Я подняла голову и увидела поверх плеч моих собеседников портрет молодого Наполеона. Как будто издалека я услышала свой голос.

— Я попробую, господа.

Они бросились ко мне, и Фуше вложил мне в руку конверт.

— Генерал Бекер будет сопровождать Ваше высочество.

— Нет. Я возьму с собой только моего шведского адъютанта.

— Батальон гвардии к вашим услугам, — сказал Талейран настойчиво.

— Я не чувствую себя в опасности. Граф Розен, мою коляску… Мы сейчас же едем в Мальмезон!

Мое сердце гулко билось в груди. Иветт подала мне перчатки.

— Какую шляпу, Ваше высочество?

— Шляпу? Какую шляпу?..

Талейран хотел мне сказать еще что-то. Я остановилась возле двери и повернулась к нему.

— Я уверен, что вам будут благодарны и, возможно, сделают исключение для м-м Жюли Бонапарт…

«Почему он меня оскорбляет?» — Я повернулась к нему спиной.

Генерал Лафайет стоял возле окна и через щели закрытых ставен смотрел в мой скромный садик. Я подошла к нему.

— Дитя мое, если позволите, я пройду в ваш сад и там буду ждать вашего возвращения.

— Весь день?

— Весь день. И я не перестану думать о вас.

— Ваше высочество, коляска подана. — Граф Розен был в парадной форме, с адъютантским желто-голубым шарфом. Лафайет вышел в сад.

Несмотря на опущенный верх, в коляске нечем было дышать. Сзади нас галопом скакал всадник. Это генерал Бекер, которому поручено наблюдение за бывшим императором… Граф Розен изредка бросал на меня взгляды. За всю дорогу мы не обменялись ни одним словом.

Коляска остановилась. Граф Розен помог мне выйти. В подъезде показался Менневаль. Через минуту я была окружена членами семьи Бонапарт. Ко мне подбежали Гортенс и Жюли. Я сложила в улыбку дрожащие губы.

— Как хорошо, что ты приехала, дорогая, — сказала Жюли.

— Какой приятный сюрприз, — поддержал ее Жозеф.

— Жозеф, — сказала я запинаясь. — Жозеф, мне нужно, мне… нужно немедленно поговорить с вашим братом.

— Это очень любезно с вашей стороны, Дезире, но вам придется запастись терпением. Император ожидает ответа от правительства из Парижа и пожелал, чтобы ему не мешали…

— Жозеф, я привезла ответ вашему брату.

— Ну? И каков он? — этот вопрос был задан сразу всеми: Жозефом, Гортенс, Жюли, Люсьеном и даже Менневалем. Даже Жеромом и генералом Бертраном, которые тоже подошли к нам. — Ну? Ну же?..

— Я хотела бы, чтобы генерал Бонапарт первым услышал этот ответ.

Лицо Жозефа стало еще бледнее, если это было только возможно, когда я сказала «генерал Бонапарт».

— Его величество на скамье в лабиринте. Вы хорошо знаете лабиринт и его скамью, Дезире!

— Я хорошо знаю этот парк, — сказала я и спустилась по широким ступеням. Позади себя я услышала звяканье шпор.

— Останьтесь, граф Розен. Я пойду одна.

Я хорошо знала лабиринт, который Жозефина заставила сделать по очаровательным эскизам своего художника. Я знала, как нужно идти, чтобы не заблудиться между стенами кустарников, и как найти белую скамейку, на которой могли поместиться лишь двое. Двое, которые хотели сесть, прижавшись друг к другу.

Наполеон сидел на этой скамейке. На нем была зеленая форма, редкие волосы были откинуты назад. Он подпирал рукой бледное одутловатое лицо с волевым подбородком и смотрел отсутствующим взглядом на цветочную клумбу и изгородь перед собой.

Когда я увидела его, волнение мое улеглось. Вместе со страхом исчезла и нежность к воспоминаниям. Я подумала о том, как привлечь его внимание. Потом я сказала себе, что это не имеет значения, так как мы совершенно одни. Однако прежде, чем я позвала его, он повернул голову. Его взгляд упал на мое белое платье.

— Жозефина, — пробормотал он. — Разве уже пора обедать?.. — И только не услышав ответа, он пришел в себя. Его взгляд возвратился в реальную жизнь, он узнал меня, удивился и обрадовался.

— Эжени, ты все-таки пришла?

Нет. Никто не услышал, как он назвал меня «Эжени»! Никто не видел, что он подвинулся на маленькой скамье для двоих, которые хотят быть близко друг от друга.

— Как давно мы с тобой не сидели вот так рядом! Эжени, помнишь ли ты, как это было?.. — он улыбался и морщил губы и лоб. — Когда ждешь чего-либо, то времени достаточно на воспоминания. Я ожидаю ответа от правительства. Я ожидаю чрезвычайно важного ответа… — Он нахмурился, по лбу пролегли морщины. — А я не привык ожидать.

— Вам не следует ожидать, генерал Бонапарт. Я привезла ответ правительства. — Я быстро достала конверт из моей сумочки. Он с треском разорвал его. Я не смотрела на него, пока он читал.

— Как могло случиться, что именно вы привезли мне этот ответ, мадам? Почему правительство не сочло нужным прислать его с министром или офицером? Почему выбрали для этой цели случайную гостью, даму, которая приехала ко мне с дружеским визитом?

— Я не случайная гостья, генерал Бонапарт, и не дама, приехавшая с дружеским визитом — сказала я, глубоко вздыхая. — Я принцесса Швеции, генерал Бонапарт.

— Что вы хотите этим сказать, мадам? — спросил он сквозь зубы.

— Французское правительство просило меня передать вам, что союзники не соглашаются на переговоры, пока вы не покинете Францию. Чтобы избавить Париж от разрушения, необходимо, чтобы вы уехали сегодня вечером…

— Я предложил правительству разбить врага у ворот Парижа, а мне отказывают? — закричал он.

— Передовые части союзников заняли Версаль, — спокойно ответила я. — Вы хотите, чтобы вас взяли в плен в Мальмезоне?

— Не беспокойтесь, мадам. Я сумею защититься.

— Об этом и идет речь, генерал. Нужно избежать бесполезного кровопролития.

Он почти закрыл глаза и колол меня взглядом сквозь маленькие щелочки.

— Правда? Этого хотят? А честь нации?

Я могла бы сказать о миллионах человек, погибших за честь нации. Но он знает цифры лучше меня.

Я сжала зубы. Нужно было держаться. Оставаться на скамейке и держаться.

Но он встал. Конечно, он хотел бегать туда и обратно, но для этого не было места в центре лабиринта. Мне вдруг показалось, что он в клетке, и эта мысль меня испугала.

— Мадам… — Она остановился против меня, и я вынуждена была закинуть голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Вы сказали, что французское правительство желает, чтобы я уехал. А союзники?

— Союзники хотят арестовать вас, генерал.

— В этой бумажке, которую так называемое французское правительство прислало мне с вами, говорится опять о фрегатах в Рошфоре. Почему они не хотят предоставить мне полную свободу?

— Вероятно, это не удобно для правительства.

— Значит, мне следует отплыть на одном из этих фрегатов?

— Порт Рошфор под контролем английского флота, как и все остальные порты Франции. Вы далеко не уедете, генерал.

Он не зарычал. Он молча сел рядом со мной. Нам было так тесно на этой маленькой скамье, что я чувствовала его дыхание. Он дышал глубоко и неровно.

— В ту минуту, когда я увидел вас и узнал, мне показалось, что я на минуту вернулся в свою молодость. Я ошибся, Ваше высочество.

— Почему? Я хорошо помню наш сад и прогулки по нему, когда мы были молоды. Вы были тогда очень молодым и красивым генералом…

Я говорила как во сне, и слова приходили сами, я их не искала. Было жарко и очень тихо в этом уголке парка.

— Один раз, под вечер, когда поля вокруг нашего сада уже укрывала тень, вы мне сказали, что знаете свое призвание. Ваше лицо было таким бледным в свете луны. Тогда я испугалась вас в первый раз.

— И тогда я поцеловал тебя в первый раз, Эжени.

Я усмехнулась.

— Вы думали о моем приданом, генерал.

— Не только, Эжени. Уверяю тебя, не только о нем.

Мы опять сидели в молчании, касаясь друг друга. Его, казалось, занимала какая-то мысль, связанная со мной. Я сжала руки. «Несколько сот человеческих жизней, это ужасно, дитя мое»… Если бы я умела молиться, я бы молилась.

— Если я не дам взять себя в плен, уеду добровольно, что произойдет?

— Не знаю, — грустно ответила я.

— Остров? Еще остров? Может быть, это скала в океане, которую называют островом Святой Елены? Его уже предлагали на Венском конгрессе.

Непередаваемый страх прочла я в его глазах. Его лицо было очень бледно.

— Остров Святой Елены? Да?

— Я не знаю. Где этот остров?

— Где-то около мыса Доброй Надежды. Вот где, Эжени!

— И все-таки, я бы не сдавалась в плен. Никогда, генерал! Скорее, я добровольно пошла бы в изгнание.

Он опять сидел, опершись на руки, и взгляд его блуждал где-то далеко. Я встала.

— Я ухожу, — сказала я очень тихо. Я стояла в ожидании.

Он поднял голову.

— Куда ты идешь?

— Я возвращаюсь в Париж. Вы не ответили ни шведской принцессе, ни французскому правительству. Но у вас есть еще время до вечера…

Тогда он засмеялся. Это был мрачный смех, и я отпрянула от неожиданности.

— Как мне избавиться от плена, здесь или в Рошфоре? Да, как мне избавиться? — Говоря это, он трогал свою шпагу дрожащей рукой, нервной рукой. — Как мне лишить этого удовольствия господ Блюхера или Велингтона? — Он вынул шпагу из ножен. — Вот! Возьми ее, Эжени! Возьми шпагу Ватерлоо! — Клинок сверкнул на солнце.

Я нерешительно протянула руку и взяла ее.

— Осторожно, не берись за клинок!

Неумело я взялась за эфес. Потом я внимательно посмотрела на шпагу, которую держала в руках. Наполеон встал.

— В эту минуту я сдаюсь союзникам. Я сдаюсь, как военнопленный. Так принято: у пленных офицеров отнимают шпаги. Когда-нибудь Бернадотт объяснит тебе этот обычай. Я отдаю свою шпагу принцессе Швеции, потому что… потому что… мы пришли к концу пути, Эжени, и ты выиграла.

— Я могу теперь дать ответ представителям французского правительства? Они ожидают ответа у меня дома.

— Правда? Они ожидают? Господа Талейран и Фуше ожидают у тебя дома, чтобы отдать Францию Бурбонам?..