Лара не любила в матери этого поверхностного отношения к жизни, беспечной лёгкости, словно проблемы должны были решаться сами собой. Она знала, что Елена Петровна привыкла перекладывать любые заботы на плечи других, но чаще это были её мужчины. И только в последние годы, когда количество мужчин вокруг матери стало сокращаться с невероятной скоростью, а с ними же стали медленно таять средства к существованию, она вспомнила о Ларе и начала её тормошить по самым разным вопросам. Лара, пусть не всегда довольная, но всё же помогала матери, успокаивая себя тем, что бывший муж оставил Елене Петровне дом в личное пользование и положил на счёт большую сумму денег, которую, если расходовать разумно, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Но что такое «разумно», Елена Петровна давно забыла. Она привыкла жить в роскоши, привыкла к дорогим вещам, экстравагантным покупкам, хорошему отдыху, привыкла не считать деньги и не заглядывать в графу «цена». И когда на неё свалилась такая неприятность, как «долги и погашение кредитов», Елена Петровна действительно не знала, что с этим делать. Единственную возможность к спасению нужно было искать у Лары.

Спустя два часа Елена Петровна вышла из ванны, благоухающая и довольная собой, и снова заглянула к Ларе. На Елене Петровне были темно-синие прямые брюки, элегантный твидовый жакет, по которым виднелся тонкий хлопковый джемпер. Её короткие белокурые волосы были завиты, а на лице сделан аккуратный макияж. И действительно, сложно было представить, что Елене Петровне давно минуло сорок пять и даже пятьдесят лет. Она выглядела молодо и свежо.

Стоя в дверях, Елена Петровна закурила.

– Ну как, Лар? Какие новости?

– Никаких, мам. Обзвонила своих знакомых – никто не может дать такую большую сумму: скоро Новый год, многим предстоят большие расходы.

– Что же делать?

– Буду продолжать звонить, мам.

– А я пойду посмотрю телевизор, дочка, – давно ничего русского не смотрела. Кстати, я выбросила несколько твоих флаконов, там совсем мало оставалось.

– О’кей, – вздохнула Лара.

Елена Петровна не заметила недовольства дочери, а та решила, что сейчас не стоит ругаться с матерью в очередной раз на ту же самую тему. Но как только Елена Петровна ушла в гостиную, Лара со злостью встала и пошла в ванную, где в мусорном ведре обнаружила две почти наполовину полных пластиковых бутылки с шампунем и гелем для душа. Лара поставила их обратно на полку, зная, что завтра мать снова отправит бутылки в мусорное ведро, присоединив к ним парочку других.

Выбрасывать наполовину использованные вещи, косметику, духи, есть только полбутерброда, выпивать полбокала вина, выкуривать половину сигареты было неизменной привычкой Елены Петровны. И если еда и напитки волновали Лару мало, хотя и здесь ей было неприятно обнаруживать надкусанные конфеты или печенье в вазочке со сладостями, то всё, что касалось личных вещей, косметики, вызывало у неё раздражение и злость. Она понимала, что это не просто дурная привычка, а какая-то болезненная, извращённая форма психологического восприятия жизни, но не знала, что с этим поделать, как с этим бороться, как помочь Елене Петровне.

А мама ничего преступного и неприличного в этом не замечала. Такую привычку она приобрела ещё в детстве. В скудно отапливаемой комнате барака, где Лена жила с мамой, ничего целого, кроме двух раскладушек, не было. Всё остальное какое-то рваное, кусковое. Занималась Лена за маленьким столом, сделанном из двух сбитых деревянных ящиков и поставленной на них крышки. Единственный стул был весь поломанный, ножки приходилось связывать верёвками, чтобы не разваливались, а сиденье было подбито из соломы и сшитых лоскутков.

Скромный гардероб и немного белья Лариса Сергеевна хранила в маленьком чемоданчике, который ей достался от соседки – старой немки, отсидевшей срок в лагере и вышедшей на волю. Старушка доживала свои последние дни и раздавала скромные пожитки всем, кого любила и уважала. А Ларису Сергеевну она любила в первую очередь, так как та не раз лечила её в лагере и часто освобождала от непосильных работ, отправляла в больницу. Поэтому и отдала ей самое ценное из того, что было.

«Да куда мне? Вроде не уезжаем», – пыталась отказаться Лариса Сергеевна. «Уедешь, поверь мне», – сказала немка, поставила чемодан на пол и вышла. Так несколько лет маленький чемоданчик прослужил шкафом для мамы и дочери, а потом с ним уезжали в столицу. В него же Лариса Сергеевна складывала небольшие кусочки мыла, а то и вовсе обмылки. Она очень любила душистое, блестящее перламутровым блеском мыло и, хоть в Сибири такого не было, мечтала о нём, собирая остатки гостовского хозяйственного и хвойного.

И когда они с Леной вернулись в Москву, мыло стало болезненной любовью Ларисы Сергеевны – она покупала его повсюду, будто коллекционер. В узком коридоре московской квартиры рядом с дверью стояло низкое зеркальное трюмо с двумя ящиками, битком набитыми мылом: детское, «Тик-так», женское туалетное, в тёмно-синей упаковке, в белой с красивыми нежно-розовыми лепестками роз – каких только видов и сортов там не было. Стоило открыть дверцу, и тебя волной обдавал стойкий мыльный запах.

В небольшом уголке барачной комнаты рядом с узким окном стояла ещё одна сколоченная фанерная тумба, в которой хранилась еда. Но и там никогда не было ничего целого – какие-то объедки, огрызки, початая буханка хлеба, полбидона молока. Елена Петровна помнит, как, вернувшись в столицу, она покупала булку «московскую» и съедала её по дороге домой, смакуя и в то же время жалея, что нарушает её идеальную целостность. «Наешься от пуза, – говорила Елена Петровна, изредка вспоминая своё московское детство, – а такая тоска берёт. Думаешь: нет, надо было оставить половинку, вечером поесть. Стала откладывать, но хлеб засыхал, и приходилось выбрасывать, поэтому я больше ничего не храню никогда».


***


Этим же утром Константин Гринёв проснулся и посмотрел на часы. Было почти девять утра. Он потянулся и мечтательно подумал, что наконец-то сегодня вся его жизнь изменится. Ему предстояли пробы на роль в полнометражном фильме. Почти месяц прошёл с той встречи в клубе, когда Лара договорилась о пробах для Кости, но постоянно что-то срывалось: то режиссёр уехал отдыхать на две недели, то он был занят другими проектами, то Лара уехала в командировку. Костя сильно из-за этого не переживал, с лёгкостью находя чем заняться: вместо того, чтобы ехать в институт, звонил Фиолету и Даниилу, как и во время учёбы в «Щуке», договаривался о встрече в староарбатских кофейнях. Новый институт, преподаватели, студенты – всё его раздражало, он был только рад найти причины не ходить туда.

С Ларой он встречался несколько раз, но назвать эти встречи деловыми было нельзя. Они развлекались: ходили в ночные клубы, на всевозможные презентации, которыми кишит Москва, ужинали в ресторанах. Но вот недавно Лара позвонила и сообщила, что наконец-то договорилась о пробах для него.

Костя присел в кровати и посмотрел в окно. Затем встал, открыл форточку и закурил. Он сидел на постели и смотрел на часы. Ему нужно было выйти из дома через двадцать минут.

Костя прислушался. Поначалу ему показалось, что в квартире никого нет. Он вышел в коридор и прошёл на кухню, где совершенно неожиданно застал отца. Тот пил кофе и курил. Костя радостно подбежал к отцу, обнял его.

– Привет! Ты когда с гастролей вернулся?

– Привет, Костя, – ответил отец – мужчина лет сорока пяти, но на вид ещё очень молодой, с загорелой кожей. – Да вот только пару часов назад приехал. Ну как твои дела? Мать сказала, что ты познакомился с Ларой Рубик. Как твои успехи?

– Пока рано судить. Сегодня пойду на пробы.

– Здорово. – Отец был явно рад успехам сына. – А что за фильм?

Но в тот момент, когда Костя собрался рассказать отцу о фильме, о Ларе, о том, как наконец-то всё стало классно в его жизни, раздался звонок мобильного телефона отца. Он взглянул на экран, взял телефон и, сказав сыну «извини», ушёл к себе в спальню. И только там ответил.

Костя остался сидеть на стуле. Но любопытство взяло верх, и он прокрался на цыпочках к двери спальни и прислушался. Оттуда доносился смех отца: «Да, котёнок, скоро увидимся… Нет, я один. Сын дома, скоро уйдёт… Она… Не знаю, работает всю неделю… Нет я её не видел, только что приехал… Да, давай через пару часиков созвонимся, когда я буду ближе к тебе, пообедаем вместе… И я тебя целую… – Снова смех. – Конечно, я очень скучал… Пока…»

Костя быстро вернулся на кухню. Отец, направляясь в ванную, посмотрел на него.

– Ну ты как, уже уезжаешь?

– А что?

– Во сколько у тебя пробы-то?

– Да прям сейчас. – Костя вспылил. – Уже ушёл я.

– Ты что так нервничаешь? Переживаешь, что ли?

– Да. – Костя ушёл к себе в комнату и хлопнул дверью.

Там он сел на диван, посмотрел на разбросанные по полу вещи. Потом открыл ящик стола, достал все деньги, которые Лара дала ему ещё месяц назад. Из этой суммы за эти недели он почти ничего не потратил. Костя позвонил Даниилу и попросил за ним заехать.


Едва Лара положила трубку, получив очередной вежливый отказ, как зазвонил телефон.

– Алло.

– Привет, Ларочка, – сказал мужской голос. – Это Герман. А твой герой-то не приехал.

– Как не приехал?

– Мы его прождали до полдвенадцатого. Я почти два часа потерял. Он не позвонил, ничего не сказал. Может, конечно, с ним что-то случилось. Ты узнай. Но Лар… – Герман замолчал, раздумывая, говорить или нет, но всё же сказал. – Пожалуйста, в следующий раз давай серьёзнее. У меня всё срывается.

– Герман, прости ради Бога. Ты же знаешь, со мной такое редко бывает. Наверное, с ним что-то случилось. Я всё выясню. Тебе кого-нибудь прислать на замену? Я сейчас девочкам позвоню, они в базе данных поищут, кто у них с таким же типажом.

– Нет, Лара, спасибо. Я уже позвонил во ВГИК, мне Вадим должен пару своих студентов отправить.