Мария Евгеньева - Департамент фаворитов

Собрание В. Т. Козлова. Публикуется впервые.

На мой взгляд, книга Марии Евгеньевой (несомненно псевдоним, причем мужчины) — это документ двух эпох. Во-первых, эта книга рассказывает об интереснейшем, очень, сложном и нами далеко не познанном периоде отечественной истории — екатерининском «золотом осьмнадцатом» веке, когда крупные вопросы политики (и не только в России — вспомним австрийскую императрицу Марию-Терезию) решались в альковах параллельно с любовной утехой очередного фаворита. Во-вторых, она помогает понять умонастроения русского революционного общества того времени, когда книга была написана — между февралем и октябрем 1917 года. Тогда на читателя обрушился целый поток антимонархической, антиромановской литературы: «Самодержавные палачи», «Любовные похождения Николая Романова», «Как царь и министры Россию продавали…», «Сказка о Грише Распутном, глупых министрах и Дворе Высочайшем» и др. Причем, целя в Екатерину II, авторы этой лубочно-раешной публицистики имели в виду здравствующую императрицу Александру (Алису) Федоровну — «Про царя и про царицу и про честную вдовицу. Политическая сказка в стихах», «Царские амуры. Тайные похождения Алисы. Любовник — гвардеец Орлов (Ника, Милуша и Гриша)» и т. п.

Кстати, подобная литература психологически позволила создать в России такую антиромановскую атмосферу, что расстрел царской фамилии на Урале в июле 1918 года не вызвал тогда сколько-нибудь массовых протестов ни «слева», ни «справа». (Подробнее я писал об этом в № 25 «Недели» за 1989 год).

И все же не стоит относиться к этой книге как к развлекательному чтиву о куртуазных похождениях императрицы. Несмотря на ее название, на «лихие» заголовки глав, ряд пикантных сцен (издание коммерческое, а коммерции не бесполезна пикантность), она в общем-то о другом. Она о «человеческом факторе» в истории, о том, чего мы почти не знаем, проходя историю нашего Отечества по догматическим схемам борьбы классов и производства чугуна и стали на душу населения в стране. Она о людях сильных и ничтожных, каждый из которых в той или иной степени влиял на эпоху, формировал ее. Эта книга о судьбе незаурядной женщины — немке, ставшей больше русской, которая в своем завещании заклинала после ее смерти не допускать немцев в Россию и перед кончиною умоляла врачей выпустить из нее всю немецкую кровь и влить русскую, дабы в могиле окончательно стать православной. Екатерина II много сделала для России, но она же принесла ей немало несчастий.

Как профессиональный историк, я, конечно же, увидел в книге неточности, ошибки, немало суждений, разделить которые никак не могу. Да и хотя эта вещь написана живо и с настроением и читается увлекательно, большого литературного дарования признать за автором нельзя. Но и эта книга — историографический документ эпохи, пусть далеко небезупречный, это мазок, интересный и необходимый на большом противоречивом историческом полотне нашего Отечества.

Владлен СИРОТКИН,

доктор исторических наук,

профессор Дипломатической академии МИД СССР

Предлагаемая вниманию читателя книга Марии Евгеньевой вышла в свет в издательстве «Воля» на изломе российской истории в период крушения самодержавия 1917 года. Она пронизана антимонархическим духом и как историко-публицистическое произведение отвечала запросам революционного времени: в ней показаны моральные язвы человеческого общества, порождаемые именно бесконтрольной авторитарной властью.

Книга эта (кстати, в том же 1917 году в издательстве «Воля», кроме нее, вышли еще три историко-публицистических произведения Марии Евгеньевой, РИО «Око» рассматривает сейчас возможность их новой публикации) не смакует альковные сюжеты. Она интересна попыткой анализа явления, оказавшего сильнейшее воздействие на весь российский восемнадцатый век, фаворитизма. В отечественной историографии последних десятилетий по известным причинам этот аспект екатерининской эпохи оказался на втором плане. Сегодняшние перемены в жизни страны значительно повлияли и на историческую науку: фигура человека на фоне объективных законов развития общества укрупнилась, интерес к нему исследователей и читателей заметно вырос. Этот интерес, пишет известный историк и писатель Н. Я. Эйдельман, знаток XVIII века, в заметках, предваряющих «Письма Екатерины II Г. А. Потемкину» («Вопросы истории», 1989 г., № 7), «…отражает одну из современных тенденций развития нашей исторической науки: стремление, не утрачивая прежних научных завоеваний и постоянно имея в виду первостепенное значение социально-экономических факторов в истории, больше внимания обращать на человеческий фактор, на мотивы, роль поступков, психологию и действия как широких народных масс, так и отдельных исторических личностей».

С этой точки зрения и представляет пищу для размышлений книга Марии Евгеньевой. Ведь фавориты, их пристрастия подчас решающим образом воздействовали на те или иные аспекты внутренней и внешней политики России екатерининского времени. Как увидит читатель, «департамент фаворитов» был едва ли не самым влиятельным ведомством в стране, и, когда место временщика оказывалось незанятым, государственная машина застопоривалась. «Обязанности» же фаворита рассматривались как служба Отечеству. Ясно поэтому, что картина эпохи Екатерины без портретов фаворитов будет неполной и недостоверной.

XVIII век в России начался под знаком петровских реформ, создания империи и укрепления авторитарной власти — самодержавия, именуемого иногда в публицистике централизмом или сверхцентрализмом с точки зрения государственного управления. Объективная необходимость всего комплекса преобразований в России — общественно-политических и социально-экономических — едва ли вызывала сомнения. Россия тогда, три века назад, была «… над самой бездной». И это не поэтическое преувеличение Пушкина. Е. А. Тарле писал, что к моменту выхода на историческую арену Петра Великого стоял «грозный вопрос о… национальном самосохранении в широком смысле этого слова, если остаться при рутинном быте, политическом и общественном, при рутинной, непримиримо консервативной идеологии, при отказе от сколько-нибудь активной внешней политики». К счастью, этого не произошло. Деятельность Петра выразила национальные потребности и результатом своим имела энергичное ускорение развития страны. Петровская дипломатия обеспечила включение России в европейскую систему, что позволило установить более тесные отношения со странами, обогнавшими Россию в области промышленного, торгового, культурного развития, позволило получить от этих стран новейшую по тем временам технологию, более современное оружие — от линейного корабля до штыка и средства для их производства — станки, оборудование, материалы. Сильнейший импульс к независимому развитию страны был задан и в сфере духовных ценностей — науки, литературы, искусства.

История времени для естественного (неволюнтаристского) развития России не отпустила. И ни одна из существовавших политических систем в тот период, видимо, не смогла бы дать методы для рывка из трясины отсталости и застоя. Для каких-либо глубоких прогрессивных преобразований но европейским меркам у нас в стране попросту не было необходимого уровня цивилизованности. Потом уже, в следующем столетии, в конце жизни Герцен, предчувствуя в России социальные взрывы, уповал на то, чтобы они прозошли как можно позднее, «чтобы Россия набрала больше цивилизованности». Он призывал к «вестернизации» костенеющую политическую систему России, предостерегал, как и Пушкин, что грядет народный бунт, «бессмысленный и беспощадный»…

Итак, в российской авторитарной системе движущей силой развития стал волюнтаризм царя Петра. При отсутствии надежного исполнительного механизма власти он эффективно мог осуществлять свои замыслы лишь посредством сподвижников — «птенцов гнезда Петрова», по существу фаворитов, выдвинутых личными пристрастиями царя. А. Д. Меньшиков, Б. П. Шереметьев, М. М. Голицын, П. А. Толстой, П. П. Шафиров, Я. В. Брюс, Ф. М. Апраксин, А. В. Макаров, А. И. Остерман и другие под руководством Петра совершили немало на ниве российской государственности. Потом же, после его смерти, они свою энергию и незаурядные способности растратили на интриги или стяжательство и в большинстве своем плохо кончили свои дни: одни — на плахе, другие — в ссылке…

Реформы Петра, просвещение и «вестернизацня» не только укрепляли централизованное авторитарное государство, но и объективно вели развитие общества к новому этапу — поискам иных, независимых от авторитарности путей государственного устройства. Едва ли после смерти Петра можно было надеяться как на постоянный фактор на приход к власти просвещенного государя, о чем писал в своих книгах Феофан Прокопович. Поэтому уже тогда в России вынашивалась идея поставить право и закон над самодержавием («кондиции» Д. М. Голицына), т. е. ограничения монархии конституцией. Ограничивающей силой здесь могла быть наиболее подготовленная часть русского дворянства — просвещенная аристократическая олигархия, ничего общего не имеющая с бывшей когда-то в России боярской вольницей. Это, если угодно, европейский, английский путь развития государственности. В 1730 году попытку ограничить самодержавие «кондициями» сделали «верховники», однако они не были поддержаны основной массой дворянства…

В вышедшей недавно книге Юлиана Семенова «Смерть Петра» приводятся тексты писем иностранных дипломатов, наблюдателей и шпионов при русском дворе, написанных в последние недели перед смертью Петра I. Из этих материалов следует, что он намечал широкий план демократизации русской жизни: торговых, промышленных, административно-общественных, социальных и иных отношений, ранее строго регламентированных его же «Табелью о рангах». (Кстати говоря, из некоторых этих эпистол следует, что Петр «не мог умереть от той болезни», диагноз которой поставил придворный лекарь профессор Блументроост).