— Вам известно мое имя? — От неожиданности Леонардо сделал шаг прочь от двери.

Улыбка синьоры сделалась уверенной и исполнилась тайны:

— Ваши рисунки говорят о вас больше, чем ваши уста. У вас особенная манера делать штриховку, а ваши линии живые и точные. Никто во Флоренции еще не рисует так, как вы. Никто в целом мире!

— Послушайте, прошу вас, — щеки Леонардо раскраснелись от ее слов, а сердце билось настолько громко, что эхо разлеталось по всем коридорам. — Нам отпущено мало времени! Вы можете сбежать из этой камеры.

— Для чего мне возвращаться в мир, погрязший во лжи и пороке?

— Неважно. Вам нужно просто нажать на него.

— Нажать куда?

— На рычаг. — Он оглянулся, чтобы увериться: сторож еще не вернулся, а девочка слишком занята со своим питомцем, и ей нет до окружающих никакого дела. — Пошарьте по стене вон в том темном углу, ваши кандалы позволят вам это, и отыщите изображение паука. Смело надавите на него — под вашими ногами откроется подземный ход, он приведет вас к реке, за городскую стену или куда пожелаете. Только ничего не бойтесь! Идите смело. Хотя… Вам будет тяжело и опасно бродить в подземельях совсем одной, приду за вами. Давайте условимся в какой день и час…

— Леонардо…

Она поднесла руку к самом оконцу и погладила его по щеке. Леонардо хотел было поцеловать ее пальцы, но губы наткнулись на холодную решетку. Во рту разлился привкус металла, подобный вкусу крови.

— Как удивительно… Выходит, вы из тех людей, кому древние тайны открываются сами и манят за собой. Между такими людьми существует родство, даже если они не знают собственных предков.

— Вы говорите о моей матери, мадонна? — Тревога опустилась на его плечи, как черная птица. Он никогда не видел собственной матери и мало что знал о ней, но стоило ему появиться у колодца в Винчи, как кумушки бросали ему «ведьмино отродье» и торопливо уводили собственных отпрысков.

— Нет, друг мой, синьора покачала головой, и ее очи наполнились неизбывной грустью, словно она прожила в этом мире тысячу лет, а потом еще сотню. — Наше родство не по крови, такое родство дается свыше, оно приходит с лунным светом и несет сокровенное знание. Оно наделяет нас властью знать и хранить тайну. В сокровенном знании есть великая сила. С древних пор люди луны берегут знание от дурных рук и заботятся о ближних, способных постигнуть тайну. Ибо без помощи мудрых такие люди подобны путникам, бредущим во мраке. Придет час, и вы вступите в круг знания, а затем в круг мудрости… — Их пальцы соприкоснулись через просветы решетки, обменявшись живым теплом. — Теперь ступайте, ваше время еще впереди…

Топот тяжелых сапог сторожа был слышен еще с винтовой лестницы, Леонардо повернул голову, чтобы посмотреть, где он, а потом опять припал к решетке, зашептал:

— Я приду за вами нынешней ночью! Мы не должны расставаться… так.

Она приподняла покрывало и улыбнулась ему на прощанье.

Синьор Да Винчи улыбнулся в ответ и поспешил навстречу добросердечному сторожу. Он шел слишком быстро и не мог сказать с уверенностью — слышал он в самом деле или ему только пригрезилось:

— Не ищите меня, Леонардо!

* * *

Розовая рассветная дымка заставила Леонардо оживиться. Он скинул плащ, поежился, с большой осторожностью вложил в пазы стеклянную пластину с рисунком и настроил линзы и зеркала таким образом, что на стене у забора проступила картинка.

Рисунок был всего один: бледный юноша в темном колете и толстой, сверкающей цепи на шее. Свечной огарок, который живописец затеплил внутри волшебного фонаря, был совсем крошечным. Синьор Да Винчи рассчитывал, что изображение исчезнет невдолге после того, как он спустится на землю и продемонстрирует главную приманку для убийцы — толстую золотую цепь, одолженную синьором Джулиано, и чрезвычайно похожую на украшение, посредством которого лишили жизни Урбино.

Жаль, что у него не имелось крыльев, чтобы слететь с колокольни мгновенно!

Пара монахов чинно пересекала двор, они переглянулись и остановились, уставившись на странное явление. Нищие закопошились и стали сползаться к монастырской ограде, не дожидаясь утренней подачки. Они тыкали культями, костылями и скрюченными пальцами в стену и гомонили.

Лица попрошаек, блеклые, почерневшие от скопившейся в морщинах грязи, были совершенно обыденны и сливались в безликую вереницу. Нашлось всего одно, заслужившее внимания живописца: лицо уродливого слепца. Один его глаз был плотно закрыт, сморщенные веки подрагивали, из-под них стекали слезы. Другой глаз был чудовищно изувечен — глазное яблоко увеличилось и буквально вываливалось из глазницы. Роговица поблекла, обрела сходство с вареным яйцом и проросла красными кровяными прожилками. Глаз влажно поблескивал, лишенный век, которые целиком превратились в красные, гноящиеся ошметки кожи. Никогда прежде Леонардо не приходилась наблюдать такого странного заболевания органа зрения — впрочем, юдоль телесных страданий бездонна, и слепота была не единственным несчастьем этого убогого — его кожу повсеместно покрывали свежие шрамы, струпья и мокнущие высыпи. Даже собратья по ремеслу сторонились его, опасаясь подхватить заразу.

Хотя лохмотья нищего были истрепаны и провоняли самым отвратительным образом, Леонардо отметил, что бедолага вынужден жить подаянием с недавнего времени: его кожа между изъязвлениями еще не успела потемнеть от солнца и окончательно огрубеть. Под ногтями образовалась черная каемка грязи, свойственная людям простого звания, но сами ногтевые пластины были тонкими и блестящими, как у модника, регулярно полирующего свои ногти. Через плечо нищего была переброшена холщевая сума, а трость ему заменяла тяжелая дубина, которой он время от времени отгонял колченогого малютку в дрянной одежонке, канючившего рядом с ним.

Изображение на стене монастырской прачечной окончательно поблекло и исчезло, когда у монастырской коновязи спешился синьор ди Медичи и бросил горстку медяков побирушкам. Леонардо уже успел добраться до узкого прохода, поковырял носком туфли в мусоре у стены, склонился к самой земле и вскрикнул:

— Ого! Кто-то обронил здесь золотую цепь. Смотрите! — Он зажал цепочку в кулак и поднял руку так, чтобы она была хорошо видна всем желающим, но дотянуться до нее было сложно. Нищие оживились, некоторые из них устремились к молодому счастливчику, а не к воротам, у которых готовили раздачу утренних хлебов. Возникли неизбежные крик и толкотня. Отец Бартоломео, всегда лично надзиравший за благим деянием, цыкнул на попрошаек и поманил к себе Леонардо:

— Синьор Да Винчи, вы можете доверить этот предмет попечению брата-кастеляна на случай, если объявится хозяин…

— Нет, святой отец, — Джулиано почтительно склонился перед святым отцом и облобызал протянутое настоятелем кольцо. — Лучше мне взять этот предмет, я вроде знаком с его владельцем синьором Палландини, по имени Урбино. Верну ему при случае…

Опуская цепочку в ладонь его милости, Леонардо шепнул:

— Надобно присмотреться к тому нищеброду… — он неприметно указал на человека с побелевшим глазом и золотушной кожей.

— Зачем? Ведь он слепой.

— Слепой? Слепой не стал бы заглядывать в котомку.

— Святая Дева! Точно! Он прикидывается! Надо изловить его и отдать под порку, чтоб неповадно было морочить голову добросердечным флорентинцам.

— Погодите, ваша милость, — сперва проследим за ним.

— Но как? Ваш дружок Везарио запропал черт-те где, моя прислуга — тоже.

— Значит, нам придется сделать это самим…

Нищий не стал толкаться из-за еды, а поплелся вдоль узкой улочки в направлении реки, колченогий карлик некоторое время рысил рядом с ним. Но чем дальше они удалялись от чужих глаз, тем быстрее шел слепой, изувеченные ножки карлика не поспевали за ним. Малютка споткнулся и свалился рядом с очередной мусорной кучей, посылая в спину слепца ругань и проклятья, а мнимый слепой нырнул в подворотню и исчез, как будто его и вовсе не было.

Молодые люди перестали прятаться по дверным проемам и аркам, быстро нагнали уродца. Синьор ди Медичи сунул руку в кошель и показал ему золотой кругляш:

— Что, хочется покушать вдоволь? — Он высоко поднял руку, принуждая несчастного несколько раз высоко подпрыгнуть. — Но-но! Получишь флорин, если расскажешь, где найти твоего слепого приятеля. Только не вздумай меня морочить, мерзавец! Я с тебя шкуру спущу, а останки сгною в тюрьме! Ясно?

В подтверждение серьезности этого намерения Леонардо ухватил карлу за ворот и тряхнул так, что его жалкая одежонка разорвалась.

— Приятель? — жалобно захныкал человечек. — Какой он мне приятель, благородные господа? Глава всех городских попрошаек, по прозванию Борода, приставил меня к нему поводырем. Хотя у нас нет гильдии, как у суконщиков или ткачей, но все равно мы — попрошайки — не такой сброд, чтобы жить совсем без правил, у нас всякому слепому полагается поводырь. Только этот негодный тип плевать хотел на любые обычаи, знай дубасил меня палкой. Я от него даже медного грошика не видел!

— Первый раз вижу, чтобы скопидом подался в нищие, — расхохотался Джулиано. — Отвечай, куда мог податься этот негодящий побирушка?

Карлик оглянулся, словно опасался, что собственная тень подслушает его слова.

— Жить среди нас он не пожелал, но я выследил, где он обретается. Знаете, среди попрошаек не заведено воровать, но я видел у него дорогие вещички и решил прознать — так, на всякий случай. Сразу за старой запрудой есть заброшенные голубятни, там его логово. Если нанять лодку, можно добраться до места за четверть часа.

— Уверен, что мы обгоним твоего обидчика?

— Как пить дать, благородные господа! Всяко быстрее добраться лодкой… Он всегда таскается по подвалам, говорит, его язвы начинают кровоточить от солнечных лучей.

Молодые люди, не сговариваясь, схватили карлика под руки и потащили к реке.