Лицо Софии розовеет, и она опускает взгляд на землю.

— Он любит тебя, София, — медленно произношу я. — Никогда не сомневайся в этом. Я, конечно, не помню большую часть о нем, но есть обрывок, который я только что вспомнила, и мои кишки без единого чертова сомнения говорят мне, что он любит тебя. А мои кишки никогда не ошибаются. Ну, за исключением тех случаев, когда у меня диарея. Вот тогда они действительно очень, очень ошибаются.

София поднимает свои глубокие, синие глаза, которые заволокло пеленой слез, сдерживая смешок.

— Прости. Я не хотела обвинять тебя или кого-то другого. Я просто… иногда я так долго общалась с ним, что мне даже больше нечего было ему сказать. А с тех пор как ты перевелась в его школу, его письма… — Она пристально осматривает мое лицо, будто пытается прочитать что-то по моему выражению. Затем качает головой. — Извини. Неважно. Спасибо.

Прежде чем я успеваю сказать что-нибудь еще более глупое, она выходит за дверь и, перепрыгивая через ступеньку, оставляет меня ветру и птицам.

Я смотрю на свои руки. Воспоминания были такими живыми. Запах жаркого, которое готовил Джек. Лицо его мамы, ее картины. Их собака — Дарт Вейдер. Комната Джека: запах сна, парня, меда и мяты, запах настолько знакомый, что успокаивает меня.

Успокаивает?

Я гримасничаю и выбрасываю эту мусор-мысль в мусорную корзину мозга, где ей и место. Этот чувак, безусловно, придурок. Он поцеловал меня, когда у него была девушка! Меня! Я даже не достойна поцелуя! Я и близко не могу сравниться с кем-то вроде Софии. У него была София, а он поцеловал меня, так что он не только придурок, но еще и слепой идиот.

Я перепрыгиваю через ступеньку, когда возвращаюсь. Прохожу холл, но Софии здесь нет, поэтому я направляюсь обратно в свою комнату, прокручивая в голове хреновые события, с которыми я только что столкнулась. Когда поворачиваю за угол, меня снова настигает запах Джека. И я яростно трясу головой. Уххх. Что бы между нами ни было, все закончилось. Как только я выясню детали, мое прошлое уйдет в хранилище мозга и больше никогда оттуда не вернется. София очень милая. И она моя подруга. Ну, или вроде того.

А Джек единственный, кто у нее остался.

— Кроме того, он мне даже не нравится. Я даже его не знаю. Как может нравится основанная на углеродах платяная вошь?

— Кто основанный на углеродах?

Я поднимаю взгляд и вижу Рена, стоящего у моей кровати и держащего стопку бумаг. Его зеленые глаза сияют за стеклами очков в роговой оправе, а растрепанные волосы выглядят еще более небрежно. Как только я понимаю, что это он, раскрываю объятья и бегу к нему, но когда замечаю, что эти бумаги не что иное, как письменные задания по математике, отхожу к стене.

— Что это? — шепчу я осуждающе. Он моргает.

— Составленные для тебя задания по алгебре?

Я шиплю и выгибаю спину. Рен вздыхает и кладет бумаги на столик у кровати, рядом с вазой засохших подсолнухов, которые принесла мне мама.

— Если хочешь окончить школу вместе с нами, тебе иногда придется заниматься.

— Конечно, но если ты не обратил внимания, я определенно не тот человек, который следует общепринятым традициям народных масс. Кроме того, в нашем выпускном классе приблизительно четыреста человек, а мне, может быть, нравятся только трое. Ты один из них. Кайла вторая. — Рен выжидающе смотрит на меня. — И Мальчик-нож!

Он выдыхает.

— Как я понимаю, ты еще не полностью выздоровела.

— Как ни странно, но я здорова! Так что теперь я могу задать тебе один крошечный вопросик! — Я хватаю его за воротничок. — Почему ты ничего не сказал мне про Джека?

На секунду его лицо застывает от шока.

— Ты казалась такой травмированной, Айсис! Как я мог сказать тебе про него, когда ты лежала на кровати с этой огромной, окровавленной повязкой на голове? Я просто был рад, что ты жива! Мы все были рады!

— Да, конечно, я ценю, что осталась жива и все такое, но ты не учел одну малюсенькую часть: я-люблю-свой-мозг-и-хотела-бы-знать-что-происходит-с-ним-во-все-времена-болван!

— Слушай, извини, ладно?

Я отступаю. Рен снимает очки и потирает глаза.

— Это моя вина. Я… опасаюсь девочек в нестабильном состоянии. Не знаю, как им помочь. Я никогда этого не знал. Все, что я делаю — только причиняю им боль. И еще София находится в этой же больнице. Прости. Я полностью ушел в себя и забыл о тебе. — Я чувствую, как из моего тела улетучивается гнев, когда Рен робко ухмыляется. — Ты действительно… я не говорил тебе, как сильно ты мне помогла. Но это так. Ты действительно это сделала. До того как ты появилась, я лишь поверхностно дружил с людьми. Я не чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы узнать людей такими, какие они были на самом деле. Меня устраивало то, что я нравился им лишь поверхностно. Но затем появилась ты. Мне очень жаль. Я не хотел причинять тебе боль, и поэтому ничего не говорил. Хотя должен был. Извини.

После недолгого молчания я, наконец, легонько ударяю его. В ухо.

— Иди сюда, кусок дерьма! — Я захватываю его голову под мышку и потираю ее костяшками. — Думаешь, ты такой крутой, когда беспокоишься обо всех, как молчаливая, переживающая, бородавчатая задница. Я тебе покажу…

— Кхм.

Я поднимаю голову и вижу Софию. Рен бледнеет до самых корней волос и за долю секунды вырывается из моего захвата.

— С-София, — заикается он.

— Рен, — улыбается она. — Рада тебя видеть. Талли скучает по тебе. Как и я. Но Талли скучает по тебе больше.

Белое лицо Рена приобретает зеленый оттенок, когда он изо всех сил пытается хоть что-то сказать:

— Я был… занят.

— Слишком занят для Талли и меня? — наклоняет голову София. — Ты был занят целых три года? Джек и Эйвери навещают ее, а ты больше этого не делаешь.

Напряжение становится чертовски плотным, и на меня никто не обращает внимания, так что, очевидно, я должна исправить эту ситуацию, начав задавать свои раздражающие вопросы:

— Кто такая Талли?

Рен не смотрит ни на меня, ни на Софию, вместо этого он уставился в пол. София просто продолжает улыбаться.

— Наш хороший друг. Не беспокойся об этом. Простите, что ворвалась. Я зайду позже.

Когда она уходит, Рен выдыхает воздух, который сдерживал.

— Я думала, что вы двое разговаривали, пока ты был здесь? — спрашиваю я. — Почему ты так взволнован?

— Вряд ли это назвать «разговаривали», — шепчет Рен. — Она просто смотрит на меня через всю комнату или коридор и улыбается. На самом деле мы не разговариваем. Это было впервые за… годы.

— Талли — кто-то важный?

Рен крепко сжимает губы, и я знаю, что не смогу это из него вытянуть.

— Ах, слушай, неважно. Это круто! У тебя есть секреты, у меня есть секреты. Наши секреты должны пожениться и завести детишек.

Рен выглядит шокированным.

— Платонически, — добавляю я. — Исключительно платоническое рождение детишек.

— Это… возможно?

— Технически возможно все!

Я поворачиваюсь, запрыгиваю на кровать и разглаживаю одеяла, симулируя чуточку благопристойности, как сделала бы приличная леди. Рен выглядит так, будто внутри него идет борьба: его рот искривлен, а плечи трясутся.

— Эй? Ты в порядке?

— Я тебе уже рассказывал. У меня была камера, — выдает он.

— Камера?

— Той ночью в средней школе Эйвери дала мне камеру. Она хотела все записать на пленку.

Случай. Я смутно это помню, но как только он произносит эти слова, воспоминания возвращаются: Джек с бейсбольной битой. Средняя школа. Эйвери, Рен и София были там. Двое? Трое мужчин? Эйвери сказала, что наняла этих мужчин, чтобы отомстить Софии, поскольку ревновала.

— Она заставила меня. Нет. Это я позволил заставить себя, — Рен просто выплевывает это предложение. — Мы спрятались в кустах. Это было у озера — озеро Галонага. Природный заповедник. У родителей Эйвери там коттедж. Она пригласила всех нас, а затем завлекла Джека и Софию в лес, где их поджидали эти мужчины. — Стук моего сердца отдается в ушах. Рен сжимает кулак. — Я все записал, Айсис. Это было ужасно. Я должен был остановиться… должен был прекратить это и спасти Софию. Но я этого не сделал. Я струсил. Я просто застыл. Единственное, что я мог делать — это смотреть на экран, ведь пока я смотрел на него, мог притворяться, что на самом деле ничего не происходит, и это всего лишь фильм, а не реальная жизнь…

Он делает судорожный вздох. Я соскакиваю с кровати и обнимаю его.

— Эй, эй, шшш. Все хорошо.

— Нет, — задыхается Рен. — НЕ хорошо. Джек ее спас. Я не смог ничего сделать, но он ее спас.

Успокаивая Рена, я вырисовываю круги на его спине.

— А что мужчины? Что произошло с ними?

Рен поднимает покрасневшие глаза. Им снова овладевает страх. И он возвращается в реальность — я вижу это по тому, как выражение на его лице медленно становится сосредоточенным. Меняется его лицо, тело, теперь он может стоять прямо.

— Прости, — говорит он, его голос звучит намного тверже. — Трудный день. Мне нужно домой. Постарайся выполнить какие-нибудь задания по алгебре, окей? Напиши мне, если возникнут вопросы.

— Рен, я…

— Не надо, Айсис. Я все еще… ты выздоравливаешь. И я выздоравливаю. Просто… просто не надо. Не сейчас.

Я отступаю на шаг.

— Хорошо. Доберись домой, пока не стемнело, окей? И не забудь что-нибудь поесть.

Он улыбается.

— Хорошо.

Я наблюдаю из окна, как он выезжает с больничной парковки. Через полчаса пишу ему сообщение: