Джейсон, хоть и сбивчиво, но с чувством, отвечал за каждую реплику несчастного влюблённого из Вероны. Совместное чтение обещало закончиться быстрее, чем, видимо, хотелось его жене: он то и дело отвлекался, чтобы коснуться носом её волос и вдохнуть нежно-сладкий аромат красного винограда, и мягкий запах её кожи напоминал ему о лете, о зелёном, цветущем саде здесь, в Лейстоне.

Он никогда не думал о том, какой пыткой может быть такая привязанность. Но эта сладкая пытка казалась ему самым ценным из сокровищ, и вот его сокровище, тёплое и умиротворённое, находилось в его руках…

«Господь милосердный! – думал он с отчаянием. – Если бы она только знала, если бы… »

Его жена обиженно пихнула его в бок, потому что он снова отвлёкся, так что ему пришлось продолжать, но, вновь запнувшись и взглянув на виновницу своих волнений, он чуть хрипло произнёс:

– Как чудесно ты пела сегодня! Словно я впервые услышал твой голос. Я не разобрал слов, кроме некоторых, и в особенности одно, что ты повторяла. «Amore. Amore!»

– Я пела о своём любимом, которого всегда жду и которого узнаю в любом его проявлении, – ответила она со скромной улыбкой, сосредоточив взгляд на его губах. – Знаешь, твой итальянский друг сделал мне сегодня замечательный подарок.

– Да, я видел. Он прекрасный мастер.

– А ещё он рассказал мне про Африку. И как ты спас своих товарищей из окружения. Почему ты никогда не говорил мне об этом?