«СЪЕШЬ ЧТО-НИБУДЬ, БОЛЬШОЙ ТУПИЦА».

Он отвечает мне фотографией сэндвича с запеченным сыром. Этого совсем недостаточно, но для начала сойдет.

Мама приходит после ужина. Я ковыряюсь в модернизированном морском крокодиле/трясущейся заднице Франкенштейна/цыпленке, так что, когда она поднимает пакет с фаст-фудом, я бегу в ее объятья, воображая, что вокруг нас розы.

— Я люблю тебя, — говорю я. — Честно, моя любовь к тебе никогда не была сильнее, чем в данный момент. Ох, ну, не считая того момента, когда ты вытолкнула меня на свет, кричащую и всю покрытую чем-то липким.

Она смеется. Ее длинный плащ до сих пор холодный из-за воздуха снаружи, и руки у нее тоже холодные. Я растираю их своими, чтобы согреть. Она сидит на краешке моей кровати, и мы молча едим картофель фри и гамбургеры, наслаждаясь тишиной. Мы не говорим об утомительной чепухе, пока хорошо не посмеемся раз или два. Сначала обычное состояние должно быть установлено между тьмой и нами. Так получаешь достаточно сил, чтобы столкнуться с ней лицом к лицу.

Я машу желтым уведомлением, который дала мне Мерних. Мамины глаза расширяются, и она вытирает уголок рта салфеткой.

— Как ты его получила?

— Пошантажировала нескольких конгрессменов. Подкупила некоторых наркобаронов. Обычное дело.

— Айсис!

— Мерних дала его мне, как еще? — смеюсь я. — Ты должна расписаться на нем и отдать в регистратуру. Предполагаю, они последний раз сделают компьютерную томографию и снимут повязку.

— Я не позволю тебе уйти, пока они этого не сделают, — строго говорит мама. — Я отдам это им, когда буду уходить. Я удивлена. Мерних сказала, что ты еще неделю не будешь готова к выписке.

— Мне удалось расположить ее к себе своим утонченным шармом и дворцами, полными денег и парней. Ну, по большей части это все из-за парней.

Мама едва меня слышит, ее взгляд сфокусирован на уведомлении. Она поднимает глаза и улыбается.

— Готова вернуться домой?

Я практически могу видеть облегчение на ее лице. Из ее сумочки всегда торчат счета, когда она навещает меня. Я взглянула на некоторые, когда она пошла в туалет — сумма денег просто смехотворна. Что ж, теперь ей не придется так сильно об этом беспокоиться. Хвала Джеймэну[6]!

— Ты шутишь? Да я готова распластаться на подъездной дорожке дома! Готова размазать свое эмоциональное существование по всей крыше дома. Готова телесно слиться со стенами дома. Готова имплантировать окна дома в кожу на моей заднице.

Мама тактично игнорирует мое величайшее выступление и грызет помидор. Но я знаю этот взгляд. Она нервничает.

— Что-то не так? — спрашиваю я.

— Судебный процесс, — сглатывает она. — Судебный процесс над Лео в эту пятницу.

— Ты мне говорила, — киваю я. — Я буду там с тобой, окей? Если бы я могла дать показания, если бы твой адвокат позволил мне дать показания…

— Ты помнишь, что он сказал, — мама качает головой. — Если ты дашь показания, защита будет оспаривать их из-за твоей травмы головы, и суд признает их недопустимыми.

Я фыркаю и опускаю огурчик.

— Что насчет Джека?

Мама выглядит удивленной.

— Джек? А что насчет него?

— Он будет давать показания?

— Да, конечно. Ты никогда не упоминала о нем раньше. Почему сейчас?

— Я вспомнила его. Мой сеанс с Мерних заставил вспомнить его.

— Ох, это фантастика! — улыбается мама.

— Почему ты не сказала мне, что я его забыла?

— Дорогая, я собиралась. Но Мерних посоветовала не делать этого. Она хотела, чтобы ты сама это осознала. Она сказала, что так будет безопаснее.

— Это не безопаснее, это чертовски сбивает с толку!

— Я так сильно хотела рассказать тебе, — говорит мама. — Поверь мне. Но я боялась за тебя. Я делала все, что говорили мне врачи, чтобы твое лечение прошло правильно. Я не хотела рисковать, я могла бы испортить процесс твоего выздоровления. — Когда я ничего не отвечаю, мама вздыхает. — Знаешь, он хороший мальчик…

— Я не знаю, какой он, мам. Потому что не могу вспомнить его.

Мой голос звучит резче, чем я хотела, и мама вздрагивает. Я ем картошку и выдыхаю:

— Прости. Сегодня был странный день.

Она встает и целует меня в голову.

— Я знаю, милая. Постарайся немного отдохнуть. Завтра тебя отпустят домой, где я смогу о тебе позаботиться.

Мама уходит, а через несколько часов приходит Наоми с последней ночной проверкой. Я доедаю остатки картошки фри и позволяю бессмысленным мультикам по телевизору унести меня в сонное царство.

— Я слышала, что тебя выписывают, — говорит Наоми.

— Аха.

Она приподнимает бровь.

— Никаких катаний на колясках? Никакого крика? — Она пересекает комнату и трогает мой лоб. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Я откидываюсь назад.

— Мне все врали.

— Да? Почему же они это делали?

— Ты тоже.

— Я точно не врала! — Наоми выглядит обиженной.

— Ты могла сказать мне, что у меня амнезия.

— Я понятия не имела! Я отвечаю за твое физическое здоровье. Всей этой ерундой с головой занимаются доктор Фенвол и доктор Мерних.

— Ох, — хмурюсь я. — Прости.

Наоми садится на кровать и мнет в руке обертку от моего гамбургера.

— Почему ты думаешь, они врали? — спрашивает она тихо.

— Потому что хотели, чтобы мне было неловко.

— Чепуха. Они хотели защитить тебя. Хотели, чтобы тебе стало лучше.

— Даже София знала.

— Я не удивлена — эта девочка знает все. Иногда она словно видит людей насквозь. — Наоми слегка поеживается, но в комнате не холодно. — Теперь пообещай мне, что сегодня ты не проникнешь в детское отделение, хорошо?

— Но… мне нужно с ними попрощаться.

— Утром я отведу тебя попрощаться. Обещай мне.

— Я обещаю.

— Конкретнее.

Я раздраженно произношу:

— Обещаю, что не взберусь по стене и не перелезу через шаткий оконный карниз в детскую палату.

— Рада это слышать.

Она поправляет мою капельницу и подключает монитор. После быстрой проверки моей диаграммы, она закрывает жалюзи и выключает свет.

— Спокойной ночи, Айсис.

— Спокойной ночи.

Больничная кровать достаточно удобна, но слишком большое количество комфорта вскоре надоедает. Заставляет чувствовать себя беспомощной и неуклюжей. Но я уезжаю. Завтра мой последний день здесь. Реальный мир снаружи ждет меня. Мои реальные воспоминания ждут меня снаружи.

— 3 –

Крыльцо Айсис неизменно обветшалое.

Китайский колокольчик жалобно звенит на вечернем ветерке. В доме горит свет; теплые квадраты золотистого света отгоняют тьму. Я вытаскиваю ключи из замка зажигания и хватаю с заднего сиденья еще теплую лазанью. Миссис Блейк украсила парадную дверь рождественским венком и белой гирляндой. Я приглаживаю волосы и дважды стучу. Пестрое стекло по обе стороны от двери было восстановлено после того, как тот ублюдок его разбил, однако при его виде мое горло по-прежнему неприятно сжимается.

Миссис Блейк подходит к двери в свитере и штанах для йоги. Она выглядит более счастливой и здравомыслящей, чем в мои предыдущие визиты.

— Джек! — открывает она дверь. — Проходи быстрей! Ты, должно быть, замерз.

Я захожу в теплоту холла, женщина сразу же берет мое пальто и суетится над лазаньей.

— Ты сам ее приготовил? Пахнет просто восхитительно! Наверное, ее очень сложно сделать!

— Не очень. Просто немного мяса и соуса.

— Чепуха. Я не смогу приготовить хорошую лазанью даже во имя спасения собственной жизни. Огромное спасибо.

— Ешьте, пока она еще теплая.

Она смеется.

— Обязательно. Проходи в кухню. Хочешь кусочек?

Я игнорирую урчание в животе.

— Я уже поел.

— Ну, по крайней мере, хоть сока выпей. Или ты хочешь содовой? Я могла бы приготовить тебе гоголь-моголь!

— Воды будет достаточно.

Она цокает, и это звучит так знакомо. Айсис делает точь-в-точь так же, когда в чем-то разочаровывается. Миссис Блейк наполняет стакан водой и пододвигает его ко мне, а затем накладывает себе порцию лазаньи. Мы сидим за столом, и я наблюдаю, как она ест. Ее запястья выглядят тоньше, чем были в прошлый раз.

— Вы вообще едите? — мягко спрашиваю я. Женщина пожимает плечами.

— Ох, знаешь. Последнее время в музее невероятно много дел, поэтому я не готовлю так часто, как должна.

— Вы забываете.

Она смущенно улыбается.

— Да. Айсис хороша в этом — всегда собирает мне обед и кладет в машину, поэтому я не забываю его утром.

Ее глаза загораются, когда она откусывает еще кусочек.

— А ты действительно замечательный повар, Джек. Лазанья просто восхитительна! Спасибо.

— Это меньшее, что я мог сделать.

— Нет-нет. Ты вообще не должен был этого делать. Визиты, еда, все это. Я… я очень благодарна. Ты нам очень помог.

Под столом я сжимаю пальцы в кулак.

— Я вообще никак не помог.

— Без тебя… — Миссис Блейк делает глубокий вдох, словно то, что она собирается произнести требует больше воздуха, больше жизненной силы. — Без тебя Лео бы…

— Я ничего не сделал. Я не успел спасти Айсис, — резко говорю я. — Она пострадала, потому что я был недостаточно быстр. Я подвел.

Последние два слова отдаются эхом в практически пустой, тусклой кухне.