Лара Эвери - Дневник моей памяти

Я оглянулась на соперников и подумала: кто это? А потом – на зрителей, и только тут поняла, что сейчас разгар Чемпионата, но не могла вспомнить, какой раунд и далеко ли до конца, и посмотрела на свои карточки, а потом на Мэдди – она стояла рядом и показывала жестом: вставай!

– Тайм-аут, – попросила я.

Судьи дали нам полминуты.

– В чем дело? – шепнула Мэдди отрывисто, сердито.

В горле пересохло до боли.

– Я не знаю, какой сейчас раунд. То есть теперь знаю, только не понимаю… да, не знаю, далеко ли до конца.

– Что за чушь? Что ты несешь?

Я часто заморгала, пальцы онемели.

– Ты только скажи, что у нас сейчас – вторая ответная речь или заключение.

– Что?

– Вторая ответная или заключение? Просто скажи, и все!

– Заключение! Что с тобой? Ты очень бледная. Может, воды?

– Да.

Мэдди пододвинула ко мне полупустую бутылку, и я стала пить большими глотками.

Тридцать секунд закончились.

Я встала. Руки и колени тряслись, и я изо всех сил напряглась, чтобы унять дрожь. Основные пункты я знала. Заключение – это несложно; хуже, что я не помнила, что сказали наши соперники за весь раунд, что говорила Мэдди, даже своих собственных слов не помнила. Я глотнула воздух.

Раз все забыла, попробую угадать.

Я подвела итог: путано, вяло, неубедительно.

Даже до четырех минут не дотянула.

Вернулась на место и до конца раунда не смотрела на Мэдди.

И вообще ни на кого не смотрела.

Вышла в коридор, поднялась на лифте на наш этаж, юркнула в номер, заперлась в ванной и стала плакать. Рыдала три часа, да так безутешно, что Мэддина мама постучала в дверь и спросила, не захлебнулась ли я там. Я все испортила. Все, все загубила.

Об этом дне я мечтала всю жизнь.

Каждый год на дне рождения – в пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – я задувала свечи на торте и представляла этот зал, отель, турнир.

И вот мы проиграли оттого, что я забыла, где я.

ТРЕТИЙ РАУНД

Мадлен Синклер и Саманта Маккой,

Гановерская старшая школа, Гановер, Нью-Гэмпшир

против

Грейс Кьюти и Скайлера Темпла,

Хартфордская частная школа, Хартфорд, Коннектикут

Гановерская школа: 14 баллов

Хартфордская школа: 19 баллов

Знаешь, иногда полезно, когда тебе напомнят, что ты всего лишь жалкий мешок костей, ничтожество в брючном костюме из синтетики, которое сидит в гостиничной ванной и пишет себе письма в компьютере.

И никакая ты не звезда Восточного Побережья, не великий оратор, не член «непобедимой команды», не первая ученица, не будущая знаменитость, не сильная молодая женщина – ты, как и прежде, сопливая девчонка в огромных очках. Главное, вспомни, как однажды ты сидела за кухонным столом с бутылкой шоколадного молока из страффордского универмага и толстой книгой Терри Гудкайнда – хлещешь стакан за стаканом и читаешь часы напролет, до самого обеда, не в силах остановиться, но для всех не хватает места за столом, и все злятся, и тебя выставляют из кухни с недопитой бутылкой шоколадного молока, твоей главной радостью в жизни. И ты сперва ликуешь: ура, я проглотила фантастический роман и четыре литра шоколадного молока в один присест! Ай да я!

А потом до тебя доходит, что все нормальные люди сидят на кухне, а ты совсем-совсем одна на свете, даже своим родным противна.

Все неудачники-выбывшие, на кого ты смотрела свысока – все они вернутся домой и займутся другими делами. А через год приедут снова или, как Мэдди, окончат школу, и когда будут оглядываться назад, то скажут: что ж, это были не самые лучшие выходные.

Я тоже думала, что буду так говорить, всего полгода назад.

А теперь боюсь: а вдруг этот самый отстойный день в моей жизни, этот позорнейший провал – лучшее, что я смогу помнить?

А вдруг он только начало полосы неудач?

А вдруг я только и умею, что проигрывать?

А вдруг это конец?

Едва я услышала, как закрылась дверь, а Мэдди и Пэт умолкли, я вернулась сюда, в свою постель, и выключила свет. Завтра утром мы уезжаем.

Мэдди меня не трогала, лишь мимоходом позвала ужинать, так что я, видимо, вне опасности. Мама рассказала Пэт о моей болезни перед нашим отъездом на турнир, но Пэт скрыла от Мэдди.

И для Мэдди сегодняшний эпизод – всего лишь срыв. А на деле – имей в виду, Сэм-из-будущего, я успела все обдумать хорошенько, пока весь вечер сидела в соплях – это был не наш с Мэдди общий провал. Это лишь часть более крупной неудачи.

Мне выпали плохие, скверные, дрянные карты, и если я не проявлю бдительность, то это на всю жизнь. Но Мэдди тут ни при чем. Она имеет право знать, что пострадала незаслуженно.

И видит Бог, если наши представления о времени более-менее верны, то разве это возможно – за тридцать секунд угробить четыре года труда? Это несправедливо. Несправедливо, черт возьми!

Уж лучше бы мы возвращались домой в лимузине – не ради шика, а чтобы сидеть друг от друга подальше. Я пишу в машине, по дороге домой, заслонившись от Мэдди экраном.

Когда я спускалась на лифте в бассейн, то приготовила для Мэдди целую речь: объясню ей, почему все забыла, попрошу прощения и скажу, что если бы можно было вернуться в прошлое, то я бы и не замахнулась на Чемпионат, а уступила бы свое место Аликс Конвей, и у Мэдди были бы все шансы на победу.

Мэдди, в спортивном бюстгальтере и баскетбольных шортах, лежала в горячей ванне. В другом конце зала веселились девчонки, брызгались друг в друга водой. Я присела на бортик ванны, опустила ноги в горячую воду. Лицо от жары будто покрылось соляной коркой. Мэдди тоже сидела красная, с прилипшими ко лбу волосами. Она не сказала ни слова.

– Ну, – начала я, – вот и все.

Мэдди вымученно улыбнулась.

– Ага. Старались как могли.

Я встрепенулась:

– Нет, не совсем. Точнее, я могла бы и лучше.

– Да, просто… – Мэдди нахмурилась, стараясь взять себя в руки. – Не время обсуждать. Давай не будем, ладно?

– Дай я скажу только одно. Точнее, пару вещей. Ты была бесподобна! А я все испортила. – Я перевела дух. – Тогда, перед турниром – точнее, перед вечеринкой – я скрыла от тебя одну важную новость. Точнее… ну вот, опять это слово-паразит.

– Прошу, помолчи, – процедила сквозь зубы Мэдди, – прошу, как друга. Ты тут ни при чем, слышишь? Я хочу побыть сама с собой. Я же тебе не мешаю!

– Да, но это касается причин поражения…

Мэдди повысила голос, по бассейну прокатилось эхо:

– Мне плевать! И тебе на самом деле тоже все равно. С кем не бывает? Давай не будем об этом.

Я не совсем понимала, к чему она клонит, и чуть не расплакалась от досады – она говорила неправду. Как же тогда наш разговор в тот первый вечер, перед сном? Пусть она хотя бы не отказывается от своих слов.

– Но мы обе хотели…

– Мало ли что мы хотели! Не всегда мы получаем то, что хотим! – Мэдди сорвалась на крик.

В глубине зала захихикали, стали оборачиваться на нас.

– Что уставились? – прикрикнула Мэдди.

Все притихли.

Мэдди вылезла из ванны и зашагала прочь, на ходу врезавшись в стеклянную стенку с такой силой, что та задрожала. У меня заныло под ложечкой, будто я приняла удар на себя. Когда я встала, то заметила, что на одном из пластмассовых столиков мигает телефон. Я взяла его в руки – должно быть, кто-то забыл. На экране светились сообщения.

Стасия: Мы больше не можем дружить.

Стасия: Во всяком случае пока.

Я: Хотя бы объясни почему. Что я такого сделала?

Стасия: Не знаю, просто пока ты была в отъезде, у меня появилось время подумать.

Стасия: Дело не в тебе.

Стасия: Мне просто нужно побыть одной.

Это был телефон Мэдди.

• Вот что еще случилось за те четыре часа, пока мы едем домой:

• Я сказала Мэдди, что сочувствую ей из-за Стасии.

• Мэдди ответила: «Не понимаю, о чем ты».

• Мама Мэдди вмешалась: «Не ссорьтесь, вы обе устали за эти дни».

• Я сказала: «Зато почти до финала дошли».

• Дорогу перебежал олень.

• Мэдди сказала: «Была бы я оленем, и пусть бы меня сбила насмерть машина!»

• Я возразила: со смертью не шутят.

• Мэдди огрызнулась: «Хоть раз в жизни перестань быть такой занудой!»

• Мэддина мама отругала нас обеих.

• Мэдди сказала, что хотела бы никогда не начинать участвовать в дебатах.

• Мы купили мороженое.

За пару километров до дома я снова готова была расплакаться. Ты уже знаешь: когда я пыталась рассказать Мэдди о своей болезни, она и слушать не желала. И я, как любой здравомыслящий человек, отважилась еще на одну попытку.

В машине было тихо. Пэт приглушила радио, чтобы спросить у меня дорогу. Под гул кондиционера да мельканье деревьев за окном я успокоилась и – ЧЕРТ МЕНЯ ДЕРНУЛ – РЕШИЛА: СЕЙЧАС САМОЕ ВРЕМЯ.

И сказала:

– Мэдди, у меня болезнь, из-за которой случаются провалы в памяти. Вот почему я отключилась посреди боя.

Мэдди молчала, и я сочла это добрым знаком, но когда оглянулась на нее с переднего сиденья, она смотрела не на меня, а прямо перед собой.