Рождество выдалось самым странным и тихим из всех, которые она могла припомнить. Она вышла утром послать телеграмму матери, пообещав, что скоро вернется. Украшения, развешанные в представительстве слугами, выглядели блеклыми и нелепыми. Никаких подарков не было, кроме скромных пакетиков, которыми обменялись Гибсоны, и конвертов, которые они вручили сотрудникам. Мэриан изо всех сил старалась их расшевелить, ставила пластинки и начала рано подавать аперитивы, но отсутствие новостей о Чарли действовало на Джоан столь удручающе, что она так и не смогла выдавить из себя улыбку. Кухня представительства произвела некое подобие торжественного рождественского обеда с цесарками, жидким соусом и вялыми овощами. Пришли несколько человек из нефтяной компании и Британского банка, не получившие отпуск для поездки домой. Джоан и Рори, также приглашенные Робертом и Мэриан, уселись за стол вместе со всеми, но почти не разговаривали. Язык у Джоан онемел, в животе урчало. Девушка жалела, что с ней нет Даниэля, хотя понимала, что при встрече ей придется ответить на неприятные вопросы. По крайней мере, она знала, что брат в безопасности и сидит за праздничным ужином вместе со своими товарищами в Низве. Джоан вспомнила рождественские дни прежних лет с их простыми радостями и поняла, что теперь, когда она стала взрослой, они утратили волшебство.

Она не смогла бы никому объяснить, почему мысль о том, что Салим может причинить вред Чарли, была для нее особенно ужасной. Джоан никому не могла рассказать, насколько хорошо знала Салима, что произошло между ней и Чарли и что в плен он попал из-за ее молчания. Не было никакого способа объяснить, что она чувствует себя виноватой, и это приводило ее в ужас. Это угнетало все сильней и сильней, пока наконец ее голова не стала раскалываться и она не почувствовала, что вокруг нее образовалась странная пустота.


На второй день Рождества, когда они сидели за завтраком, Роберта вызвали из-за стола к телефону. Холодея от ужаса, Джоан смотрела, как он выходит за дверь: она боялась, что обнаружены тела сасовцев. Со звоном уронив вилку, она ухватилась за скатерть, и Мэриан протянула руку, чтобы похлопать ее по локтю.

– Мы пока ничего не знаем, – сказала она, желая ее успокоить. – Не вешай носа.

Услышав шаги Роберта, возвращающегося по коридору, Джоан затаила дыхание. Она уже собиралась вскочить из-за стола, но Роберт улыбнулся ей на ходу. Чувство облегчения пронизало ее, голова закружилась, комната поплыла перед глазами.

– С ними все в порядке, они вернулись на базу, – объявил Роберт.

– Вернулись все? – спросила Джоан.

– До единого человека. Собственно, они только что объявились в лагере в Низве. Пришли пешком, голодные и усталые, но целые и невредимые. Они провели на ногах двое суток напролет без еды и воды. Их, должно быть, освободили, как только Натаниэль Эллиот прибыл в Маскат, – повстанцы, похоже, получили об этом известие. Возможно, они видели, как садился его самолет. В любом случае наша старушка блефовала!

– О, слава богу, – проговорила Джоан, чувствуя, как слезы выступают у нее на глазах.

– Ну вот видишь? Я же говорила, со временем все утрясется, – отозвалась Мэриан, но Джоан была слишком переполнена чувствами, чтобы ответить.

Она долго сидела молча, пока другие говорили, а Роберт ходил наверх сообщить Натаниэлю, что его сын в безопасности. Однако ее беспокоил еще один, последний вопрос, и, когда Роберт вернулся, она отвела его в сторону и спросила:

– Вы говорите, Чарльз и его бойцы освобождены? Их отпустили? И не пришлось сражаться, чтобы их освободить? И не было никакого… насилия?

– Не было. Бог знает, где бен-Шахин и его разношерстная команда теперь прячутся, – сказал он. Джоан на мгновение закрыла глаза и позволила себе расслабиться. Наконец она дождалась момента, когда все трое оказались в безопасности: Даниэль, Чарли и Салим. Освободившись от давившего на нее груза, она почувствовала слабость. – Скоро Чарльз прибудет сюда, чтобы повидаться с отцом, прежде чем тот уедет, – продолжил Роберт. – После нескольких дней отдыха, конечно.


Натаниэль Эллиот с самого прибытия остановился в представительстве, отдыхая после неожиданного для него путешествия и оправляясь от внезапного потрясения, испытанного в гостях у Мод. Бóльшую часть времени он проводил в своей комнате, и еду ему приносили туда.

– Кажется, он смущается, бедняжка, – сказала Мэриан. – Право, мне хотелось бы заверить его, что никого не заботит то, что произошло так много лет назад.

– Я не уверен, что это так, Мэриан, – заметил Роберт.

Он был потрясен спектаклем, который разыграла Мод, и сделанным разоблачением. Похоже, он не знал, как себя вести с дамой, с которой обошлись так несправедливо, и с ее раскаявшимся обидчиком. Но он воспринимал случившееся очень серьезно. Только его энергичные переговоры с султаном Саидом и губернатором Шахабом позволили Мод остаться дома до высылки в Англию, а не отправиться прямиком в Джалали. Впрочем, пожилая леди все равно не была в полной безопасности, и возмездие султана могло настигнуть ее в любой момент, пока она оставалась в юрисдикции Омана. Военные умыли руки и вернулись в Низву. Мод хранила молчание с тех пор, как вырвала у Натаниэля признание, которого так долго ждала, и отказывалась принимать кого бы то ни было. Похоже, она совсем не волновалась по поводу того, какое наказание ее может ждать со стороны оманского или британского правительства.

Когда Джоан спросила Роберта, какие обвинения могут быть против нее выдвинуты, тот лишь пожал плечами.

– Я сомневаюсь, что правительство ее величества станет добиваться возмездия при данных обстоятельствах, – проговорил он неуверенно. – Военные не станут давать делу ход, раз их люди сейчас в безопасности.

Отказ Мод принимать посетителей распространялся и на Джоан, что ее мучило. Она была изумлена, узнав, что все прочитанное ею о Мод и Натаниэле, оказалось ложью. Во время признаний Натаниэля девушка сидела ошеломленная и не находила что сказать, но теперь ее так и подмывало признаться Мод, что она потрясена несправедливостью обрушившейся на нее судьбы и сочувствует ей.

Она понятия не имела, что станет говорить, и подозревала, что все слова придутся не к месту, но все равно хотела сказать хоть что-нибудь. Джоан несколько раз поднималась по лестнице, желая навестить Натаниэля, и наконец робко постучала в его дверь. Натаниэль пригласил ее войти и был достаточно вежлив, но не захотел обсуждать то, что произошло в пустыне много лет назад. Он все время смотрел на море и лодки, а его глаза блестели на ярком солнце.

– Никогда не думал, что вернусь в Маскат, – сказал он отстраненно. – Я никогда этого не хотел.

Джоан думала, что разозлится на него, но это было невозможно. Она намеревалась возмутиться, занять сторону Мод и радоваться, что ей наконец удалось доказать свою правоту. Впрочем, так и произошло, когда она закрыла глаза и вспомнила все, что слышала. Когда представила себя на месте Мод, примерив ее долгую одинокую жизнь. Когда вспомнила все, что та потеряла или так и не обрела. Но подобные чувства улетучились, стоило Джоан оказаться лицом к лицу с Натаниэлем. Она поняла, что жизнь была к нему не менее сурова. В этом человеке не было злобы и, конечно, желания славы.

– Понимаете, такой стыд, – сказал он однажды, как бы невзначай, когда они играли в нарды. – Стыдно было признаться в том, что я сделал. Я был слишком труслив. И спустя все эти годы стыд лишь усилился.

– Мой отец всегда говорил, что нельзя гордиться победой, добытой нечестным путем, – сказала Джоан.

Натаниэль грустно улыбнулся:

– Я учил моих детей тому же, ибо это совершенная правда.


В конце концов, вечером в канун Нового года, Джоан уговорила озадаченного Абдуллу впустить ее, несмотря на то что Мод крикнула сверху:

– Я сказала, никаких посетителей!

Ее голос был жалобным, старческим.

– Вот беда-то! – отозвалась Джоан, поднимаясь по лестнице. Она застала Мод не в обычном ее кресле, а сидящей в проеме низкого окна опершись на груду подушек, так что пожилая леди могла смотреть на город. Ее глаза прищурились от солнца, лицо было влажным. Джоан подошла и села рядом, плечом к плечу. Она помолчала. Было так тревожно видеть Мод плачущей, хотя причина ее слез не была тайной. – Что вы станете делать, когда мы вернемся? – спросила Джоан в конце концов.

– Англия, – сказала Мод, сморкаясь. – Я не была там с тысяча девятьсот девятого года. Думаю, там все несколько изменилась.

– Да, немного, – согласилась Джоан. – Вам страшно?

– А вам бы не было?

– Конечно было бы, – произнесла Джоан с улыбкой. – Но вы никогда не боялись того, что вас страшит, разве не так, мисс Викери?

– Не знаю, – отозвалась Мод. – Не могу вспомнить. Я не могу… не могу как следует вспомнить, кто я. И я не помню Англию. Каково жить там, я имею в виду. Какие там запахи… Какие там люди… – Она покачала головой. – Мое место не там. Не думаю, чтобы все эти годы у меня оставалась с родиной хоть какая-то связь. А теперь…


Некоторое время они сидели молча и глядели, как солнце близится к скалам, а в небе кружит стая крикливых чаек. Джоан так о многом нужно было спросить, так о многом рассказать, и, хотя ей ужасно не хотелось расстраивать Мод еще больше, она не могла молчать.

– Капитан Эллиот в безопасности. И его люди тоже. Они скоро приедут из Низвы. Вероятно, они уже спускались с плато, когда сюда прибыл Натаниэль. Но я думаю, вы об этом знали.

– Конечно, – подтвердила Мод. – Я никогда бы не причинила вред этому мальчику. На самом деле, если бы я не вмешалась, они, скорей всего, погибли бы под пулями, поднимаясь по той расщелине. Я просто… хотела напугать Натаниэля. Понимаете? Я хотела заставить его почувствовать хоть толику того, что он заставил пережить меня…

– Я не могу поверить в то, как он поступил с вами, мисс Викери. Не могу поверить, что он вас так предал, – сказала Джоан.