Анна-Мария Зелинко - Дезире

— Мари, я думаю, что им нужно предложить что-нибудь. Может быть вишни, которые мы хотели консервировать? И вина к ним, не правда ли?

— Я сделала бы пирожные, если бы знала. У нас большой запас муки.

— Да… ведь у нас в погребе мешки с мукой…

Я вновь услышала гул толпы на улице.

— Мари, люди, стоящие на улице, уже много дней не получают хлеба в нужном количестве. Прикажи вынести мешки с мукой из погреба. Пусть повар раздаст муку. Караульные солдаты ему помогут. Пусть каждый получит столько муки, сколько сможет унести в своем платке или шали.

— Эжени, ты сошла с ума!

Десять минут спустя представители народа накинулись на стаканы с вином, как будто много дней мучались жаждой, и звук разгрызаемых вишневых косточек слышался из всех углов комнаты.

У меня болело колено. Я, хромая, подошла к двери. Талейран остановил меня:

— Ваше высочество ранены?

— Нет, нет. Я только устала, Ваша светлость.

Он поднес к глазам лорнет.

— Наш друг, республиканец Лафайет, кажется, был старой любовью Вашего высочества?

Взятый им тон меня возмутил. Я очень рассердилась.

— Это единственный человек в этой комнате, у которого чистые руки, — заявила я.

— Действительно, Ваше высочество. Он все время занимался своим садиком и умывал руки касательно всех событий. Сейчас его руки безусловно чисты!..

За окнами послышалась команда. Талейран прислушался.

— Это раздача муки, — пояснила я.

Подошел Лафайет, его глаза смотрели на меня с такой нежностью, будто он хотел меня поцеловать.

— Как вы добры, дитя мое! Вы начали с посредничества, а теперь раздаете жизнь!

— Вы так добры и рассудительны, — сказал Талейран с улыбкой, беря бокал у слуги. — Эта маленькая страна с большим будущим, — он поднял в мою честь бокал: — За Швецию, Ваше высочество!

Я вспомнила, что весь день ничего не ела и не пила. Но в это время я увидела, что Фуше хочет взять шпагу.

— О, нет, м-сье министр, — воскликнула я и, прихрамывая, быстро подошла к нему.

— Но французское правительство… — начал он. Впервые я увидела блеск его маленьких глаз. Жадный блеск!

— Шпага была отдана союзникам, а не французскому правительству. Я сохраню ее, пока генерал Блюхер или Веллингтон не решат, как с ней поступить.

Наконец, я смогла уйти в спальню. Моя коленка посинела и распухла. Мари, качая головой, сняла с меня пыльное платье. На улице стало тихо.

Я пишу дневник, а за окнами уже занимается утро.

Папа, Лафайет постарел. А тот листок с Декларацией Прав человека отдан мною уже давно Персону и теперь находится в Швеции…

С момента возвращения Наполеона с Эльбы прошло девяносто… девяносто пять…, нет — сто дней. Сто дней — сто веков! Неужели мне всего тридцать пять лет? Жан-Батист далеко, а Дезире в Париже. Когда же эти двое будут жить вместе? Мне кажется, что пора закончить мой дневник, папа!

Это случилось!.. Хотя я уже давно пыталась приучить себя к мысли, что это должно произойти, я никак не могла себе представить, как это будет… Это случилось, и ничего, ничего нельзя сделать, чтобы этого не было…

Я сидела за фортепьяно, пыталась сыграть мелодию, сочиненную Оскаром. Жаль, что Жан-Батист истратил столько денег на мое обучение игре на фортепьяно. Я до сих пор не научилась порядочно играть, и мои пальцы так устают!

Мне объявили о приезде шведского посла. Я не нашла в этом ничего особенного. Шведский посол довольно часто навещал меня.

День был серый и дождливый, было время вечернего чая. Но когда он вошел, я почувствовала — что-то случилось. Он остановился почти в дверях. За ним закрылась дверь. Мы были одни. Он стоял у дверей совершенно неподвижно. Между нами была вся комната.

Я поторопилась ему навстречу, в это время он поклонился. Огромное волнение, даже страх охватили меня, так глубок и важен был этот поклон.

Тогда я увидела креп на его руке и почувствовала, что вся кровь отлила от моего лица.

— Ваше величество… — Он медленно приблизился. — Ваше величество, я принес печальную весть — король Карл скончался пятого февраля.

Я стояла как потерянная. Я мало знала старенького дрожащего короля, но его смерть означала…

— Его величество король Карл XIV Иоганн поручил мне сообщить об этом Вашему величеству, а также передать это письмо.

Я была неподвижна. Посол подошел ко мне и передал конверт.

— Ваше величество, пожалуйста! — сказал он веско. Я протянула руку и взяла конверт.

— Садитесь, барон, — пролепетала я, опускаясь в ближайшее кресло. Мои пальцы дрожали, когда я распечатывала конверт. Это был большой лист, на котором Жан-Батист нацарапал второпях: «Дорогая, ты теперь — королева Швеции. Прошу тебя, держи себя соответственно. Я настаиваю! Твой Ж. Б.» И внизу: «Не забудь уничтожить это письмо сейчас же».

«Держи себя соответственно»… Я бросила листок и улыбнулась. Потом я поняла, что посол внимательно смотрит на меня. Я быстро сделала свое лицо печальным и немного надменным.

— Мой муж пишет, что я теперь королева Швеции и Норвегии, — сказала я гордо.

Посол поклонился мне, привстав в кресле.

— Шестого февраля Его величество был провозглашен королем, по наследству, под именем Карла XIV Иоганна Шведского и Норвежского, а супруга Его величества была провозглашена королевой под именем Дезидерия.

— Никогда Жан-Батист не позволил бы этого, я хочу сказать, чтобы меня называли Дезидерия, — заявила я.

Посол не знал, что ответить.

— Как, как это случилось? — спросила я.

— Старый король умер во сне. У него был приступ первого февраля. Два дня спустя доктора заявили, что конец близок. Ее величество и Его высочество наследный принц дежурили в комнате больного.

— А вдовствующая королева?

— Ее величество королева София-Гедвига и с ней принцесса София-Альбертина. Ее величество сидела возле маленького туалета. Все время, пока продолжалась агония, Ее величество не сделала ни одного движения. Только… мантию… Надеюсь, мой рассказ не слишком взволновал Ваше величество?

— Прошу вас, продолжайте, барон!

— Мой друг написал мне обо всех подробностях. В кабинете, рядом с комнатой умирающего, собрались члены правительства и придворные. Дверь была открыта. Пятого февраля в семь часов дыхание короля стало спокойнее. Предполагали, что к нему возвратится сознание. Королева упала на колени, принцесса София-Альбертина стала вполголоса молиться. И действительно, король открыл глаза и внимательно посмотрел на наследного принца, я хочу сказать… на Его величество, теперь… И Его величество выдержал взгляд короля и тоже смотрел ему в глаза. Королева обернулась только один раз, чтобы попросить принести ей мантию. Мой друг пишет, что Ее величество была очень бледна и казалась окоченевшей, хотя в маленькой комнате была ужасная духота. Непонятно…

— Да, барон, вам это непонятно. Что же было дальше?

— Потом умирающий опять внимательно посмотрел на наследного принца и его дыхание стало ровнее илегче. В десять вечера все было кончено.

Я опустила голову. Мне тоже было холодно.

— А потом?

— Потом вдовствующая королева и принцесса покинули комнату, остальные также вышли. Остались лишь Ее величество. Она пожелала остаться с умершим королем. — Посол вздрогнул.

Потом продолжал:

— В полночь Ее величество дала аудиенцию членам правительства и приняла их присягу. Эта церемония обусловлена конституцией. В первом часу утра наследного принца провозгласили королем Швеции и Норвегии. Сразу же Его величество занялся траурными приготовлениями. После заупокойной мессы Его величество потребовал коня и сделал смотр войскам стокгольмского гарнизона. В это время перед дворцом собрались члены муниципалитета, чтобы принести присягу Его величеству. На другой день Его величество впервые занял свой трон в Сенате, чтобы принести королевскую присягу. В то время как Его величество положил руку на Библию, наследный принц Оскар опустился на колени перед своим отцом… Ваше величество не может представить себе ликование, которое царит в Швеции. Однако коронация, согласно желанию Его величества, состоится только 11 мая.

— 11 мая?

— У Его величества, вероятно, были веские соображения, чтобы назначить коронацию именно на этот день.

— 11 мая будет как раз двадцать пять лет с того дня, как солдат Жан-Батист Бернадотт получил чин сержанта вармии Французской Республики. Это — большой день в жизни моего мужа, барон.

— Да, да, конечно, Ваше величество.

Я позвонила, чтобы принесли чай. Марселина вошла, чтобы помочь мне. В молчании мы выпили первую чашку.

— Еще чашечку, барон?

— Вы очень добры, Ваше величество!

Бедная Марселина так вздрогнула, что чашка выскользнула из ее рук и разбилась вдребезги. Прощаясь, посол сказал мне:

— Король Франции, вероятно, сделает вам визит соболезнования.

— Когда бьется посуда — это к счастью, — сказала Марселина, застенчиво глядя на меня.

— Возможно. Почему ты на меня так смотришь?

— Ваше величество, королева Швеции и Норвегии, — медленно сказала она, не переставая смотреть на меня во все глаза.

«Завтра нужно заказать траурные платья», — подумала я. Потом я опять подошла к фортепьяно. Я смотрела на ноты, написанные рукой Оскара, наследного принца Швеции и Норвегии. Я еще раз проиграла мелодию, потом закрыла инструмент. — Я не буду больше играть на фортепьяно, Марселина.

— Но почему, тетя?

— Потому что я играю очень плохо. Очень плохо для королевы!

— Теперь мы не сможем ездить к тете Жюли. Тебе придется уехать в Стокгольм. Тетя Жюли будет очень огорчена. Она так надеялась, что ты будешь ее навещать.

— Она может и дальше надеяться. Я буду у нее бывать, — сказала я, проходя в спальню.