Я замираю и гляжу на Эйдена, который, похоже, затерялся где-то в мире собственных грез.
– Ты его сама спросила? – Я впечатлен. И немного встревожен тем, что еще мог ответить Эйден на вопросы о Дакоте.
Пози кивает и берет грязную металлическую кружку. Я провожаю ее до мойки.
– Видела твое лицо, когда Эйден взял ее за руки, – признается Пози, открыв кран, – вот и решила спросить, что у них.
Она пожимает плечами, встряхнув пучком кудряшек.
У нее очень светлые веснушки, рассыпанные по щекам и переносице. Губы крупные и слегка надутые; мы с Пози почти одного роста. Все это я заметил на третий день ее стажировки; тогда же у меня появился к ней интерес.
– Мы какое-то время встречались, – признаюсь новой подруге, протягивая ей полотенце.
– Ну, вряд ли Дакота с Эйденом встречаются. Только безумная станет встречаться со слизеринцем. – Стоит Пози улыбнуться, и я, зардевшись, смеюсь вместе с ней.
– Ты тоже заметила? – спрашиваю.
Между нами стоит корзинка с печеньками; взяв одну – фисташковую с мятой, – протягиваю ее Пози.
Она улыбается и успевает съесть половинку, прежде чем я накрываю корзинку крышкой.
Кристиан
Семейные узы должны связывать нас на душевном уровне. Нам полагается любить родителей, братьев, сестер и прочую родню только потому, что мы одной крови. В детстве он этого не понимал. Как любить человека, который громким голосом будил его по ночам, не давая выспаться перед школой? Человека, которого потом приходилось провожать в гостиную, где он, опираясь о каминную полку, с трудом пытался снять ботинки. Маленький мальчик прятался за стеной и ждал, пока мужчина наконец упадет, а потом бежал обратно к себе, пока ему в голову не прилетел ботинок.
Такие дни мальчик ненавидел и ждал с нетерпением, когда придет мамин друг весельчак. Ему ужасно хотелось, чтобы этот мамин друг и был его папой. Может, он тогда стал бы водить мальчика всюду, где тот хотел побывать. Весельчак неизменно носил под мышкой книгу, говорил о книгах с мальчиком, рассказывал о сюжетах и темах, и мальчик ощущал себя умным, взрослым.
Он никогда не забудет первой подаренной весельчаком книги. Она сразу же стала лучшим другом. Мальчик рос, а мамин друг заглядывал все реже, и мальчику стало не хватать его и книг. Однако весельчак по-прежнему приносил книги, даже когда мальчик вошел в трудный подростковый возраст. Мальчик знал: мама любит весельчака, но не догадывался, сколько лжи породила эта любовь.
В доме тихо. Ким спит на диване, Карина – у нее на животе. Маленькие ручонки вцепились в мамин свитер. Ким уснула, рассказывая нашей дочурке обо мне и моем акценте, о том, что у нее будет самый восхитительный голос – смесь маминых сладких интонаций и папиного дьявольского акцента. Дьявольский, именно так она говорит. Надо же, у нее еще и на разговоры силы остаются? Ким – самая упрямая, дьявол, а не женщина, и я люблю ее просто адски.
Кимберли проделала путь из моих секретарей в бизнес-партнеры, у нее нюх на перспективные дела. Наверное, потому и вышла за меня. Или потому что ей очень, очень нравится мой сын Смит. Его нельзя не любить.
Передо мной на стойке стопка страниц, контракт на ресторан в Нью-Йорке, открываем его в следующем году. Казалось бы, грандиозное событие, – но ничто по сравнению с рождением ребенка. Я расширил сеть вложений в ресторанный бизнес: Вашингтон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, однако радость от этого меркнет, когда я вижу, как растет моя дочка. С другими детьми я такой радости себя лишил.
Жена сегодня храпит громче обычного, и я, позволив себе маленькую шалость, достаю телефон, записываю ее. Контракт подождет до завтра. Мне не хватает жены. Ох и храпит же она…
Включаю камеру. Не проходит и пяти секунд, как жена просыпается. Распахнув глаза, она злобно смотрит на телефон. Чувствую себя падлой за то, что лишил ее сна, которого ей и так не хватает в последнее время.
– Тебе разве работать не надо? – сонно шепчет моя любовь и, глядя на Карину, вытягивает руку над головой.
– Да, милая, но куда больше мне нравится трахаться с тобой, – со смехом отвечаю я, и Ким легонько пинает меня. Карина, поерзав у нее на груди, открывает крохотные глазки – взглянуть на беспардонных родителей.
– Доигрался? – сердито и с улыбкой говорит Кимберли. Она садится, одновременно приподнимая Карину, и я протягиваю руки за мягким кулечком.
– Ути прелесть моя мелкая, – тихо говорю я Карине и тычусь носом ей в щечку. Она зевает, и я вижу в ней себя. У Смита и Хардина на щеках те же ямочки, когда они улыбаются.
Помню, как-то одним вечером Триш и Кен выбирали имя для сына; мы тогда собрались у них на кухне. Живот у Триш так раздулся, что она не могла уже самостоятельно зашнуроваться.
– Мне нравится Николас или Гарольд, – предложил Кен.
Гарольд? Нет.
Николас? Нет, нет и нет.
Триш легонько улыбнулась, поглаживая пузо.
– Гарольд… мне вроде нравится.
Нет, имя не было мне противно, просто оно казалось неподходящим. Паренек в животе у Триш сидел буйный. Пинался ночами напролет, рос поразительно быстро, растягивая мамке живот до невероятных размеров. Настоящий боец… Имя Гарольд – или Гарри – было бы для него слишком красивым, спокойным.
– Оно заезженное, – вмешался я, не давая ничего сказать Кену. – Как насчет Хардина?
Еще подростком я думал так назвать своего первенца. Маленьким мальчиком, живя в Хэмпстеде, я мечтал написать роман века и назвать главного героя Хардином. Имя нетипичное, зато очень мужественное для уроженца старушки Англии.
– Хардин, – повторила Триш, как бы пробуя имя на вкус. – Не уверена…
Она глянула на мужа – которому в тот момент я дико завидовал, – но тот чисто из вежливости пожал плечами.
– Вроде неплохо, – тихо и не очень заинтересованно произнес Кен.
Он снова пожал плечами, а Триш нерешительно улыбнулась.
– Хардин?.. Хардин…
– Ну, вот и определились, – объявил Кен с облегчением.
Триш его неэмоциональной реакции не удивилась. Вроде бы первенцу имя придумывали… Мне же было далеко не плевать, как и ей.
Хотелось верить, что Кену тоже не плевать, однако он тогда учился, постоянно был занят. Поползли даже слухи, будто он, пока готовился к экзаменам, стал баловаться белым. Зрачки у него вечно были расширены; все же ему приходилось много учиться, и я не судил его. Впрочем, Кен для мальчонки стал далеко не идеальным отцом, и это волновало меня больше, чем следовало – учитывая, в какой ситуации я сам тогда оказался.
Двадцать лет назад…
Солнце жарит, согревая Хэмпстед апрельским деньком. Триш лежит рядом на траве. Ветер треплет ее густые каштановые волосы, и они щекочут мне лицо; Триш находит это самым забавным из всего, что она успела повидать за свои шестнадцать лет. Большую часть времени она не по годам взрослая, рассуждает о мире и лидерах, однако в этот момент она – как одиннадцатилетняя девчушка.
Я в десятый раз убираю с ее лица волосы.
– Ты вроде собиралась состричь эту львиную гриву? – нагло спрашиваю я, слегка отодвигаясь в сторону. На прошлой неделе она заявила, что пострижется налысо, чтобы что-то там доказать… Что – не помню.
В парке сегодня почти никого, и смех Триш разносится между деревьев. Мы сюда часто приходим, а вот Кен так занят, что с нами его почти не бывает.
– Я думала об этом, но мне и так весело, – отвечает Триш и колбаской подкатывается ко мне. Закидывает пряди мне на лицо. Они пахнут цветами и немного мятой. Этот запах не может оставить меня равнодушным. Триш тем временем закидывает ногу мне на колени.
Мне бы отодвинуться, но я не тороплюсь. Хорошо так лежать.
– Что, если бы детки рождались сразу с длинными волосами?
Хотя вопрос, казалось бы, она задает наугад, я ему не удивляюсь. Вопросы у Триш Пауэлл всегда такие: а что, если то?.. что, если сё?.. В этом она вся, и я нахожу такую привычку одновременно странной и забавной. Триш совсем не похожа на других девочек в школе – даже на студенток местного универа. Когда мы только познакомились, я сразу приметил ее непослушные волосы, и вот этим вторником они причиняют мне массу неудобств.
– Неужели мы затем и прогуляли школу – обсудить, что было бы, если бы дети выходили из маминых утроб с волосами, как у рокеров? – спрашиваю я.
Открыв глаза, перекатываюсь на живот, чтобы получше присмотреться к Триш. Так и хочется соединить веснушки у нее на лице, провести между ними линию пальцем, и чтобы Триш жмурилась от удовольствия.
– Нет, – хихикает она, – не за этим, наверное.
Проследив за ее взглядом, вижу скользящую по траве тень. Кен присаживается рядом, смотрит на Триш, и его взгляд постепенно светлеет.
Стоит Триш улыбнуться, и он уже выглядит так, словно выиграл в лотерею. Не знаю, замечает ли Триш, как Кен на нее заглядывается. Я заметил и притворяюсь, что изнутри меня не жжет кислотой.
Все знают: из нас двоих Кен – лучший.
Солнце начинает припекать, и я встаю, прикрыв глаза ладонью.
– Ладно, мне пора… Свидание.
Сказав это, вытираю ладони о джинсовые шорты. Моя кожа смотрится смуглой на фоне выцветшего синего цвета. Удивительно, как я сумел загореть. Должно быть, все потому, что мы с Триш часто гуляем.
Триш, закатив глаза, ругается. Пухлые, как яблоки, щеки Кена наливаются краской. Волосы у него отросли, свисают сзади неопрятными патлами. Под карими глазами темные круги – все от того, что он как одержимый учится, готовится поступать на юрфак. Кен Скотт самый прилежный ученик среди наших сверстников. Ума не приложу, как мы вообще с ним сдружились. Триш вроде немного прилежней меня. Она – как фейерверк и солнце и в то же время спокойная, как камень. Знает, когда можно уйти в отрыв, а когда следует быть осторожной и умной. Это в ней всегда мне нравилось.
– Можно тебя на минутку? – обращается ко мне Кен и подходит. Он выше меня на несколько дюймов. Кивнув, я жду, что он скажет, но Кен стреляет взглядом в сторону Триш. Ясно, разговор не для ее ушей. Жестом приглашаю отойти в сторону, и Кен отводит меня шагов на двадцать, к старой металлической лавке. Присаживается и хлопает рядом по сиденью.
"До того как" отзывы
Отзывы читателей о книге "До того как". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "До того как" друзьям в соцсетях.