Голоса Лоррелл и Джимми на пластинке переплетались. СиСи кивал головой и тихонько подпевал, взяв за руку Мишель, которая не так давно обнаружила, что влюблена в своего продюсера. Лоррелл положила руку на колено Джимми, а второй тихонько поглаживала бой-френда по спине в надежде успокоить, а он волновался и кусал ногти. Запись закончилась.

В комнате надолго повисло молчание. Джимми, Лоррелл, СиСи, Мишель и Дина затаили дыхание в ожидании вердикта Кертиса, который почти всю песню прослушал с закрытыми глазами. Наконец он заговорил:

– Хорошо. Действительно хорошо.

Джимми одернул джинсовую куртку, расшитую стразами, пододвинулся к краю дивана и улыбнулся во весь рот. Сильнее голова кружилась только у СиСи, который чуть ли не всю песню сидел не дыша. Он волновался так же – если не больше, – как Джимми: ведь если Кертис одобрит новый сингл Джимми, это повысит шансы СиСи превратить их компанию в своего рода социальное зеркало, ведь сейчас соул-исполнители и все чернокожие артисты как никогда солидарны с борцами за права афро-американцев.

– Мы решили сделать тебе сюрприз, Кертис, – взволнованно сказал СиСи. – Поэтому несколько опередили события и сами записали песню.

– Ага, типа подарка к Рождеству, – с улыбкой поддакнула Лоррелл.

– А СиСи поставил номер, – добавила Мишель, с гордостью похлопывая СиСи по руке.

Дина тоже взяла СиСи за руку:

– Очень сильная вещь. Мне нравится.

– Говорю тебе, Кертис, – вмешался Джимми, – именно это мне сейчас и нужно. Как ты все время повторяешь, брат. Новое звучание.

– Но все же это политическая песня, – бесстрастно заметил Кертис.

Шум в комнате тут же стих. Все замерли, и улыбки сползли с лиц.

– Но это же правда, – возмутилась Мишель, единственная из присутствующих, кто не понимал, что Кертису плевать на ее убеждения. – Я возмущена. Мой брат во Вьетнаме, сражается в бессмысленной войне, и я возмущена.

Вдохновленный словами своей девушки и, возможно, немного напуганный, что она сейчас перегнет палку, СиСи вставил свои пять копеек:

– Да, Кертис. Разве музыка не должна выражать чувства людей?

– Нет, – сказал Кертис, поднимаясь с места. – Музыка должна продаваться. Доверься мне, Джимми, мы подберем тебе какой-нибудь новый материал. Пойдем, Дина, я хочу, чтобы ты кое с кем встретилась, – с этими словами он направился к двери, тут же выбросив из головы песню Джимми. Смущенная Дина тоже встала с дивана по команде мужа. – И расстегни рубашку, брат, это портит твой имидж.

Дина посмотрела вслед Кертису, потом подошла к Джимми, который устало опустился на диван.

– Прости, Джимми. – Дина тронула его за плечо.

Потом еще раз повторила извинения, обращаясь к остальным, но никто не удостоил ее ни ответом, ни взглядом. Все словно оцепенели, кроме Джимми, который достал из кармана куртки маленький блестящий пакетик и сделал дорожку прямо на журнальном столике.

– Дорогой, ну не сейчас, – поморщилась Дина, качая головой.

Но Джимми нужно было расслабиться. Без шуток.

Он стал употреблять наркотики так, как некоторые пьют кофе на завтрак и едят сэндвичи на обед и цыплят на ужин. Немного кокаина или амфетамина, чтобы проснуться, пару таблеток, чтобы успокоиться, немного травки, чтобы очистить голову, пара коктейлей, чтобы расслабиться. В наркотиках, думал Джимми, спасение, это единственная любовница, на которую всегда можно положиться. Да, Лоррелл ему помогала. Она убедила СиСи записать «Терпение», а когда бывала в городе, то всегда спала с Джимми, но это случалось все реже и реже, потому что она все время где-то ездила: то таскалась с Кертисом и Диной, то рассекала на своих дорогущих машинах и тратила деньги – деньжищи! – или выступала на сцене заведений, где комфортно себя чувствовали только белые. И пока Лоррелл наслаждалась славой поп-звезды (читай: белой), Джимми чувствовал, как редеют ряды его фанатов, которые были слишком заняты мечтами о трио «Мечты», войной и настоящей соул-музыкой, им было плевать на негра с набриолиненными волосами, горланящего те же песни, что и семь-восемь лет назад, еще до войны во Вьетнаме, до убийств Малколма[13] и Мартина, до того, как движение за власть черных выплеснулось на улицы. Джимми выступал все реже и реже, а если и выступал, то это были обычно ретроспективы соул, куда приглашали вышедших в тираж исполнителей, чьи пластинки пылились по подвалам Америки.

Джимми оставалось только тосковать дома со своей женой Мельбой, суровой и набожной, верившей в Господа и тратившей на себя все деньги, заработанные Джимми музыкой, которую она не слушала. Госпел – вот чем увлекалась Мельба, госпел, а еще Библия, ее пастор в миссионерской баптистской церкви Святой Земли, дорогие машины, бриллианты и шмотки. Мельба даже не удосуживалась сообщать мужу, что уходит, просто пропадала, а через несколько часов возвращалась с пакетами из магазинов в одной руке и Библией – в другой.

Но Джимми сложившаяся ситуация вполне устраивала: ведь когда Мельба уходила из дому, он мог заниматься любовью со своей единственно желанной возлюбленной, которая ничего не просила взамен. Джимми любил свою белую женщину – кокаин.

Эта любовь не ускользнула от взгляда Кертиса.

– Слушай, мне нужно с тобой перетереть кое о чем, – сказал Кертис, закрывая дверь своего кабинета за Джимми, которого вызвал в офис «Рэйнбоу Рекордс».

– Прости за опоздание, – просопел Джимми. У него снова тряслась правая нога. Вожделенный пакетик буквально прожигал дырку в кармане брюк. Джимми отчаянно хотелось вернуться домой, раздеться, устроиться со своей белой возлюбленной на диване перед стереопроигрывателем и ласкать ее, слушая Марвина Гея, но он понимал всю важность встречи. СиСи уже рассказал о телевизионном шоу, которое Кертис планирует снять в честь юбилея звукозаписывающей компании с участием всех своих звезд, и ждал, когда же ему позвонят и пригласят на съемки. – Меня задержали кое-какие дела, ну, ты понимаешь. Но вот он я, к твоим услугам, а что ты хотел?

– Слушай, Дик Кларк снимает специальное шоу, в котором примут участие все звезды «Рэйнбоу Рекордс».

– Да, я что-то такое слышал краем уха, – сказал Джимми, потирая нос и изо всех сил стараясь унять дрожь в правой ноге. – Буду рад помочь, но ты должен позволить СиСи написать для меня какую-нибудь новую песню, потому что.

– Послушай, что я тебе скажу, брат, – перебил его Кертис. – Вообще-то я не собирался включать тебя в концерт, но продюсеры упросили, потому что сочли, что нужно показать и мой самый первый проект. У меня нет другого выбора, кроме как выпустить тебя на сцену. Но позволь мне кое-что тебе сказать, – продолжил Кертис, выпрямляясь и облокачиваясь на стол. – Тебе придется привести себя в порядок, причем начать прямо сейчас.

– Погоди-ка, ты о чем? – возмущенно спросил Джимми.

– Перестань принимать наркотики, тогда получишь право выйти на сцену. У тебя реальные проблемы, парень, а мы ведь столько лет дружим, вместе с тобой начали деньги зарабатывать, помнишь? Да? – Кертис ждал ответа.

– Да. хорошее было время. – запинаясь, пробормотал Джимми.

– Когда я только-только начал заниматься этим бизнесом, ты дал мне шанс, брат, а теперь я плачу той же монетой – даю тебе шанс, позволив выступить на этом шоу. И если ты перестанешь принимать наркотики и пить и выступишь как надо, то мы вернемся в студию и посмотрим, что можно сделать с новым звучанием, о котором ты все время толкуешь.

– Но.

Однако Кертис не хотел больше ничего слушать. Он давно уже списал Джимми со счетов, решив, что этот исполнитель никогда не сможет достичь высот Дины, поскольку из Джимми никак не выколотить этот дух улицы. Можно дать Джимми песню Синатры, и Джимми прогорланит ее так, что и сам Синатра не узнает свое творение. Это не то исполнение, которого так упорно добивалась звукозаписывающая компания. Лицо «Рэйнбоу Рекордс» – это здравомыслящий, твердо стоящий на ногах аполитичный афро-американец, верхушка среднего класса, здесь, как считал Кертис, нет места крикливому, никому не нужному наркоману в дашики[14] и растаманском берете. Но если Дирку Кларку приспичило вставить Джимми в юбилейный концерт, то Кертис должен был выпустить Джимми на сцену, а значит, Джимми будет петь.

Кертис быстро поднялся из-за стола и протянул руку:

– Пора бежать, брат. У меня еще пара встреч, ну, ты понимаешь.

Джимми медленно встал с красными от злости глазами:

– Да, парень, займись-ка своими делами, а со своими я уж как-нибудь сам разберусь.

– Разберись уж, брат. – Кертис направился к двери. – Выступление состоится в следующий вторник. Моя секретарша позвонит тебе и обговорит все детали. Ты будешь петь «Я не хотел тебя обидеть», милая сдержанная песенка. Ну, зрители такое любят, кроме того, номер уже поставлен, так что тебе не придется слишком утруждать себя репетициями.

– Ага, сдержанная песенка…

– Ладно, приятель, увидимся, – с этими словами Кертис вышел из кабинета.

Джимми хотелось смести все со стола Кертиса, своротить книжные полки, сломать что-нибудь. Кертис считает, что оказывает ему, Джимми, любезность? Да это я помог тебе сделать первые шаги в бизнесе, если бы не я, то ты продавал бы свои занюханные «кадиллаки» на занюханной Вудуорд-авеню кучке вонючих негров! А теперь посмотрите-ка – ведет себя так, словно спасает Джимми, и Джимми еще надо доказывать, что он заслуживает звездного статуса!

Джимми был не настолько глуп, чтобы разгромить кабинет Кертиса, но и оставлять это дело так не собирался. Он достал кокаин и сделал дорожку с помощью визитки Кертиса прямо на его столе, а потом втянул наркотик натренированной ноздрей словно пылесос.

– Ага, будет тебе сдержанная песенка, – ухмыльнулся Джимми, облизнул пальцы, стер остатки белого порошка со стола и втер их в десну.

Он резко повернулся на каблуках, хлопнул в ладоши и пулей вылетел из кабинета – вниз по ступеням, прочь из «Рэйнбоу Рекордс». Джимми натянул растаманский берет до бровей, чтобы уберечь чувствительные глаза от яркого солнечного света. Так, нужно позвонить кое-кому и раздобыть кокаина. Чтоб хватило до следующего вторника.