И у Димы в мозгу что-то переключилось, и он вернулся.

Отпустив за пустой глупой ненадобностью то, что держал в руке, он подхватил Машку и прижал к себе что есть силы. Она обвила его ногами, переплетя их у него за спиной, обняла руками, сжав в кулачках его майку.

Переплетясь, обнявшись, они замерли.

Высь отпускала, и они вдвоем возвращались на землю.

Осип вспомнил, что надо дышать, и парни сзади выдохнули – может, ничего и не было? Может, им просто привиделись от напряженности момента какие-то чудеса неземные, или очень хотелось, чтобы это были чудеса…

Ну, пусть мальчишки так думают, а Осип…

Рухнувший на пол Юрик хрипел, сипел, сучил ногами, сбивая ковер складками, хрустя битым стеклом на полу, хватал воздух широко раззявленным ртом и, осознав, что жив, что почти дышит, захрипел, держась за горло руками:

– Я… вас… всех! – закашлялся, отдышался. – Засажу! Вы… у меня…

Не отрывая взгляда от Димы с Машей, Осип незаметным движением ткнул куда-то в Юрика, и тот затих, потеряв сознание.

Он махнул Игорю с Олегом рукой, они подняли и понесли Юрика из номера.

Машка, отпустив Димину футболку, попыталась отклонить голову, чтобы посмотреть на него, но он не пустил, придерживая ее ладонью за затылок, тогда она ухватила его двумя руками за уши, отодвинула голову и посмотрела ему в лицо.

Глаза у него были закрыты, тогда Машка чуть тряхнула его за уши, требуя посмотреть на нее, он открыл и посмотрел – глаза в глаза.

И она четко, выговаривая каждое слово, сказала:

– Я люблю тебя. И всегда любила. Только тебя. Только ты. До смерти.

Он кивнул:

– Это точно. До смерти.

И это не было так не любимой Машкой пустой красивой фразой. В их случае это была правда. Истинная.

«До смерти! Это уж точно!» – хмыкнул Осип, выходя из номера.

Он оставил Игоря у двери охранять, пообещав позже с ним разобраться по полной программе, и подхватил вместе с Олегом бесчувственного Юрика. У лифта их встретили охранник корпуса и побелевшая от страха администратор.

– Осип Игнатьевич, – затараторила она, оправдываясь, – мы только на минуточку отвернулись, тут у проживающего возникла проблема, все шумели. Мы его не пустили бы, ума не приложу, как он прошмыгнул!

Осип скинул бесчувственное тяжелое тело на руки охраннику и стряхнул ладонь об ладонь от мнимой грязи.

– Этого отнесите в его номер! Помыть, привести в чувство, вызвать врача, обработать раны. Принесите ему туда еду. Из номера не выпускать до моего распоряжения! Средства связи изъять! А с вами, девушка, – и он оглядел ее с ног до головы мужским оценивающим взглядом, – я разберусь позже.

И пружинящей походкой направился к дверям.

«Ну, и как ее охранять, когда она рванет на свои раскопки? Мальчонок по степи с биноклями раскладывать? А если в Японию или того хуже в Китай поедет! – радостно улыбаясь, думал он. – Не, не поедет она от своего Димы никуда! Еще чего! Им надо восемнадцать лет наверстывать! Какие раскопки!»

Подходя к ждавшей машине, Осип Игнатьевич насвистывал:

«Ай ловью, бейби! Парапа-па-па-па! Ай ловью, бейби!»


Дима осторожно уложил Машку на постель, осторожно снял с нее порванную одежду и лег рядом на бок, подперев голову левой рукой, и потрогал кончиками пальцев заплывающий глаз, распухающую, начинающую синеть скулу, стер кровь в уголке рта.

– Болит?

– Нет. Не знаю, – смотрела на него, не отрываясь, Машка. – Дима, тогда, в детстве, ты меня не пустил уйти, спас. Мне никто не говорил из взрослых, ты им не сказал?

Он отрицательно покачал головой, поглаживая пальцами ее пострадавшую щеку.

– Я потом поняла, когда выросла, и многое про это узнала. Ты со мной тогда был там и ругался, звал, требовал вернуться, и я вернулась к тебе.

– Ты спасла меня и сейчас, и вчера от самого себя. Нас обоих спасла.

– Ужас какой-то, – сказала Машка. – Чип и Дейл спешат на помощь! А нельзя нам как-то попроще, без пропаданий и спасений? А?

– Наверное, нет, попроще нельзя.

– Ну и ладно! – согласилась она с таким жизненным раскладом.

– Люблю тебя, – признался Дима спокойным неторопливым голосом. – Всегда любил, только не понимал этого.

Когда-то старенький доктор «Скорой помощи» сказал Диме Победному: «У вас теперь с этой девочкой одна кровь, и вряд ли вы встретите кого-то еще, с кем сможете перемешаться кровью».

Он запомнил на всю жизнь эти слова, а понял только сейчас.

– Машка, пошли домой. И надо врача тебе вызвать.

Эпилог

– Да никуда ты не поедешь!!! – достигнув близкого к пограничной точке возмущения, начальственно рокотал Победный.

– Димочка, я всего дня на два, ну, может, на три! – уговаривала Машка.

– Какие раскопки, Машка?! Ты на шестом месяце беременности!

Машка отмахнулась.

– Я хорошо себя чувствую! Я же не буду породу копать!

– Понятно! Будешь ползать на коленках, кисточкой пыль веков смахивать! Нет, Маша! – сощурил тигровые раздраженные глаза Дмитрий Федорович.

– Да не буду я, Дима! У меня там отличные ребята, они сами все смахнут и раскопают, а я буду только пальчиком указывать, что делать! – пылко уверяла Машка.

– Ты!!! – бушевал Дима. – Пальчиком? Ну да! Мария, давай прекратим этот разговор! Какие раскопки?!

– Дима, они там все остановили, я сказала, без меня ничего не трогать, они меня ждут!

– Машка, что мы спорим из-за какой-то ерунды?

– Это не ерунда! Это колчан вождя! Ты что?! Дима, ну, все, все, ну не ругайся!

И она полезла обниматься. Раздраженный до невозможности, Дмитрий Федорович поотворачивался немного, для порядку, но, тяжко вздохнув, обнял строптивую жену, сел в кресло и усадил ее себе на колени.

– Машка, это глупость какая-то – тащиться черт-те куда! Там сейчас жара несусветная и никаких нормальных условий! Наверняка туалет деревянный с дыркой!

– Не все так плохо, Дим! Ну, деревянный, так я буду жить в поселке с хорошим туалетом!

– Ну да, таким же, но покрашенным, – ворчал, уже сдавшись, понимая, что не отговорит, Дмитрий.

Скоро будет год, как они встретились и больше уже не расставались, а Победный все еще не привык, что счастье – это так просто и что у него есть Машка!

Он тихо млел, переполняемый нежностью, от ее присутствия рядом. Даже когда они спорили, он с ходу, с удовольствием и размахом нырял в разборку, утверждаясь главой семьи и чувствуя себя счастливым.

Он побаивался немного в душе – надо поосторожней, чтобы не спугнуть это их счастье!

У них теперь имелись совместно пережитые события, накопленные за этот год. И он помнил все до мелочей, и иногда, когда просыпался ночью, смотрел на спящую Машку, прижавшуюся к нему, и перебирал в памяти, как личные сокровища, эти воспоминания, и улыбался от удовольствия и тихой радости.

Как он привез ее сюрпризом, никого не предупредив, на Николину Гору, и родители и Машка сначала смотрели друг на друга, оторопев от неожиданности, а потом бросились обниматься, целоваться и рыдали втроем, а Дима злился на себя ужасно и пытался остановить эти потоки:

– Хватит! Что вы плачете! Прекратите немедленно! Все же хорошо!

– От этого и плачем! – пояснила Лидия Андреевна, поглаживая Машку по волосам.

И у него в горле закипали слезы, и он никак не мог понять, каким надо было быть идиотом, чтобы, живя в Москве, не отыскать Ковальских раньше! Они сменили адрес, несколько раз переезжали, но Осип нашел бы их за полчаса! И мама просила не один раз, а он… слов не было, только злость на себя!

– Все, хватит! Вот она, Машка, нашлась и теперь никуда не денется и не потеряется, потому что будет моей женой! – предпринял он еще одну попытку всех успокоить.

Сообщение вызвало ровно обратное действие, многократно усилив поток слез.

И Дима рассмеялся, а мама взволнованно спросила:

– Так у нас что, свадьба?

– А что такого? – не понял сын переполоха.

– Как что такого! Надо же подготовиться!

– Мам, да все подготовят, что ты волнуешься? Скажем, через неделю. А чего тянуть?

– Как через неделю? – совсем уж разволновалась Лидия Андреевна.

– Да что такого! Будут только свои, быстро, скромно, без шумихи и прессы!

И посмотрел на Машку, ожидая немедленной поддержки своего оглашенного решения.

– Нет! – отказала в немедленной поддержке Машка. – Это моя первая настоящая свадьба, и я хочу белое платье и чтобы Федор Федорович вел меня к тебе, теперь он у нас папа один на двоих. И пусть будут все свои, и куча важных не своих, если они нужны для твоего имиджа и работы, и всякое мещанское с шампанским и поздравлениями. Пусть будет шумно! А? Федор Федорович, Лидия Андреевна? – И спохватилась, осознав грандиозность планов: – Ой, но лучше без прессы!

Дмитрий Федорович расхохотался до слез, глядя на этих троих, сидящих рядком, крепко держась за руки, с мокрыми от слез щеками, смотревших на него, как детсадовцы младшей группы на воспитательницу.

– Нет, Машка, если по-мещански, с шампанским и для моего имиджа, то без прессы никак!

– Ой! – сказала Машка, напугавшись, что натворила.

А Дима, продолжая смеяться и качать головой от веселья, позвал:

– Осип!

Осип Игнатьевич материализовался у него за спиной и, улыбаясь во всю красу своих белых зубов, ответил:

– Тогда через две недели!


И как он спросил в их первую брачную ночь:

– Ну что, Мария Владимировна, нашу свадьбу ты запомнила?

– Да ни черта! – возмутилась расстроенная Машка. – Смотрела только на тебя и видела только тебя, а все остальное мимо кассы! Представляешь?

– Представляю! – хохотал Дима.


И как Машка в их первой совместной поездке спорила с французской старушкой в Лионе по поводу схожести и различия кулинарных рецептов традиционной кухни двух стран.

– Но, мадам! – возражала старушка. – Мы никогда так не готовим капусту! Это не принято!