Скованный ужасом, Трэвис провел рукой по лбу Кэт, откинул волосы с ее лица. Выражение глаз не изменилось, она, казалось, не замечала Трэвиса. Ее взгляд, проходящий сквозь него, был устремлен в пространство.

Кэт вела себя так, будто его не было.

– Послушай, – настойчиво проговорил Трэвис, – мы заведем другого ребенка. Кэт? Ты слышишь меня?

Она слышала, но голос доносился издалека, и холод оцепенения заглушал его. Этот голос почти не прорывался сквозь тишину, поглотившую Кэт.

Трэвис напрягся, чувствуя, что Кэт безвозвратно ускользает от него, и снова прижал ее к груди.

– Я знаю, ты ненавидишь меня. – Голос Трэвиса срывался. – Я вернулся к тебе слишком поздно. Если ты не хочешь ребенка от меня, пусть это будет ребенок от другого мужчины. Скажи хоть что-нибудь, Кэт, хоть одно слово, но только не будь такой безучастной. Кричи и ругай меня, я заслужил это. Или заплачь. Слезы помогут тебе.

Но Кэт лежала все так же молча и неподвижно.

Трэвис с ужасом смотрел на нее, не веря в то, что держит на руках живую женщину. Ему казалось, что Кэт здесь нет. Как ни вглядывался Трэвис в лицо Кэт, он не узнавал ту, в ком так недавно кипели страсть и ум, ту, которая стала его частью. Он не узнавал женщину, чья пылкая злость опаляла его с того дня, когда Кэт сказала ему, как ничтожно мало можно купить за деньги.

Слишком мало. Слишком поздно.

Теперь Кэт полностью ушла в себя, и ничто не возвращало ее к жизни.

Трэвис с состраданием и нежностью поцеловал разметавшиеся каштановые волосы Кэт.

– Ты сейчас подавлена, но через несколько дней тебе обязательно станет лучше. Ты возьмешь свои фотоаппараты и снимешь волны, рождающиеся в океане и проходящие тысячи миль только для того, чтобы коснуться твоих ног. – Трэвис провел губами по щеке Кэт. – Быстрые волны, волны удачи. Я многому научился у них, но, увы, слишком поздно.

– Я продала все свои камеры, – безжизненным голосом сказала она.

– Кэт!.. – воскликнул он, не веря своим ушам. В этом возгласе прозвучали боль и глубокое сострадание.

Трэвису незачем было спрашивать, почему Кэт продала фотоаппараты – свою единственную отраду. Он слишком хорошо знал причину и помнил свои холодные слова: “Если тебе так уж нужны деньги, ты всегда можешь продать что-нибудь из своего фотооборудования. У тебя его хватит на трех фотографов”.

Но Кэт рассталась с частью своей жизни, со своим будущим, лишь бы отвоевать немного времени у неумолимой судьбы и сохранить его ребенка. У отца у этого ребенка было много денег, но ни капли доверия.

А ведь Трэвис отдал бы за этого младенца все сокровища мира.

Слишком мало. Слишком поздно. Кэт выскользнула из рук Трэвиса, повернулась к нему спиной и уставилась в стену невидящими глазами.

Дрожащей рукой он провел по ее неподвижному лицу, вспомнив при этом раскрасневшиеся от волнения щеки, затуманенные страстью серые глаза, нежные прикосновения и смех. И тут Трэвиса словно молния поразила очевидная и неоспоримая истина.

Она любила его!

“Ты веришь в чудо? Я беременна, любимый. Беременна! У нас будет ребенок! Трэвис, дорогой, любимый, наш ребенок!”

Трэвис долгое время сидел неподвижно, постигая непоправимость своей утраты… ее утраты… их утраты. Только его рука с бесконечным терпением гладила волосы Кэт.

Он больше не повторял ее имени…

* * *

Когда на следующий день Кэт открыла глаза, Трэвис был рядом, как и всегда, – ночью и днем, – с тех пор как вынес ее и Джейсона из штормовых волн. После того как Кэт сказала ему, что продала свои фотоаппараты, Трэвис молчал, ни о чем не просил ее и даже не утешал.

Он просто был здесь.

Кэт не замечала его. Она не знала, что ему нужно от нее, и не желала этого знать. Его присутствие могло вывести ее из оцепенения, а только эта защитная реакция позволяла Кэт продержаться. Она бы справилась со всеми другими напастями, но только не с Трэвисом.

– К тебе пришли Шэрон и Джейсон, – сказал он. – Мальчик считает себя виноватым в том, что ты попала в больницу. Шэрон хочет, чтобы он увидел тебя и убедился, что с тобой все в порядке. Тогда Джейсон почувствует себя лучше.

Трэвис ждал: он больше ни о чем не просил Кэт, понимая, что не имеет на это права.

Несколько мгновений Кэт думала о Джейсоне – маленьком, веселом и очень ранимом.

– Он не знает о… о… – Ей было невыносимо говорить о своем горе.

– Не волнуйся. Все, что мальчик помнит, – это как ты протянула к нему руки и как нахлынула первая волна.

Кэт смутно чувствовала, что Трэвис понял ее и Джейсону не скажут о выкидыше. Глубоко внутри ее задрожало и замерло слабое эхо злости и горя. Трэвис неизменно угадывал все, что касалось ее. Однако не понял самого главного – что она любила его.

– Хорошо, – тихо отозвалась Кэт. – Пусть Джейсон зайдет.

Пока Трэвис не отпустил ее руку, она и не подозревала, что он держит ее – держит все время, днем и ночью, во сне или бодрствуя. Раньше это взволновало бы Кэт, но теперь не вызывало никаких эмоций.

– Я сейчас вернусь, – сказал Трэвис. Она промолчала.

Через несколько минут Трэвис вернулся вместе с Шэрон и Джейсоном. Кэт заметила напряженное, не по-детски взрослое лицо мальчика и тревогу в его голубых глазах. И в ней шевельнулась глубокая признательность Трэвису за то, что этот маленький человечек остался жив.

– Джейсон, – тихо сказала она, протянув руку мальчику.

Улыбка озарила его лицо. Он подбежал и, крепко обняв Кэт, уткнулся ей в шею. Затем, отстранившись, Джейсон посмотрел на нее огромными глазами, полными слез.

– Я думал, что ты не з-захочешь в-видеть меня.

Кэт, не проронив ни звука, покачала головой, дрожащими пальцами откинула вихры рыжих волос со лба Джейсона и снова обняла его.

– Я очень рада видеть тебя, – сказала она наконец. – Ты мой самый любимый маленький мальчик.

Джейсон прижался к Кэт, а потом опять отстранился.

– Это для тебя. – Он протянул к ней руку. – Я нашел ее сегодня утром.

На ладони мальчика лежала раковина, отполированная волнами так, что обнажился перламутр.

Раньше Кэт охватило бы непреодолимое желание снять эту раковину, но теперь она могла лишь с благодарностью смотреть на нее.

– Она прекрасна, – вымолвила Кэт. – Спасибо.

Шэрон бросила выразительный взгляд на сына, а потом на стоящего в дверях Трэвиса. Мужчина пересек комнату и посадил Джейсона к себе на плечи.

– Я видел в коридоре большой автомат с леденцами. Спорим, что там есть твой любимый яд для зубов, – проговорил Трэвис. – Пригни голову, а то мы с тобой теперь длинные, как труба.

Он нагнулся, проходя через дверь, Джейсон радостно вскрикнул, и они вышли из палаты. Из коридора доносился веселый смех мальчика.

Кэт закрыла глаза.

– Это несправедливо, Кэти, – тихо проговорила Шэрон. – Это ужасно несправедливо, что ты потеряла своего ребенка, спасая моего сына.

Кэт посмотрела в голубые глаза подруги, такие же встревоженные, как и у мальчика, и попыталась улыбнуться, чтобы успокоить Шэрон.

– Джейсон жив, а большей справедливости нечего и ожидать.

– Но ты…

– Я снова не раздумывая сделала бы это, – перебила ее Кэт. – Я люблю Джейсона.

Слезы потекли по щекам Шэрон, и Кэт позавидовала тому, что она может плакать.

– Спасибо, – дрожащим голосом сказала Шэрон. – Ты спасла ему жизнь.

– Благодари того, кто внес Джейсона по лестнице. Это он спас мальчика, а у меня не хватило сил.

– Но если бы ты не продержалась, пока Трэвис добрался до вас… – Шэрон всхлипнула и сжала руку Кэт. – Теперь больше не беспокойся за Джейсона. Мы на некоторое время перебираемся к моей сестре в Джорджию. Я не могу спать, слыша рев волн, днем и ночью ожидая… – Она замолчала. – Джейсон еще такой маленький. – Шэрон нагнулась и поцеловала Кэт в бледную щеку. – Мне не велели тут задерживаться, чтобы не утомлять тебя. Но еще раз спасибо тебе, Кэти. Спасибо тебе за Джейсона.

Как только Шэрон ушла, Кэт опустила голову на подушку и уставилась в потолок. Услышав шаги, она поняла, что вернулся Трэвис, но не обратила на него никакого внимания, даже когда он взял ее руку. Кэт отреагировала лишь на появление доктора Стоун.

– Я хочу домой, – сказала Кэт.

– Тебе лучше еще несколько дней полежать здесь и отдохнуть, – возразила та.

– Дома я отдохну лучше, чем здесь. Скажите, чтобы в кассе закрыли мой счет.

Доктор Стоун перевела удивленный взгляд с пациентки на Трэвиса.

Несмотря на депрессию, Кэт ясно оценивала ситуацию и сразу же поняла, что Трэвис оплатил эту палату. Что-то похожее на злость блеснуло в ее глазах, когда она посмотрела на него.

– Богатый человек. – Ее голос звучал невыразительно. – Да я лучше пойду на панель, чем возьму у тебя хотя бы цент. – Кэт перевела взгляд на доктора. – Я ухожу, согласны вы на это или нет.

В голосе Кэт не было ничего, кроме твердой решимости. Она проведет здесь ровно столько, сколько сочтет нужным, и не задержится в палате ни на минуту. Как только Кэт окажется дома, ей не придется терпеть Трэвиса возле своей кровати, видеть его голубовато-зеленые глаза, следящие за каждым ее движением, считающие каждое дыхание и каждый удар сердца. Ему не разбить лед, ставший теперь ее единственным убежищем.

И доктор Стоун смирилась с неизбежным.

– Если хочешь уйти, не стану тебя задерживать.

– Но вы говорили, что ей необходимо провести здесь еще несколько дней, – возразил Трэвис.

– Да, это было бы лучше для Кэти, но я не собираюсь привязывать ее к кровати.

Трэвис догадался, почему Кэт решила покинуть больницу: она не желала находиться рядом с ним.

– Извините нас, мистер Дэнверс, – сказала доктор Стоун, – я хотела бы осмотреть свою пациентку.

Он молча встал и вышел из палаты. Отыскав таксофон, Трэвис набрал длинный ряд цифр и принялся разглядывать надписи, нацарапанные на обшарпанной стальной панели телефона.