И вдруг догадалась – что. Встала с постели, включила свет, прошла на цыпочках к комоду, вытянула верхний ящик… Так и есть. Шкатулка, где всегда хранились выданные мамой на хозяйство деньги, пуста. Ха. Ха-ха.

Вернулась в постель, снова заплакала. Хотя и чувствовала – это были уже другие слезы. Не слезы обиды, а слезы презрения. Гораздо более легкие на вкус. Немного даже приятно было осознавать, что Кирюша таким меркантильным подлецом оказался. А что, такого рода осознание – тоже месть… Или жажда мести. Все как у мамы. Только месть – маленькая.

Так до рассвета, утешенная этой мыслью, и забылась. И даже сон увидела – тот самый, про туманное утреннее поле, про траву, которая ложится под косой ровными рядами. Коса – вжик-вжик, и туман клочьями, и воздух зыбкий, холодный струится пахучими волнами. Будто эта волна в нос ударила – проснулась. За окном уже птицы поют…

Почему-то показалось в первую секунду – там, за окном, это травяное поле с туманом и есть! Подскочила, отдернула занавеску… Ага, как же. Тот же самый городской пейзажик с разросшимися вширь тополями, с чахлым дворовым сквериком. Нет, а как бы сейчас хорошо было по траве босиком пройтись, по холодной росе, подарить раненой душе праздник! Не с косой – бог с ней, с косой, она ее сроду в руках не держала, а просто так, по траве! Прямо непреодолимое желание какое-то!

Хотя… Почему нет, в самом деле? Там, за домом, маленький парк есть… И не парк даже, а некое облагороженное пространство между домами. И там вроде трава такая… настоящая. Не будет же преступлением, если она по этой траве туда-сюда босиком пройдется?

Быстро натянув на себя спортивный костюм и кроссовки, спустилась вниз, поежилась на холодном утреннем ветру. Тишина, пустота, все порядочные люди еще рассветные сны видят, самые сладкие. Обогнула дом – вот он, парк. Дорожки, деревья, кусты, газон с высокой травой. Подошла поближе – ну да, трава… Только совсем не такая, как во сне. Припорошенная первой пылью, с проплешинами серой земли, жесткая, неуютная, городская. Нет, не хочется на нее босой ногой ступать…

Вздохнула, мелкой рысью потрусила домой – холодно! И чего вдруг в голову взбрело?

Скорее, скорее под горячий душ…

Выйдя из душа с тюрбаном полотенца на голове, плюхнулась в любимое Кирюшино кресло, задумалась. Внутри по-прежнему ныло непоколебимой тоскою-обидою, и не было ему противоядия в образе здравого смысла. Провела ладонью по мягкому подлокотнику, и чуть повеяло запахом любимого Кирюшиного одеколона…

А все-таки он тогда про любовь говорил. Точно, говорил. Пусть не врет.

* * *

– Господи Иисусе, спаси и помилуй… Что у тебя с лицом, Сань?

Поль жалостливо скрестила руки на груди, скорбно опустив уголки рта вниз. Подруга называется… Могла бы и не заметить следов ее слезной бессонницы, проявила бы деликатность. Или тоже, как мамина подруга тетя Алина, жаждет, чтобы соседская корова сдохла?

– А что у меня с лицом? По-моему, все как всегда. Или я страшно похорошела за ночь?

– Да ладно… Не хочешь говорить, и не надо. Я же просто так спросила, может, у тебя случилось чего… А ты сразу хамить!

– Ничего у меня не случилось.

– Мгм… – задумчиво протянула Поль, продолжая ее разглядывать. Немного помолчав, вдруг предложила радостно: – Слушай, а давай после консультации в уличную кафешку завалимся, ту, которая за углом! Пивка жахнем, шашлыков поедим… Давай, а?

– Ты же знаешь, я пиво терпеть не могу. Да и денег на кафешку у меня нет.

– У тебя?! Денег нет?! – отпрянула от нее Поль со священным ужасом. – Чтобы у тебя – и денег не было? Да бог с тобой, Сань… Сколько тебя знаю, впервые такую отмазку слышу…

– Ну, всегда что-то бывает впервые. Ничего не попишешь. Жизнь такая.

– Значит, и впрямь у тебя что-то случилось, только говорить не хочешь… – уверенно сделала свои выводы Поль. Вздохнула, снова посмотрела на нее с жалостью и, с трудом выдавливая из себя слова, проговорила уже не так уверенно: – Ну ладно, что ж… На мои сегодня будем гулять… Только на шашлык моих не хватит, а пивом угостить могу, что ж… Пойдем, а?

– Да не люблю я пиво!

– Значит, надо полюбить, если подруга просит! Я, что ли, думаешь, это пиво люблю? Если б я пила да ела только то, что люблю… И вообще, не выпендривайся! Все пиво пьют, и ты пей! Лучше других быть хочешь?

– Да ничего я не хочу, Поль. Наоборот, изо всех сил пытаюсь быть как все… А пиво все равно не люблю.

– Ну и зря! Хорошо релаксирует, между прочим! А тебе, я смотрю, не помешает!

– Ты думаешь?

– А чего тут думать? Тут надо не думать, а действовать. Все, решено, после консультации идем расслабляться.

Кафешка за углом была вовсе и не кафешка, а так, забегаловка под брезентовым тентом. Однако было у нее одно распрекрасное достоинство – столики стояли не впритык к пешеходному тротуару, а прятались в тени старых лип. Издали казалось, что они жмутся к их темным стволам, как дети, а нежное солнце только что народившегося июня танцует сквозь липовую листву на голубом пластике столешниц. Так и зовет: присядь, отдохни от суеты города.

– Иди занимай место. Я сейчас пиво принесу, – деловито скомандовала Поль.

Села за столик, откинулась на спинку стула, подняла голову. Небо меж липовых веток проглянуло чистое, нежное и такое радостное, что захотелось плакать. Нет, почему, когда на душе кошки скребут или обида-тоска одолевает, от созерцания чего-то прекрасного всегда плакать хочется?

– А вот и пиво! – послышался над ухом радостный голос Поль. – Говорят, свежее. Сейчас попробуем!

Опустила голову, и взгляд уперся в запотевшую высокую кружку с шапкой пены поверху. Провела по ее холодному боку пальцами, на стекле остались три ровные полоски.

– Чего ты ее оглаживаешь, пей давай!

– Не хочу…

– А ты через не хочу! Давай-давай, тебе надо.

Послушалась, сделала несколько неуверенных глотков, отерла пену с губ. Холодная жидкость неприятно прокатилась в желудок, во рту остался горький вкус хмеля. Нет, чего они в этом занятии находят – пиво пить?

– Еще давай! Ишь сморщилась, будто лягушку проглотила!

– Да не, я не сморщилась… Просто не понимаю, в чем тут фишка. Когда вино пьешь, там хоть букет чувствуется, а тут – горечь одна.

– Ничего, сегодня без букетов обойдешься. Ты всю кружку для начала оприходуй, потом и сравнивать будешь. Надо, чтобы оно по мозгам растеклось, понимаешь? Чтобы извилины от лишнего напряга избавились. И тогда увидишь небо в алмазах.

– Правда?

– Да зуб даю! От вина точно никаких алмазов не увидишь.

– Ну, ладно… Сейчас попробую…

Обхватив кружку обеими руками, она приложилась к ней основательно, героически влила в себя все ее холодное содержимое. На последнем глотке чуть не подавилась, втянула в себя воздух со свистом.

– Молодца! Наш человек! Может, и курить будешь? – одобрила ее решительность Поль.

– Давай…

После холодного пива дым сигареты показался даже приятным, проник в легкие коварным теплом. И голова закружилась так хорошо, все вверх куда-то и вверх, спиралью в высокое голубое небо, и вдруг отпустило внутри что-то, и снова захотелось плакать, и нисколько не стыдно было, что так сильно хочется плакать…

– Поль! Знаешь, а меня Кирилл бросил!

Сказала и впрямь расплакалась. И слезы побежали живые, горячие, нисколько не похожие на те, ночные, холодно-изумленные. И даже добавила с непонятной для себя радостью:

– И бросил, и обокрал к тому же! Все деньги, какие были в доме, унес!

– Сань… Да ты что, Сань…

Никогда она не видела у Поль таких больших глаз. Даже и не предполагала, что они умеют так широко распахиваться. А главное, нет в них того, чего она так боялась – ни откровенной радости по поводу «сдохшей коровы», ни тайного злого сочувствия. В глазах Поль было одно большое недоумение пополам с обыкновенным женским любопытством, вполне дружественным, без всяких враждебных примесей.

Впрочем, через минуту Поль опомнилась, и любопытство сменилось праведным гневом:

– Ну и чего ты ревешь, скажи? Тут не реветь надо, а найти его да за жабры взять! Ой, да если б у меня деньги вот так! Да я бы! Да живым бы не ушел!

– Да в том-то и дело, что теперь его не возьмешь, Поль… Все, уехал Кирилл. Тю-тю. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…

– И куда это он уехал, интересно мне знать?

– В Москву. На «Стройку любви» подался. Есть такая телепередача, слыхала? Хм, а звучит-то как смешно, слышишь? На «Стройку любви» подался, как на северные заработки…

– Да ну… Что, правда, что ли?

– Мамой клянусь! А я, знаешь, все понять не могла, чего он так к этому реалити-шоу прилип, вечерами от телевизора оторвать было невозможно! А он, оказывается, и анкетку давно послал куда надо, и кастинг прошел… Сидел себе спокойненько, вызова ждал.

– Ни фига себе! – только и смогла произнести Поль, с трудом переваривая сногсшибательную новость. – Во дает, куда замахнулся! Это ж надо – на «Стройку любви» попал! Ни фига себе…

Нотка некоторого восхищения в голосе Поль царапнула обидой, и она всхлипнула, глянула исподлобья, удивляясь переменчивости настроя подруги. Однако Поль, похоже, ее обиженного взгляда вовсе не заметила, продолжала толковать, будто сама с собой:

– Нет, надо же… А хотя – вполне… Он парень красивый, и общая фактурка ничего, телегеничная… Там таких любят, чтобы с виду красивый был и чтобы мозгами не шибко умный. Нет, ну надо же! Кирюша – и на «Стройке любви»…

– А ты что, тоже эту чушь смотришь? – утирая слезы со щек, спросила удивленно.

– Конечно, смотрю! Этот балаган все теперь поневоле смотрят! Особенно те, кому своей собственной стройки не хватает! Можно подумать, ты не смотришь!

– Не, я не смотрю…

– Да не ври! Сейчас все телезрители делятся на тех, кто не скрывает, что смотрит, и на тех, кто смотрит исподтишка. Хотя знаешь… Кто громче всех кричит, что якобы там дурдом и все такое, тот больше всего и смотрит! А иначе откуда бы они знали, что это дурдом?