Чувствую, как Адам трогает татуировки, и слова уже готовы сорваться с языка…

Но он уезжает. Адам возвращается к голливудской жизни, и, если откроюсь сейчас, то все будет гораздо больнее.

Так что я встаю и направляюсь в ванную. Его семя стекает по телу, и мне интересно, должна ли я чувствовать хоть каплю стыда за то, что вытворяла с ним. Но мне не стыдно. Я включаю воду и становлюсь под душ пока вода ощущается еще обжигающе горячей.

И смываю его с себя.

Когда я выхожу из душа, Адам уже одет в темно-синие джинсы и черную футболку. Он протягивает мне чистые, сложенные иную футболку и спортивные шорты.

— Думаю, возможно, тебе лучше надеть эту одежду, а не платье.

В общем, спасает меня от позора. Просто ох*еть, какой тактичный. Черт бы его побрал. Я беру их, надеваю бюстгальтер и трусики, потом шорты и футболку. Он даже позволяет мне взять его спортивные сандалии вместо шпилек. Платье и туфли кладу в сумку. Затем мы идем в тишине к лифту и спускаемся в холл. Все устремляют на меня глаза, а потом отводят в сторону. Если и очевидно, что мы вместе провели ночь, то взгляды подтверждают это. Я не чувствую стыда. Только сожаление, что отношения ощущаются гораздо иными, когда на самом деле они никогда не могли бы стать больше, чем просто на одну ночь.

Конное такси уже ожидает. Адам помогает мне подняться и садится рядом. Потом протягивает стодолларовую купюру возчику.

— Еще столько же, если вы никого больше не возьмете.

— Без проблем, — говорит мужчина и щелкает вожжами. — Куда ехать?

Адам говорит ему мой адрес, и лошади начинают двигаться вперед.

Поездка долгая и напряженная. Ни один из нас не готов откровенно говорить, особенно на глазах у водителя такси. Мы останавливаемся у моего дома, Адам выходит, протягивает мне руку, помогая спуститься, и провожает до двери.

— Я уезжаю через пару часов, — говорит Адам. — Сразу, как только соберусь.

— Знаю.

Тишина.

— Дез.... послушай, — начинает он, затем вздыхает. Его пальцы касаются моего подбородка. — Знаешь, есть столько всего, что я хочу сказать тебе прямо сейчас, но даже не уверен, с чего начать.

— Это то, что всегда случается, Адам. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и чувствую, как сердце сжиматься, что это конец, и становится холодно. — Ты удивительный. Прошлая ночь была... и это утро... Боже. У меня даже нет слов.

Кажется, что Адам ведет борьбу с эмоциями, ища, что бы сказать. Он касается губами моих, но это холодное и бесстрастное прощание.

— Дай мне свой номер, — спрашивает Адам.

Какая ложь. Не холодная и бесстрастная. Я просто отказываюсь что-либо чувствовать.

Просто не могу смотреть на него.

— У меня нет номера. И у меня нет мобильного.

Он, кажется, озадачен этим.

— У тебя нет телефона?

Я качаю головой.

— Не-а. Какой смысл? Мне некуда звонить. Я вижу Рут каждый день, и этого... достаточно. К тому же, сотовые телефоны слишком дорогие.

— Тогда как же мне найти тебя?

— Боже, Адам..., — вздыхаю я.

Он выдыхает и отступает назад, принимая то, что его оттолкнули. Принимая и не злясь.

— Ладно, Дез. Я все понимаю. — Адам снова отступает назад в нерешительности, как будто ждет, что передумаю.

Но я молчу, и он потирает лицо рукой.

— Тогда, прощай, — говорит он слишком буднично.

— Прощай, Адам.

Сердце окончательно каменеет, когда он поворачивается и, не оглядываясь, забирается в экипаж.


ГЛАВА 8

ДЕЗ


Адам уехал, уехал давно. И это к лучшему. Но, боже, это отдается такой болью, которая никогда не перестанет болеть. У меня еще есть несколько дней на острове Макино перед отъездом, и я не могу дождаться, чтобы покинуть его. Просто хочется вернуться в Детройт, в школу и в ту дерьмовую жизнь, к которой привыкла.

Я не плачу, потому что никогда этого не делаю. И кроме того случая с глупой панической атакой, не плакала очень давно. Но это не значит, что мне не хватает всякой хрени. Я сижу на кровати и стараюсь не думать, не вспоминать, не размышлять. Но терплю в этом полную неудачу. Проходит полчаса, когда я вспоминаю, что сегодня понедельник, и у меня работа... началась час назад.

Дерьмо.

Быстро втискиваюсь в униформу и бегу сломя голову через весь город в офис.

Когда я вся потная с заплетающимися ногами вваливаюсь в кабинет Фила, он был очень удивлен, увидев меня.

— Дез? Рут заезжала сегодня рано утром, чтобы сказать, что ты заболела. Что ты здесь делаешь?

Боже, благослови Рут за то, что прикрывает мою задницу. Я вытираю лицо.

— Я… чувствую себя получше.

Фил смотрит на меня долгим взглядом, явно пытаясь понять, все ли со мной хорошо. В конце концов, он просто пожимает плечами.

— Как угодно. Ты здесь. Можешь и поработать.

После выдачи задания я усердно работаю, и когда заканчивается смена, работаю еще один лишний час, чтобы компенсировать утреннее опоздание. Затем направляюсь в конюшню и нахожу Мака, ее хозяина.

Мак – низкого роста, крепкий, недавно переехавший сюда среднего возраста мужичок с густой бородой и ласковыми карими глазами. На конюшне он строг к работникам и мягок с лошадьми, но любит меня, потому что я люблю животных.

— Привет, Дез, — бормочет он и протягивает грабли, чтобы собрать навоз. — Рад, что ты здесь. В дальнем конце не помешает немного помощи.

— Звучит хорошо. — Меняю рабочие армейские ботинки на запасную пару грязных сапог, которую Мак держит здесь для меня.

Я с энтузиазмом убираю навоз из пустых стойл, задерживаясь около тех, где есть лошади, чтобы погладить их носы и нашептать им всякую чепуху. Я просто тяну время. Не хочу возвращаться в общагу. Не хочу разговаривать с Рут. Не хочу ни о чем думать.

Так что продолжаю работать. Сгребаю навоз, бросаю его в тачку, пока она не заполнится, а затем вываливаю ее и начинаю снова. Я вычищаю грязь, пока руки не покрываются волдырями и не начинают болеть мышцы.

Больше, чем они болели раньше.

Появляется Мак, останавливается рядом со стойлом в нескольких метрах от меня, наблюдая за моей работой. Мюриэль, черно-белый Клейдесдал, высотой в 17 хендов (мера длины, равная 4 дюймам; 17 хендов – около 170 см) просовывает голову в коридор и толкает носом Мака. Когда я заканчиваю убирать стойло, Мак забирает у меня тачку.

— Убирайся отсюда, Дез. Знаешь, думаю, надо что-то оставить и для других.

Он грубоват и неразговорчив, но понимает мою потребность занять руки и никогда не задает лишних вопросов.

Уже на закате я покидаю конюшню и возвращаюсь в общежитие. Руки пульсируют, спина болит, а все остальное горит. Рут лежит на кровати, читая что-то на своем Kindle. Она кладет его вниз, когда я вхожу, и выжидающе смотрит на меня. А я игнорирую ее, снимаю комбинезон и надеваю шорты.

С опозданием понимаю, что это шорты, которые Адам оставил мне. Я соплю, а Рут продолжает смотреть на меня.

— Дез. Выкладывай уже.

Продолжаю игнорировать ее, заваривая кружку чая. Наконец, я сажусь на постель у ее ног, прислонившись к стене.

— Не хочу говорить об этом.

Она фыркает.

— Ни хрена. Ты никогда ни о чем не хочешь говорить. Но... ты должна мне хоть что-нибудь объяснить. Господи. Я оборачиваюсь, а тут Адам, мать твою, Трентон стоит и спрашивает тебя. Добавь к этому, что ты выглядела как контуженая, прошлой ночью... что-то случилось, и он как-то связан с этим. И потом ты не пришла ночью домой, и теперь здесь... и на тебе лица нет. Поэтому повторяю еще раз, выкладывай, сучка.

Я тереблю мягкую, тонкую ткань шорт Адама и ненавижу, как и очень люблю, что они пахнут им. А футболка даже сильнее.

— Я вчера вечером встретила Дилана Вейла.

Ее глаза сужаются.

— Не пытайся отвлечь меня. Ты расскажешь мне ВСЕ о том, о чем уже однажды говорила, - почему Адам Трентон был здесь и почему на тебе его одежда, и где ты была прошлой ночью.

Единственный человек на Земле, который знает, что я девственница (или была ей) - это Рут, но даже она не знает почему, хотя, думаю, подозревает правду. Поэтому пожимаю плечами.

— Прошлой ночью я была с Адамом. — Провожу пальцем вверх и вниз по бедрам и отказываюсь смотреть на Рут.

— С Адамом. — Чувствую, что она обрабатывает все возможные значения слов, затем приподнимается, подвигается ко мне и берет мое лицо в руки, заставляя меня, наконец, посмотреть на нее. — И когда ты говоришь «с Адамом», ты же не имеешь в виду, что ты с Адамом…?

Я просто минуту смотрю на нее, затем отвожу лицо от ее рук.

— Может быть, — бормочу я.

— Ты потеряла девственность с Адам Трентоном? — Рут почти что орет, потом хлопает руками по рту. — Дез! Какого хрена? Ты потеряла разум? О чем ты думала? Черт подери. Черт подери. О чем ты думала?

— Рут, Господи Иисусе, женщина, успокойся.

Она подпрыгивает на кровати.

— Успокойся? Успокойся? Какого черта ты предлагаешь мне успокоиться? Как это произошло? Почему это произошло? Как это было? Говори, женщина, говори!

Я прочищаю горло.

— Если ты заткнешься на хрен на пять секунд, я расскажу, что смогу. — Делаю глубокий вдох и выдох. — Я встретила его на днях. В пятницу. Он был на экскурсии в экипаже, увидел меня, и по причинам, по которым не могу притворяться, что понимаю, решил соскочить, подойти ко мне и заговорить...

Я рассказываю ей про помадки, последующий визит в бар, про шторм, церковь, про то, что целовалась с ним и про паническую атаку. Когда добираюсь до того, как он пригласил меня на прием, Рут снова теряет самообладание.