Я была ей благодарна. Мне повезло, что Ванда оказалась среди медсестер, везущих пациента из реанимации в 305-ю палату. Повезло, потому что в тот момент я запуталась и не понимала, что же такое на самом деле смерть. Мужчина был холодным, синюшным, не реагировал на раздражители, однако он не так уж отличался от леди из 311-й палаты, чей мозг давно погиб, но семья настояла на том, чтобы «было сделано все возможное», и теперь оплачивает аппарат жизнеобеспечения. Точно так же выглядел пациент из 306-й палаты, который третью неделю оставался практически в том же состоянии, в котором его обнаружили на скамейке в парке — гипотермия и гипогликемия. Мужчина, которого я направила в 305-ю, был таким же синюшным, разве что температура его была ниже, и я продолжала бы его везти, если бы Ванда — совсем как тот мальчишка, увидевший, что король-то голый, — не воскликнула: «Да ведь он же окочурился!»

Я люблю Ванду за ее длинные ногти, раскрашенные, словно маленький американский флаг. Я люблю Ванду за то, что она знает, когда нужно остановиться. Или, что важнее, когда нужно начать, как в случае с Кларой Шторм, в палату которой Ванда меня и подталкивает.

— Забудь о 305-й и пошли со мной в 302-ю, — говорит она. — Кларе нужно поставить капельницу. А она их терпеть не может.

Клара Шторм не была похожа на остальных пациентов нашего отделения. В том смысле, что она была в полном сознании и вовсю этим пользовалась, требуя, требуя и требуя… Несмотря на то что ей сделали трахеотомию и подключили к аппарату искусственного дыхания, Клара продолжает шевелить губами, беззвучно выражая свое отношение к происходящему. Клара говорит, что ей надоела ее пневмония, надоел вот этот «надувной матрас, который издает звуки автомобильного двигателя», надоели программы, которые показывают по телевизору. А я размышляю над тем, справлюсь ли я со своей будущей работой в качестве семейного врача и смогу ли выдержать год практики по специальности, когда закончится — через два с половиной месяца — моя здешняя практика. В последнее время я предпочитаю пациентов, которые не могут жаловаться и говорить о своих проблемах.

Состояние Клары таково, что артериальные вливания просто необходимы. Поэтому игла для них должна быть введена в ее запястье. Я говорю Кларе, что нам нужно регулировать ее артериальное давление, что измерение его с помощью манжеты не дает правильных показателей и что я не «ловлю кайф», издеваясь над ней. Потом я пытаюсь убедить пациентку, что это спасет ее от множества других уколов, поскольку мы сможем брать анализ крови прямо из иглы, находящейся в артерии. Клара смотрит с сомнением. Она поднимает вверх указательный палец и одними губами произносит:

— Одна игла. Один укол. Не больше.

Ванда тоже смотрит с недоверием. Клара не только весит полтора центнера, ее запястья разбухли от множества предыдущих инъекций. Тогда я коротко говорю:

— Я постараюсь.

Пока я дезинфицирую запястье Клары, по телевизору, закрепленному под потолком, начинается выпуск новостей. Сообщают, что в Окленде, около бензоколонки Эккстон, на углу Форбс-авеню и МакКи, произошла перестрелка. Я подняла взгляд от йодного кружочка на рыхлом, бледном запястье Клары и взглянула на экран. Репортеры из группы горячих новостей мокли под дождем на тротуаре.

— Во второй половине дня мужчина, которого опознали как Роберта Колмана из Пенн-Хиллз, вошел в Квик-Март и застрелил свою бывшую подругу, Элани Винтер, тоже проживавшую в Пенн-Хиллз, — сообщил довольно привлекательный чернокожий репортер, ведущий выпуск. Как я заметила, его всегда посылали в самые горячие точки города.

— Преступник также убил доктора Габриэля Лизнера из Нью-Йорка, после чего застрелился сам, — продолжил репортер. — Мисс Винтер внезапно поссорилась с мистером Колманом. Эта ссора произошла сегодня утром. Доктор Лизнер не имел отношения ни к жертве, ни к убийце. Согласно полученным данным, он был приглашен Питтсбургским медицинским университетом для прочтения курса лекций и оказался на линии огня случайно — просто зашел в магазин, чтобы купить бутылку воды.

— Господи Иисусе! Вот уж точно оказался не в то время и не в том месте, — комментирует Ванда, нажимая своими американскими флажками на кнопки монитора, стоящего у койки Клары.

Я снова взглянула на экран, надеясь увидеть фотографию застреленного доктора, которого я, вполне возможно, знала, но они показывали выжившего свидетеля, работника магазина. Ему удалось выжить, спрятавшись за стеллажом с кофе, который он на тот момент протирал. Репортаж закончился обещанием репортера подробно рассказать о случившемся в шестичасовом выпуске. Сам выпуск новостей включал в себя еще одно важное событием: в Питтсбурге открылся новый магазин «Крипси Крим Донат».

— Эй, это разве не твоя невестка? — Ванда ткнула пальцем в Алисию Акстелл, которая стояла у входа в магазин, крутила свой разноцветный зонтик с надписью «Live!» и брала интервью у клиентов, расспрашивая, как им нравится идея нового магазина.

— Еще не невестка, — отозвалась я. Затем, не меняя интонации, сказала Кларе: — Одна маленькая иголочка.

Одновременно с этим я ввела иглу в запястье пациентки. Клара открыла рот, чтобы закричать, но, к счастью, она была не в том положении, чтобы воспользоваться своими вокальными данными. Вместо крика получилось одно лишь шипение, вырывающееся из трубки в ее трахее.

— Держись, милая. Ты прекрасно справишься, — подбодрила ее Ванда, стоящая с другой стороны койки. — Так когда же свадьба? — снова обратилась она ко мне.

— Они еще не назначили дату, — ответила я, пытаясь найти в руке Клары нужную мне лучевую артерию и попасть в нее иглой. Господи, ну где же ее нитевидный пульс? Куда он мог подеваться? Клара смотрела на меня, по ее щекам катились слезы.

— А колечко уже есть, — заметила Ванда, поглядывая на экран. Она спокойно стояла рядом со мной, готовая подсоединить иглу к монитору, если я, конечно, когда-нибудь попаду в эту артерию.

Ванда говорила о кольце моей матери, квадратном изумруде, оправленном в платину. Тот факт, что Алисия носит его, заставлял меня нервничать сильнее, чем обычно. Это кольцо должно было достаться мне, а не Бену. По правде говоря, у меня уже и так были гранатовые серьги и прекрасный браслет с сапфиром, но как только я вспоминаю изумруд — или вижу его по телевизору каждый вечер между пятью и одиннадцатью, — я представляю мамины глаза, похожие на этот зеленый кристалл. Не важно, берет ли Алисия интервью у типа, обвиненного в педофилии, или предупреждает о дружелюбном звереныше по имени Мистер Милашка, который сбежал из зоопарка, она стоит, сжимая микрофон, и зеленый мамин глаз подмигивает мне с кольца на ее левой руке.

Наконец-то! Вишнево-красная кровь ползет по трубке — я попала в артерию Клары. Какое это удовольствие — подсоединить трубку катетера к сосуду и аппарату!

— Все получилось, Клара. С первой попытки. Вы великолепно держались, — говорю я, однако, если быть честной, делаю комплимент не столько ей, сколько себе.

Ванда прикрепила катетер к трубке и промыла его физраствором. На мониторе появилась линия, отображающая кровяное давление Клары, показатели которого были весьма обнадеживающими. Я улыбалась ровно до тех пор, пока мой взгляд не скользнул по экрану телевизора, где Алисия продолжала рассказывать историю «Крипси Крим»-мании.

Потянувшись за стерильной швейной иглой, которой нужно было прикрепить артериальную пробу к руке Клары, я вспомнила, что не предупредила ее о второй игле. Не особо раздумывая, я решила пришить пробу без предупреждения.

— Клара, мне придется снова уколоть вас, чтобы игла и трубка не выпали, — сказала я.

— Не-е-е-ет! — Она кричала беззвучно, и это было жутко, словно фильм ужасов с выключенным звуком.

— Клара, это необходимо, — настаивала я.

— Приклей ее, — беззвучно прошептала она.

— Я не могу ее приклеить. Нужно пришить ее, чтобы игла не сместилась и не выпала. Хорошо? — Я пропустила швейную иглу сквозь кожу пациентки прежде, чем она смогла запротестовать.

— Все, Клара, уже все. Все закончилось. Это был последний укол, — быстро произнесла я, стараясь не обращать внимания на ее слезы.

В дверях появилась Ширли и сообщила, что у нас возникла проблема. Внезапно объявился сын пациента из 305-й палаты; он позвонил и заявил, что хочет попрощаться с отцом.

— Так в чем проблема? — спросила я, поднимая взгляд от запястья Клары, с которым я все еще возилась, пытаясь завязать узел на нитке, державшей иглу. Это самый сложный для меня этап, более сложный, чем умение удержать на месте артериальный катетер. Необходимость пришивать что-либо, пусть даже пуговицы к одежде, всегда пугала меня больше, чем сам вид катетера в запястье.

— Тело уже отправили в морг, — ответила Ширли и вопросительно посмотрела на меня.

— Ну так направьте и сына туда же, — сказала я.

— Это что, «CSI»[4] города Питтсбурга? — вмешалась Ванда, внезапно повысив тон, отчего ее голос зазвучал особенно пронзительно. — Он собирается проводить тут опознание тела?

— Мы обычно не пускаем родственников в морг, — ответила Ширли. — К тому же после пяти часов вечера там нет никого из персонала. Нельзя позволить этому сыночку просто так разгуливать среди мертвых тел.

— Тогда верните тело, — предложила я.

— К жизни? — громко ухмыльнулась Ванда.

— В 305-ю палату, — продолжила я. — Пусть сын спокойно с ним попрощается.

— Мы не возвращаем тела из морга в отделение интенсивной терапии, — ехидно протянула Ширли.

— О, великолепно. Только после официального приказа, — ответила я.

— Эй, ты все еще здесь? Как насчет того, чтобы очистить помещение от септических личностей? — спросила Ванда.

Ширли развернулась и исчезла в коридоре, ответив на вопрос нарочито громким вздохом. Что означал этот вздох для пациента из 305-й палаты, я так и не поняла. Однако Ванда сегодня — определенно моя героиня, поскольку избавила нас от присутствия Ширли.