Лара Эвери - Дневник моей памяти

Вот что, напишу-ка Мэдди прямо сейчас.

Четыре утра, а я до сих пор не ложилась. Слышу, как катит вверх по склону машина – мама возвращается с ночной смены.

Спустилась на кухню проведать маму, пока та еще не легла; она заваривала чай. Ее бирюзовая форма медсестры ярко выделялась на фоне красно-желтой плитки. Куп всегда говорил, что кухня и столовая у нас напоминают Макдоналдс. Во всем доме было темно, только над кухонным столом горела лампочка. Наливая воду в чайник, мама скинула белые теннисные туфли.

Когда я сказала «привет», она даже подпрыгнула. Я ее напугала до смерти.

– Ты что не спишь? – спросила мама, когда пришла в себя и уселась за хромированный стол.

Я села напротив.

– Мам, до Чемпионата всего два дня. Какие у меня варианты.

Мама покачала головой, поднеся к губам чашку, из которой шел пар.

– Ах, Сэмми, тебе надо высыпаться! Нельзя так себя перегружать.

– Кто бы говорил! Ты слишком много работаешь сверхурочно.

– А как же, счета от врачей сами собой не оплатятся, – пробормотала мама и сразу осеклась: – Боже… – Она положила мне руку на плечо. Я поняла, что ей стыдно, и не обиделась. Ее большие глаза были обведены темными кругами. – Так что там у тебя с этим… с Чемпионатом? – сказала она. – Это ведь самое крупное состязание, да?

– Так точно!

– И все, ты свободна?

Я вздохнула. Я пока не задумывалась над этим всерьез.

– Пожалуй, да.

Мама успокоилась, заулыбалась.

– А значит, будешь почаще дома бывать?

– Посмотрим. А что? Гаррисону скоро четырнадцать, сестренок можно и на него оставлять. А еще я ему заплатила, чтобы он в выходные, пока меня не будет, делал мою работу по дому…

– Нет, детка, я не об этом. Я о том, чтобы нам побольше бывать всем вместе. Кино посмотреть или еще что-нибудь. – Мама погладила меня по руке, и я поежилась.

Это ее излюбленный прием – меня разжалобить. Шепнет что-то на ушко Бетт и Дэви, пока все смотрят по телевизору «Патриотов», и вот они уже несутся с визгом через весь дом, чтобы оторвать меня от учебников. Или если нужно погулять со Щеном, то впускает его ко мне в комнату, и он чуть ли не зубами выволакивает меня из-за стола. И пока он скачет вокруг меня и бьется от радости в дверь с проволочной сеткой, мама сидит свернувшись клубочком в своем любимом кресле и незаметно посмеивается.

– Да, конечно, – выдавила я. – Может, после выпускного.

– М-м-м-м… – тихонько пропела мама. И, помолчав, потянулась к моей щеке. – Можно?..

И я машинально открыла рот – скорее по привычке. Сколько себя помню, она всегда проверяла: не красное ли у меня горло, почистила ли я как следует зубы, не прячу ли за щекой карамельку.

– Хмм… – протянула она. – Как твой язык?

Я отпрянула.

– Как обычно. А что?

Мама испытующе взглянула на меня, пожала плечами и натянуто улыбнулась.

– Да ничего.

Я приложила руку к подбородку.

– А что, у меня язык заплетается?

– Нет-нет, – поспешно ответила мама. – Ты в дорогу уже собралась?

Она пыталась сменить тему. Если у меня каша во рту, завтра Мэдди мне скажет. Конечно, придется ей что-нибудь наврать – выпила залпом коктейль со льдом, язык отморозила, – но это пустяки: парочка Мэддиных театральных скороговорок – и все в порядке.

– Да! – отозвалась я.

Вещи я уложила еще вчера вечером. Может, опять разберу сумку и соберу заново просто для удовольствия.

– Лекарства не забыла?

– Нет.

– И «Завеску» тоже?

Я фыркнула.

(Спросишь, что такое «Завеска»? Неужели я не рассказывала тебе про «Завеску», Сэм-из-будущего? «Завеска» – не занавеска и не стамеска, не фреска и не арабеска, это лекарство, препротивная таблетка! Побочное действие: потеря веса! Боли в животе! Метеоризм! Тошнота, рвота! Головная боль! Мышечные спазмы! Головокружение! Слабость! Боли в спине! Запоры!)

– А справку от врача взяла?

– Ага.

– Денег тебе подкинуть на карманные расходы?

Настала моя очередь менять тему.

– Нет, нет, нет, не беспокойся, мама.

– Точно?

– Да, в этом году мы много собрали на благотворительной лотерее, на все должно хватить.

– М-м-м-м… – снова пропела мама, как только она умеет. Ох уж это «м-м-м-м» – мамина мантра. Если бы в дом ворвался ураган, мама вдохнула бы поглубже и протянула: «М-м-м-м…» Однажды, когда мне было девять, я поскользнулась на том месте, где сейчас сижу, и ударилась головой о край стола, заработала трещину в черепе. Мама примчалась со двора за долю секунды, без единого слова обернула мою голову футболкой и вызвала «Скорую», а до ее приезда укачивала меня, усадив на колени, и припевала: «М-м-м-м, м-м-м-м, м-м-м-м». Помню, как я смотрела в потолок, и он расплывался перед глазами, и было спокойно, как никогда в жизни.

Я встала из-за стола, пощупала шрам на голове.

– Знаешь, мам, в один прекрасный день я тебе все верну. Когда стану знаменитым адвокатом или кем-нибудь там еще. Верну все, что вы потратили на лечение.

– Да что ты, детка… – Мама поднялась, подошла ко мне, как была, в одних носках, и обняла. Она казалась совсем крохотной, макушка упиралась мне в подбородок.

– Я не шучу! Если хочешь, записывай расходы…

– Ты, главное, выздоравливай, – пробормотала она, уткнувшись мне в рубашку. – Больше мне ничего не надо. Лишь бы ты поправилась.

– Обязательно, – пообещала я.

И поправлюсь, вот увидите.

В фургончике Пэт мы с Мэдди приезжаем в Бостон, в отель «Шератон». Заселяемся в номер, вешаем в шкаф костюмы и ужинаем на свежем воздухе под немецкое техно. Просматриваем все свежие статьи о прожиточном минимуме и подчеркиваем все нужное одним цветом. Одним и тем же цветом. Это очень важно.

На рассвете мы подкатываем к стойке регистрации – не только в переносном смысле, но и в прямом, потому что везем тележки с дополнительной литературой. Регистрируемся, находим уединенный уголок для тренировок.

Устраиваемся на нашей трибуне, под софитами, в самом большом конференц-зале. Наблюдаем, как наши противники с каменными лицами занимают свои места.

Жмем руки судьям.

И начинается битва.

Мэдди выходит на подиум и произносит вступительное слово: предлагает план и объясняет, чем же он так хорош. Как я уже говорила, здесь Мэдди нет равных. Она столько чувств может уместить в восьмиминутное выступление, где только факты и больше ничего – заслушаешься! Представь себе вдохновляющую речь из фильма о спорте, только не в середине, а в самом начале, и без воплей и слез, зато с железной логикой.

Настает черед противников. Они излагают свою точку зрения. Разъясняют, почему наш план никуда не годится. Я внимаю им так сосредоточенно, что слышу, как брызжет слюна.

Наша ответная речь: моя работа. Я отыскиваю все слабые места в их доказательстве, НО… Но нужно представить все так, будто в нашем плане все они уже учтены. Вот здесь-то и нужен брючный костюм. Не для узко практической цели, а чтобы на себя посмотреть и напомнить себе: ты прожженная хищница, тебя ничем не проймешь!

Противники подчеркивают недостатки нашего плана, переработанного и исправленного.

И вновь вступает Мэдди, доказывает, какие же они дураки, что спорят (и при этом не теряет из виду первоначальный план).

Соперники выискивают новые дыры в нашей программе, раздувая свои доказательства, как воздушный шар. Это их лебединая песня.

Последнее слово за мной. Я нахожу самые веские доводы в нашу пользу и против наших оппонентов, подкрепляю стихотворными цитатами. Надо, чтобы их аргументация лопнула, как воздушный шар, а наша – тоже как воздушный шар – взмыла ввысь. Я, в сущности, как Робин Уильямс в фильме «Общество мертвых поэтов». Нет, как Теоден в битве за Хельмову Падь, а судьи – всадники Рохана, и их вопросы – как выставленные копья. Меня мчит боевой конь красноречия, я отбиваюсь от их копий мечом фактов, и им ничего больше не остается, как следовать за мной.

Прости, увлеклась.

Как бы то ни было, мы – о чудо! – убеждаем весь мир в том, что минимальную зарплату необходимо повысить.

То же и во втором раунде.

И в третьем.

И теперь, если мы сделаем это еще раз, победа в национальном чемпионате за нами!

Последняя в нашей школьной жизни тренировка по дебатам. Провели несколько учебных боев против Аликс Конвей и Адама Леви, и под конец Аликс чуть глаза мне не выцарапала. Она мечтает напоследок уложить меня на лопатки. Не дождешься, Конвей! Мы с Мэдди обе из стали. Нет, из ртути – быстрые и ядовитые.

Я перебираю карточки с записями, как монахиня четки, проговариваю каждую фразу, будто шепчу молитву.

Мэдди, натянув на голову куртку, расхаживает взад-вперед, репетируя вступительное слово.

В зал дебатов заглядывает Стасия. Мэдди бормочет под нос: «Но в Соединенных Штатах…»

– Мэдди! – окликает ее Стасия, прислонившись к дверному косяку.

Мэдди умолкает, сбрасывает с головы куртку.

– Привет, Стас!

– Ну что, перерывчик? – предлагает Стасия.

– Не-а, не сейчас, – качает головой Мэдди. – Прости, подруга.

Стасия пожимает плечами.

Мэдди уже снова надела куртку на голову.