Муж вот-вот должен был уйти на пенсию - он работал на АЗЛК мастером, человек тихий, непьющий, спокойный, - денег им вполне хватало.

Одолевала Марью Павловну бессонница, она засыпала под утро, читала. И сейчас, когда начало потихоньку светлеть за окном, она отложила книгу и собиралась заснуть, как ей показалось, что прошелестели у входной двери какие-то шажочки и будто бег вниз. Она прислушалась: тихо. Что это было? Она хотела разбудить мужа, чтобы он посмотрел, но пожалела: ему и так скоро вставать. Сама не маленькая - посмотрит в глазок. Тихо, в тапочках, подошла она к двери, посмотрела. Никого. Но тут она услышала что-то вроде слабого писка. Котенка подбросили? Не будет она открывать: мало ли что, может, гадость какая-нибудь. Марья Павловна до жути боялась крыс. Писк повторился...

- Саня, Саня, - стала будить она мужа, - проснись, пожалуйста.Что-то у нас под дверью не в порядке.

Саня, он же Александр Ростиславович, с трудом раскрыл глаза:

О Господи, какая же рань! Что ты, Маша? Кто там под дверью? - и как все люди, которым в данную минуту не хочется двигаться, добавил: наверное, тебе приснилось.

Нет, мне не приснилось, сначала кто-то подошел, потом убежали так тихонько, будто на цыпочках. А потом этот жалобный писк.

- Писк? - удивился муж. - Ну уж это ни в какие ворота, - и поняв, что она все равно от него не отстанет, пошел к двери. Александр Ростиславович открыл дверь и увидел корзину с тряпьем, что-то там ещё было, и он, понял сразу, ощутил: ребенок!

- Маша! - закричал он. - Это ребенок! - Он наклонился и увидел маленькое личико, красненькое и напряженное от плача-писка.

Мария Павловна не поняла, чего больше в его голосе удивления или радости, потому что как раз недавно они говорили о том, что хорошо, что не взяли ребенка, что уже стары и не сильно здоровы, а ребенку нужен уход. Они хотели тогда, давно - маленького, чтобы он знать не знал, кто его настоящие родители. Марья Павловна подошла к мужу, и они вдвоем, как завороженные, смотрели в корзинку, где шевелился крошечный ребеночек.

Они враз взглянули друг на друга...

- Ну, что будем делать? - спросил муж.

- Как - что? - Возмутилась Марья Павловна. - Надо его взять в дом, что он так и будет лежать здесь перед дверью? Или ты собираешься закрыть дверь и пойти спать? - она сердито посмотрела на мужа.

Он забормотал: что ты, Машенька, что ты! - И, взяв корзинку за ручку, внес в дом маленького сыночка Наташи.

Они развязали осторожно тряпье и открылся крошечный новорожденный, мальчик.

Марья Павловна даже прослезилась: Боже, какой крошка! Они перенесли ребенка в комнату и сели около. Он вроде бы перестал пищать, и они оба время от времени наклонялись послушать: дышит ли? Первым, прокашлявшись, высказался Александр Ростиславович:

Знаешь, мне кажется, мы должны созвониться с Домом младенца и отдать его туда. Там, по крайней мере, знают, как обходиться с такими маленькими, - и, увидев какое-то жесткое выражение лица жены, добавил: - Но мы будем следить за ним и ходить, и вооб-ще...

Я думаю, - сурово сказала Марья Павловна, - что в Дом мы успеем его отнести! Ты помнишь, как мы хотели ребенка? Хотели? Вот вам! Ах, вы уже расхотели! Как быстро! Значит, так и хотели! Да если хотели по-настоящему, то ничто не помеха. Он нам ниспослан, это понимаешь, Саня?

Ты, как всегда, права, моя дорогая, - сказал муж, - но как все это? Я плохо представляю...

Ничего. Сдюжим. Во-первых, у Надюшки из третьего подъезда ро-дился тоже мальчик несколько дней назад, Надюшка запивается молоком, и они собираются сдавать его в молочную кухню. Я Надюшку предупрежу, чтобы никому ни слова, они люди порядочные. Хотя все равно узнается... Вот такие планы, мой дорогой.

Наташа проснулась от холода. Ей показалось, что она спала долго и теперь вечер (так оно и было). Сразу она ничего не вспомнила и минуту лежала, не понимая, почему так трудно дышать: сдавило грудь. Она потрогала грудь, наткнулась на полотенце и тут вспомнила все. И не заплакала, не задрожала. Она сама себя лишила сына. Из трусости. Наташа ненавидела себя.

И теперь она должна жить по другим законам - законам женщины, совершившей грех. - Никаких мужчин, - ей стало даже противно при мысли обо всей этой грязи с ними. Она не мыслила себе, что при - дет домой и начнется старая жизнь с маминым беспокойством, с па - пиной добротой к ней, всегдашними её оправданиями... Она уже другая, и это не для нее.

Из комнаты выползла заспанная Нинка, подошла к Наташе, спро - сила:

Ну как, оклемалась? Пройдет! Это быстро проходит. Ниче-го.

Марина вышла, как бы веселая, бодрая и довольная, и сказала:

Ну, можно нас поздравить: все в порядке, мальчонка в хороших руках, Если ты передумаешь, - сказала Марина, повернувшись впрямую к Наташе, - то скажи мне, я думаю, сумею уладить.

Марина несколько удивленно и растерянно замолчала. Она-то ожидала совсем другого: слез, просьб, расспросов, истерики, всего, но только не полногоого молчания. И Нинка вякнула, поняла, что Марине надо помочь.

А люди-то хоть не голь перекатная? - спросила она.

Ты что - голь! - возмутилась Марина, но быстро поняла, что слишком превозносить их нельзя и снизила тон: - Среднего достатка. - Маринке нужны деньги и очень!

Наташа считала, что обязана Марине и, сделав вид, что ничего в подводныых течениях не понимает, сказала:

Я бы хотела как-то помочь им, хотя бы первое время, самое трудное... Как это сделать? Может быть, просто я тебе отдам деньги, Марина, а ты уж по своему каналу их передашь? Но только не сейчас, как ты понимаешь. У меня нет ни копейки.

Марина вспыхнула. Вот тебе и благодарность, вместо спасибо.

А мне-то что! - сказала она равнодушно. - Твой сын, твои деньги, твоя забота. Мне легче будет, если ты ничего давать не будешь, мне хлопот меньше, а вот адреса пока я тебе не дам. Надумаешь взять, тогда поговорим.

Не надумаю. Я решила, - сказала Наташа

И опять остолбенели обе помощницы. Ну, дает Наташка!

Попрощались они с Мариной легко и свободно, будто посидели вечерок и завтра, встретятся снова. Обе были на пределе.

О деньгах - мимоходом, о ребенке - ни слова, о кольцах, серьгах, тем более. Пока. Ну, пока. Созвонимся.

БЛУДНАЯ ДОЧЬ НА ПОРОГЕ

Светлана сидела в гостиной и курила (последнее время она пристрастилась к курению. Настроение было гадостное. Сашка работал в двух школах, взял часы на два языка - получалось ничего, но... Но разве этого она хотела? Сашке надо помочь ( и - главное! - Наташке).

А что Наташке надо помочь, - это она чувствовала. Но как помочь, когда не знаешь где она и что с ней?

В дверь позвонили. Кто там еще?.. Так не хочется открывать! Сашке ещё рано.

Но открывать надо. И Светлана открыла дверь. За дверью, с чемоданом в руке, стояла её дочь, бледная, похудевшая, даже, скорее, не похудевшая, а осунувшаяся и какая-то другая - выражение лица не Наташки, - веселое и открытое, а отчужденное и замкнутое, но, правда, когда Наташка увидела маму, лицо её изменилось, снова стало открытым и добрым, и в глазах появились слезы, но как-то сразу все это ушло. И опять - чужое, замкнутое.

Светлана настолько не ожидала дочь, что как-то даже осела. Но тут же кинулась к ней и заревела, шепча: - Доченька моя, родная. Наконец-то ты дома...

Она схватила у Наташи чемодан, довольно легкий, что её удивило, потому что Наташа взяла с собой много разной одежды.

Светлана волновалась и не могла найти контакт с этой какой-то новой Наташкой.

Сейчас я поставлю чай, обеда ещё нет, знаешь, отец работает в школе, скоро уже должен придти, а я все сидела и курила, я даже курить начала...

Светлана говорила и говорила, а Наташа молчала, и Светлана оворила для того, чтобы, не дай Бог, не замолчать и не наступило бы страшное молчание, она чувствовала, что так может случится.

У меня вчерашние пирожки есть, я тебе разогрею, голодная ведь. - Вы на самолете? - На поезде, - опять, как-то странно напряженно сказала Наташа, в плацкарте. Достать купейный не могли.

Светлана всплеснула руками:

Да что ты говоришь! Вот кошмар! Потому ты и бледная, спала, наверное, кое-как? - Вообще не спала, - ответила Наташа. - Ладно, отдыхай, я сейчас чай согрею и тогда поговорим. - И убежала на кухню, где встала у плиты, сжала руки и чуть не завыла в голос: что-то явно с Наташей случилось! Но что? И как ей об этом узнать? У НЫНЕШНЕЙ Наташи фиг что узнаешь, это Светлана поняла. И ещё она подумала, что будь это полгода назад, и устрой Наташа гораздо более мелкую провинность, она, Светлана, уже орала бы на весь дом.

Теперь она чувствует, что нельзя кричать и тем более оскорблять. ТАКАЯ Наташа возьмет и уйдет, не сказав ни слова.

А Наташа размышляла. Сейчас кульминация, самый трудный момент, после уже либо проскочит, либо нет. Но будет все равно легче. Яснее, по крайней мере.

Что мама о краже ещё не знает, она поняла. Не такой её мама человек, чтобы ничего не сказать и принять с такой любовью, толью (отчего все же? Что не писала? Да. Но ещё что-то. Она, конечно, не догадывается обо ВСЕМ, но что-то сердцем чует. И не стала смотреть на неё СВОИМ испытывающим взглядом, пронзающим, казалось, насквозь, а ушла на кухню и не идет. Это так хорошо!).

Милая моя мамочка, ты даешь мне привыкнуть к дому после всего, даешь мне право на вдох и выдох, на длинные минуты, чтобы собраться, взять себя окончательно в руки: Наташа впилась ногтями в руку.

Наташа пошла на кухню. Господи! Их кухня, не Маринкина, а родная кухня, которую, оказалось, она любит, да, вот так вот - любит. Нужно было столько отсутствовать и столько пережить, чтобы понять это. Она постояла, посмотрела по сторонам, вздохнула, вернее, вдохнула знакомый, свой запах. Все забыть.

Наташа взяла чайник, блюдо с котлетами и пошла в столовую.

Светлана улыбнулась ей. Боже! Такое изможденное, несчастное, но жесткое лицо. Надо пока болтать, болтать, говорить, нести чепуху, все, что угодно, решила Светлана и сказала: