Розамунда Пилчер - Дикий горный тимьян

— Виктория, прошу тебя, больше ничего не говори.

Прерванная на полуслове, Виктория смотрела на него с открытым ртом, удивляясь резкости его интонаций.

— Но мне необходимо это обговорить. Мне надо что-то делать…

— Нет, не надо. Тебе не надо ничего делать. Я все беру на себя. Я организую возвращение Томаса к деду и бабушке…

— Но у тебя много своих дел.

— …я берусь даже умиротворить их…

— У тебя много хлопот с пожаром, Родди и Бенхойлом.

— …судя по всему их нужно умиротворить. Я беру на себя Томаса и позабочусь о тебе, но что до машины Оливера, то мне наплевать, пусть она хоть сгниет на свалке. И Оливер Доббс с его гениальностью и сексуальной доблестью и тем, что возбуждает его интерес, пусть провалится в тартарары. И я больше слышать не хочу об этом эгоцентричном сукином сыне. Договорились?

Виктория задумалась. Лицо ее было серьезно.

— Он никогда тебе не нравился, да?

— Я старался этого не показывать.

— Это было заметно, совсем чуть-чуть и изредка.

Джон усмехнулся.

— Хорошо еще, что я не расквасил ему нос.

Он посмотрел на часы, потянулся и встал.

— Ты куда? — спросила Виктория.

— Вниз, звонить по телефону. Мне нужно позвонить в тысячу мест. Так почему ты не ешь завтрак? Тебе больше не о чем беспокоиться.

— Нет, есть. Я только что вспомнила.

— О чем это?

— О раковине. Моей королевской сердцевидке. Она была на подоконнике в моей спальне. В доме Родди.

— Мы найдем другую.

— Мне нравилась прежняя.

Он открыл дверь, говоря:

— У моря полно подарков.

В кухне Джесс Гатри чистила картошку.

— Джесс, где Дейви?

— Он утром пошел на холм.

— Ты увидишь его?

— Да, в двенадцать он придет обедать.

— Попроси его зайти ко мне, мне нужно с ним поговорить, хорошо? Где-нибудь после обеда, ну, скажем, в половине третьего.

— Я передам ему, — пообещала она.

Он отправился в библиотеку, плотно закрыл за собой дверь, разжег камин, уселся за письменный стол дяди и приготовился звонить. Ему предстояло сделать массу звонков.

Он позвонил в свою контору в Лондоне. Поговорил с вице-президентом и парой коллег. Потом со своим секретарем мисс Риджуей.

Он позвонил в справочную и узнал адрес и номер телефона Арчеров. Он позвонил им в Вудбридж и говорил с ними довольно долго.

Благополучно договорившись обо всем, он позвонил на вокзал в Инвернесс и заказал три билета на фирменный поезд на следующий день.

Затем он позвонил адвокатам Маккензи, Литу и Даджену. Он поговорил с Робертом Маккензи и затем, немного позже, связался со страховой компанией и поговорил об убытках от пожара.

Был уже полдень. Подсчитав разницу во времени, он позвонил отцу в Колорадо и вытащил его из постели в очень ранний час. С ним он говорил час с лишним.

Наконец, в самом конце, он позвонил Тане Манелл, набрав ее лондонский номер по памяти. Но телефон был занят, и, подождав немного, он положил трубку. Еще раз звонить он не стал.

На сборы ушло совсем немного времени просто потому, что собирать было нечего. Все, с чем Виктория и Томас приехали в Бенхойл, погибло в огне. И поэтому все их пожитки уместились в бумажном пакете: пижама и деревянный паровозик, который подарила Томасу Эллен.

Прощание было недолгим, ибо шотландские горцы — люди сдержанные и не любят выставлять своих чувств напоказ. К тому же не было времени для долгого прощания. Едва успели позавтракать в кухне Бенхойла — Томас еще не успел дожевать свой тост, пришло время уезжать. Джон Данбит вошел в роль главы семейства, четкого и пунктуального, и стал всех торопить, настойчиво повторяя, что пора отправляться в путь.

Виктория была ему бесконечно благодарна. Ей даже казалось, что он слегка переигрывает. Его машина уже стояла перед дверью, чемодан лежал в багажнике, а сам Джон предстал в совершенно ином облике, сняв удобную повседневную одежду, в которой все привыкли его видеть, и выйдя к завтраку в строгом темном костюме и галстуке. В новом одеянии он совершенно преобразился. Изменился не только его внешний вид, но и манера поведения. Он уже не был тем симпатичным добродушным парнем, каким казался последние несколько дней, но выглядел человеком ответственным, не терпящим возражений, с которым необходимо считаться. Он осуществлял руководство, но не агрессивно, а спокойно и уверенно. У Виктории сразу стало легче на душе и появилась уверенность, что все будет как надо. У них не случится прокола на дороге, они не потеряют билеты, у них будут носильщики и заказанные билеты, и они не опоздают на поезд.

— Пора ехать.

Эллен положила в рот Томасу последний кусочек тоста, вытерла ему губы и вынула его из высокого стульчика. На нем были клетчатые брючки и голубой свитер, купленные для него со скидкой Джесс Гатри в принадлежавшем ее невестке маленьком магазинчике в Кригане; ему также купили синие ботиночки с высокой шнуровкой и синий анорак с красными полосками наверху. Эллен старательно пригладила золотисто-рыжие волосы Тома. Ей очень хотелось поцеловать его на прощание, но в присутствии всех она не решилась. Ее глаза последние дни часто наполнялись слезами в самое неподходящее время. Эллен называла это «побежали». «Мои глаза опять побежали», — обычно говорила она, виня в этом ветер или сенную лихорадку. Она никогда не плакала. Временами, когда ее захлестывали чувства, например на свадьбах, днях рождения или на похоронах, она пожимала руку виновнику торжества и этим ограничивалась. Так было и теперь.

— Вот он, готов, — сказала она и поставила его на ножки. — Надень курточку.

Она взяла анорак и наклонилась, чтобы помочь ему застегнуть молнию.

Теперь все были на ногах. Виктория поспешно допивала кофе; Родди стоял, почесывая затылок, но был не слишком безутешен, чего она больше всего опасалась. Похоже, он на удивление быстро оправился от шока после пожара и потери всего имущества. К тому же он оказался очень организованным и уже провел весь вчерашний день с представителем страховой компании, и даже начал устраивать себе гнездышко в большом доме: спал в спальне своего брата и по-прежнему в библиотеке бросал в камин поленья так же небрежно, как и раньше. Правда, камин в библиотеке был обложен вокруг каменной плиткой и окружен огромной каминной решеткой из утолщенных прутьев. И все же, сказал Родди, он поставит настоящую преграду огню в виде цепной занавески. Он как-то видел такую в рекламе. Как только он найдет рекламное объявление, он тут же закажет такую же для Бенхойла.

— Пора ехать, — повторил Джон.

Все двинулись из кухни, миновали прихожую и вышли через главную дверь. На улице опять было холодно и даже подмораживало, но, судя по всему, должно было проясниться. Настала минута прощания с садом, с озером, с холмами вокруг него, сверкающими в кристально чистом воздухе утра. Прощания с дружелюбным мирным домом, с печальными, обугленными останками дома, бывшим пристанищем Родди. Прощания — Виктория это знала — с мечтой. А может быть, с кошмаром. И только время определит, с чем именно.

— О, Родди!

Он раскрыл свои объятия, она подошла к нему, и они обнялись.

— Возвращайся, — сказал он. — Приезжай навестить нас всех.

Он поцеловал ее в обе щеки и отпустил. Томас, радуясь предстоящей поездке в автомобиле, который стоял возле дома, самостоятельно забрался на заднее сиденье, прихватив с собой деревянный паровозик из бумажного пакета, и уже играл с ним.

— Прощайте, Эллен.

— Приятно было с вами познакомиться, — бодро отозвалась Эллен и протянула свою красную натруженную руку для рукопожатия.

— Вы были к нам бесконечно добры. Вы и Джесс. Не знаю, как вас благодарить.

— Ну, в добрый путь, — смутившись, быстро проговорила Эллен. — Садитесь и не заставляйте Джона ждать.

Только Джону было позволено ее поцеловать. Ей пришлось встать на цыпочки в ее старых стоптанных ботинках, чтобы до него дотянуться. Потом она стала рыться в рукаве платья в поисках носового платка.

— О Господи, какой резкий ветер, — заметила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — От него прямо-таки слезы бегут.

— Родди.

— До свидания, Джон.

Они пожали руки, с улыбкой глядя друг другу в глаза.

— Я как-нибудь приеду. Позвоню тебе и сообщу, когда.

— В любое время, — сказал Родди.

Прощание закончилось. Они сели в машину, пристегнулись ремнями безопасности. Джон завел машину, и они уехали. Виктория едва успела обернуться на своем сиденье, чтобы помахать рукой и бросить прощальный взгляд на Родди и Эллен, стоявших на покрытом гравием развороте дороги перед домом. Родди махал рукой, и Эллен махала тоже, и ее белый носовой платок был похож на маленький флажок. А затем они скрылись за поворотом, за зарослями рододендронов.

— Терпеть не могу прощаться.

Джон, не отрываясь, смотрел на дорогу.

— Я тоже, — сказал он.

Позади них Томас возил свой паровозик вниз и вверх по сиденью. «Пых-пых-пых», — пыхтел он, изображая паровоз.

Он играл с паровозиком почти весь день, отрываясь ненадолго, чтобы поспать, посмотреть в окно и время от времени вместе со взрослыми пройтись по коридору, пообедать и выпить чаю. А пока поезд с грохотом мчался на юг, погода, не считаясь с пожеланиями пассажиров, становилась все хуже. Не успели они пересечь границу между Шотландией и Англией, как откуда-то наползли огромные дождевые тучи и закрыли все небо, а вскоре полил дождь. Холмы остались позади, и за окнами была только плоская, невероятно скучная равнина. При виде этих плоских мокрых полей за окном настроение Виктории все ухудшалось.