— Это тот самый дом? — несколько обеспокоенно спросила по-французски Гардения, когда древний фиакр медленно подкатил к парадному большого особняка, расположенного на улице, параллельной Елисейским полям.

— Да, мадемуазель, — также по-французски ответил извозчик. — То самое место — ошибиться невозможно.

При этих словах он резко осадил лошадь и сплюнул в сторону.

Гардения почувствовала, что вся дрожит. Что-то пугающее было и в нагловатых манерах этого человека, и в том, что дом был залит светом и прием, по всей видимости, был в полном разгаре.

Действительно, подъехать поближе к парадному подъезду было почти невозможно. Подъездная аллея была загромождена сверкающими автомобилями и множеством элегантных двухместных карет с лошадьми, украшенными серебряной сбруей. Обслуживала все это целая армия шоферов в красивейших крагах, двубортных форменных куртках и с поднятыми на козырьки кепок защитными очками, кучеров с кокардами и в плащах с многоярусными пелеринами, и лакеев, бордовая униформа которых показалась неискушенной Гардении слишком пышной.

Извозчик слез с козел. Он даже не пытался придержать лошадь, у которой отовсюду выпирали кости и которая была слишком уставшей, чтобы шевелиться без понуканий.

— То самое место, о котором вы спрашивали, мадемуазель, — сказал он, — если только, конечно, вы не передумали.

Опять Гардения заметила странный блеск в его глазах, его интонации заставили ее инстинктивно сжаться.

— Нет, я уверена, вы доставили меня по нужному адресу, — подавленно проговорила она. — Пожалуйста, скажите, сколько я вам должна.

Извозчик назвал цифру, которая, несомненно, была чрезмерной. Гардения секунду колебалась, но ей показалось неудобным спорить с ним, когда вокруг столько людей внимательно прислушивались к их разговору. Она заметила, что большинство шоферов и кучеров разглядывают ее с нескрываемым любопытством. Гардения заглянула в кошелек и с облегчением увидела, что денег достаточно. И хотя ей пришлось выложить почти все, что у нее было, она добавила еще немного мелочи на чай. Это был скорее жест — по ее мнению, извозчик совсем не заслужил чаевых.

— Возьмите мой чемодан, — произнесла она спокойным голосом.

Изысканность ее манер заставила извозчика беспрекословно подчиниться, а сама Гардения стала подниматься впереди него по широким каменным ступеням. Входная дверь была приоткрыта, оттуда доносились звуки скрипок, наигрывавших прелестную веселую мелодию. Однако музыка почти полностью заглушалась шумом голосов и резким, довольно грубым, даже скорее развязным хохотом.

Она не успела толком разобраться в своих впечатлениях, как внезапно дверь распахнулась, и перед ней предстал сверкающий лакей в ливрее цвета бордо, отделанной неимоверным количеством вышитых золотом галунов и золотых пуговиц. На нем был напудренный парик, бриджи и белые перчатки, которые, казалось, были великоваты для него. Он стоял прямо, ожидая приказаний, высоко вздернув подбородок, устремив взгляд поверх головы девушки. Гардения почувствовала, что ее голос задрожал.

— Я хотела бы видеть герцогиню де Мабийон, — сказала она.

Лакей ничего не ответил. Но из-за его спины показался еще один субъект, одетый еще более пышно. Все указывало на то, что это мажордом или слуга более высокого ранга.

— Ее светлость ожидает вас, мадемуазель? — спросил он. Тон, которым был задан вопрос, ясно давал понять, что было бы крайне удивительно, если бы ее светлость действительно ожидала эту посетительницу.

Гардения покачала головой.

— Боюсь, что нет, — сказала она, — но если вы сообщите ее светлости мое имя, я уверена, она захочет меня увидеть.

— У ее светлости прием, — надменно произнес мажордом. — Если вы придете завтра…

Он замолк на полуслове, шокированный видом извозчика, который карабкался по лестнице, сгибаясь под тяжестью вытертого кожаного чемодана. Мажордом проследил, как извозчик с грохотом опустил его на мраморный пол, и шагнул к нему.

— Болван! — взорвался мажордом и добавил еще что-то на местном наречии, которое Гардения не совсем поняла. — Как ты можешь таскать сюда всякое барахло? Немедленно убери это! Вон отсюда!

— Я сделал то, что мне было приказано, — угрюмо ответил извозчик. — Принести чемодан, сказала эта дама, я так и сделал.

— Тогда отнеси его назад! — закричал мажордом. — Ты загораживаешь проход, здесь ходят гости! Неужели ты считаешь, что мы пускаем сюда подобный сброд?

Извозчик выругался так громко, что его слова эхом разнеслись по всему холлу.

Гардения выступила вперед.

— Этот человек подчинялся моим приказаниям, — сказала она. — Не смейте разговаривать с ним в подобном тоне и, будьте добры, немедленно сообщите обо мне моей тетушке.

Все были поражены.

— Вашей тетушке, мадемуазель? — Теперь мажордом говорил гораздо тише, в его тоне сквозило недоверие, хотя и с нотой уважительности.

— Я племянница ее светлости, — сказала Гардения. — Не могли бы вы сообщить ей о моем приезде и отослать извозчика? Мне он больше не нужен.

Извозчику не надо было приказывать дважды.

— К вашим услугам, мадемуазель. — Он притронулся к помятому цилиндру и, ухмыльнувшись во весь рот, побрел к своему фиакру.

Было видно, что мажордом не знает, как поступить.

— Видите ли, мадемуазель, у ее светлости прием.

— Я вижу и слышу, — ответила Гардения. — Однако я совершенно уверена — когда я объясню, почему я здесь, ее светлость поймет меня.

Мажордом повернулся к широкой, застеленной толстым ковром лестнице, которая вела на второй этаж, откуда и была слышна музыка. Кучка гостей в вечерних туалетах спускалась по лестнице. Они направлялись в огромный зал, дверь в который располагалась в дальнем конце холла. В зале виднелись накрытые белыми скатертями столы, уставленные серебром.

Оставшись одна, Гардения почувствовала себя неуютно. Мажордом не пригласил ее обождать в гостиной, он даже не предложил стул. Какое-то время в холле никого не было, за исключением одного молодого лакея, важно стоявшего около приоткрытой двери.

Возможно, когда она вмешалась в разговор мажордома и извозчика, голос ее звучал достаточно твердо, но ее бедное сердечко бешено стучало, и от пережитого волнения пересохли губы.

Почему, спрашивала она себя, почему она не дождалась, когда тетушка получит письмо, почему она хотя бы не отправила телеграмму? Задавая себе эти вопросы, она уже знала ответ: потому, что она не могла позволить себе подождать и у нее не было денег на телеграмму.

Она ничего не ела с тех пор, как сегодня ранним утром выехала из Дувра, и сейчас от музыки и шума у нее кружилась голова. Боясь выглядеть униженной просительницей в этом странном, пугающем доме, она опустилась на краешек чемодана, стараясь скрыть его ободранные бока и стершиеся углы. Она прекрасно понимала, что и сама после многочасового путешествия выглядела не лучше, не имея возможности принять ванну и привести себя в порядок. Она пыталась умыться в поезде, но туалетом пользоваться было почти невозможно, а на станции искать дамскую комнату она не хотела, так как боялась потерять свой чемодан, который выгрузили из багажного вагона.

На станции она выбрала этот древний фиакр только из соображений, что это будет дешевле, чем удобный наемный экипаж.

Внезапные взрывы хохота, раздавшиеся сверху, отвлекли ее от грустных мыслей, и она в некотором изумлении уставилась на элегантно одетую женщину со сверкающим на шее бриллиантовым ожерельем, которая быстро спускалась по лестнице, приподняв пальчиками подол юбки. Ее преследовали три молодых человека в накрахмаленных белых рубашках со стоячими воротничками. Они бежали так быстро, что фалды их фраков буквально летели за ними. На последней ступеньке они наконец нагнали женщину, и вся эта сцена сопровождалась хриплым смехом и визгливыми, почти истерическими, протестующими выкриками.

Трудно было понять, что они говорили, но Гардения разобрала слово «выбрала», которое несколько раз повторили мужчины, потом какие-то ответы, заставившие их еще громче расхохотаться. В конце концов они подняли даму на руки и потащили ее наверх по лестнице.

Гардения растерянно наблюдала за всей этой сценой. Она не привыкла к манерам столичного светского общества. То, что один джентльмен тащил даму за ноги, а два других обхватили ее за плечи, показалось ей слишком дерзким и в некоторой степени неприличным. Она была так поглощена тем, что происходило на лестнице, что вздрогнула, услышав, как мужской голос произнес:

— Мой Бог! Какую очаровательную малышку приготовила нам Лили!

Она подняла глаза и увидела двух мужчин, сверху наблюдавших за ней. Тот, кто говорил, был французом — темноволосым, молодым, красивым, его глаза, казалось, замечали все детали ее помятого дорожного платья из черной бумазеи и простой черной шляпки с поднятыми полями, из-под которой выбивались мелкие кудряшки.

— Она очаровательна! — опять по-английски воскликнул француз.

Гардения, чувствуя, как румянец заливает щеки, перевела взгляд на второго мужчину. Она решила, что это англичанин. Он тоже был красив, но в его строгом, даже циничном лице сквозила настороженность, что и дало Гардении возможность заключить — перед ней ее соотечественник. Он смотрел на нее как-то странно, и Гардения, к своему удивлению, опустила глаза. Ей показалось, что в его взгляде промелькнуло презрение, а может, она ошибалась.

— Это, должно быть, новый развлекательный номер, — сказал француз, все еще обращаясь к англичанину. — Не можем же мы уйти прямо сейчас, лорд Харткорт, — мы прозеваем изумительное представление.

— Сомневаюсь, — медленно, растягивая слова, проговорил англичанин. — В любом случае, дорогой мой граф, от добра добра не ищут.

— Нет, нет, вы ошибаетесь, — запротестовал граф и, к полному изумлению Гардении, взял ее за руку. — Вы очаровательны, — сказал он по-французски. — Какова же ваша роль?