Увы, хвори подтачивали не только тело, но и добрый нрав прелата; едва справившись с приступом одышки, он замахнулся тяжеленной тростью на монахов и крикнул, чтобы убирались прочь. Обойдется без нянек! Он, слава Господу, в состоянии спуститься по трем ступенькам собственными ногами. Под низким сводчатым потолком мертвецкой звуки приобретали устрашающую окраску: монахи и причетники мгновенно отпрянули в темноту, один только брат-кастелян продолжал маячить за его спиной, комкая в руках плащ, подбитый крашеным кроличьим мехом.

— Сеньор Везарио, представьте, я с утра собирался посылать за вами в фармацею [21]. Какая удача застать вас непосредственно в наших стенах!

Упомянутый сеньор Везарио склонился в почтительном поклоне и предположил:

— Ваши капли с белладонной закончились?

— О нет. Сегодня мне требуется услышать мнение человека сведущего и непредвзятого, готового быть арбитром в нашей с фра Ангелико дискуссии, — он кивнул в сторону кастеляна, — коя завела нас в тупик…

— Да, в некотором роде это тупик, — хмуро кивнул кастелян.

Леонардо невольно испытал сожаление от того, как несправедливо судьба обошлась с этими двоими. Если объединить тело тощего кастеляна с рыхлым настоятелем, человеческого материала, отпущенного Господом на них обоих, вполне хватило бы на два идеально соразмеренных мужских тела. Гармония пропорций, а именно крепкие плечи, широкая грудь, впалый живот, костистые и выступающие бедра, жилистые ляжки, твердые колени, выступающие икры, стройные ноги, хорошо сложенные кисти рук, лопатки, далеко отстоящие друг от друга, место между спиной и талией равноугольное и мясистое [22]. Именно такое совершенное тело, как учат великие гуманисты, есть ключ к долголетию и доброму нраву.

— Как вы полагаете, дражайший сеньор Везарио, сугубо с анатомической точки зрения, способен ли человек откусить и проглотить собственный язык?

Менее искушенного схоласта подобный вопрос загнал бы в тупик, но Лис только шмыгнул покрасневшим от холода носом:

— Проглотить язык любой может с легкостью, если сперва хорошенько пережует.

— Убедились, ваше преподобие, что это бессмысленная затея? Идемте, ваше здоровье не улучшится от стояния здесь. — Кастелян набросил плащ на плечи святого отца и бросил беглый взгляд на Леонардо, который сразу же ссутулился и опустил голову. — Кто это с вами?

— Это? Мой подручный, руки у него крепкие, одному мне с такой тяжеленной поклажей не управиться.

Фра Ангелико поджал бесцветные губы:

— Не надейтесь, сеньор Везарио, что госпиталь станет оплачивать услуги еще одного проходимца. Скажу больше — лавандовую воду я тоже не собираюсь оплачивать. Устав нашего братства не поощряет подобных излишеств!

— Можно подумать, это я вписал лавандовую воду в заказ от госпиталя, — вознегодовал Лис. — Сами выясняйте, кто предается излишествам, но сперва заплатите!

Настоятель сделал примирительный жест:

— Не стоит собачиться из-за пары монет, фра Ангелико. Мы в состоянии рассчитаться за фармацию, тем более такой ответ мне нравится — в сугубо теоретическом смысле. Человеческий язык, буде он изъят со своего места, не способен исчезнуть бесследно. Однако нам необходимо выяснить, что это значит на практике.

— На практике?

— Ходят слухи, вы развлекаетесь, вскрывая трупы, сеньор Везарио.

— И делаете это по наущению чародеев, — ехидно вставил кастелян.

— О! Это лишь досужая болтовня! Я не развлекаюсь, то есть развлекаюсь — иначе!

— Тогда вам будет особенно интересно. Проследуйте с нами, — настоятель, пыхтя и вздыхая, поднялся по лестнице и сделал повелительный жест. Везарио со вздохом поплелся следом за ним. Леонардо втянул голову в плечи, как только мог, и хотел было выскользнуть в приоткрытую дверь — город успел погрузиться в густой предрассветный мрак, что особенно мил влюбленным и беглецам. Однако приятель успел поймать его за рукав и потащил следом за небольшой процессией, а попытка высвободиться из цепких пальцев фармацевта только привлекла к нему всеобщее внимание.

— Ваш помощник не желает идти вместе с нами? — осведомился кастелян.

— Ну что вы. Мой помощник предобрый парень, единственно Господь даровал ему разума меньше, чем фруктовой мошке. Он едва-едва говорит и повсеместно таскается следом за мной. — Везарио пнул беглеца ногой, тот нечленораздельно замычал и мысленно возблагодарил Святую Марию, что никогда прежде не исполнял заказов для госпиталя и обители, посвященных ее святости, и лично не знаком со здешним клиром.

* * *

Вместе они проследовали в душную сводчатую комнатушку, заставленную старыми книгами и сундуками. Запах застоявшейся пыли, нездоровья и тления пропитал все вокруг, и дешевый гроб, втиснутый на скамью у стены, выглядел вполне уместным. Внутри находилось тело молодого человека лет двадцати. Наверняка при жизни он слыл красавчиком, а по смерти выглядел как вылепленная из воска фигура, лишь по недосмотру прикрытая дешевой холщевой хламидой. Его нижняя челюсть не была подвязана, рот остался полуоткрытым, придавая покойнику сходство с дохлой рыбой.

Везарио без долгих разговоров позаимствовал толстую свечу, горевшую в изножье гроба, произвел предварительный осмотр и сообщил свой вердикт: язык покойник не откусывал, а лишился этого телесного органа уже посмертно. Язык иссекли чрезвычайно острым орудием, причем сделали это весьма умело.

— Какая глупая затея лишать мертвеца языка, ведь он уже не может проговориться!

— Исполняли колдовской ритуал, другой причины нет. Мы должны известить… кого следует! — Кастелян насупился и впился взглядом в фармацевта. — Сеньор Везарио, вы знакомы с подобными богопротивными ритуалами?

— Нет, не знаком, — отрезал тот и добавил после короткой паузы: — Однако мне известна причина этого странного происшествия.

— Ну же! Не тяните! — Взмахнул марципановыми ладонями отец Бартоломео.

— Сперва скажите, кто этот юный покойник.

— Какая разница?

— Большая. Я не собираюсь покрывать преступников, когда дело идет о расчетливом убийстве. Паренька отравили. Очень часто от контакта с отравой поверхность языка изменяет цвет, поэтому язык отрезали, чтобы скрыть наиболее очевидные следы яда.

— Наиболее очевидные? — уточнил настоятель. — Значит, есть и другие?

— Скорее, могут быть, если отрава попала на его пальцы или одежду. — Аптекарь склонился к телу, едва не стукнувшись лбом с Леонардо, тоже любопытствовавшим состоянием пальцев незнакомца.

Ногти упокоившегося были тщательно отполированы, кожа, по-девичьи тонкая и нежная, хранила следы перстней, он мало походил на юношу простого звания. Везарио внимательно осмотрел подушечки пальцев, затем ладонь и тыльную сторону кисти, но обнаружил только несколько красноватых точек, похожих на след от укуса животного. Поскольку к отравлению подобный укус не имел отношения, Везарио не стал тратить время на подобную ерунду, а сразу стал расспрашивать, куда подевалось платье, в котором покойного обнаружили и доставили в госпиталь. Сложно поверить, что этот юноша избрал себе в качестве карнавального наряда рубище флагелланта.

Пока его приятель впечатлял святых отцов своею проницательностью, Леонардо, как завороженный, продолжал разглядывать повреждение на руке. Оно было невелико и на первый взгляд напоминало укус собачки-блохоловки, однако следы клыков никак не выделялись среди остальных, все зубы были мелкими и острыми, как у крысы. Чтобы убедиться, он приложил к следу палец — нет, челюсти обычной крысы поменьше, изогнуты тоже иначе. Хорек или горностай?

Леонардо отдернул палец, словно мертвенно-холодная кожа обожгла его. Ему живо вспомнилось, как поблескивали острые зубки зверька, игравшего с пальцами отцовской доверительницы, его ангельская белая шубка и глаза, сверкавшие адским пламенем. Неважно, откуда явилась в земную юдоль сея тварь, след от укуса принадлежал ей. Зверек неустрашимо защищал хозяйку, когда к ней потянулись надушенные, праздные пальцы чужака… или… все было гораздо проще? При жизни молодой человек содержал подобного питомца. Болтают, сейчас в Риме и Генуе большая мода на ручных хорьков: они забавны, мало едят, ловко справляются со всяческими паразитами, а главное — не раздражают хозяев тявканьем. В таком случае на его одеждах должны в изобилии остаться короткие звериные шерстинки и пух из подшерстка.

Пока Леонардо предавался размышлениям, отец Бартоломео под впечатлением от проницательности аптекаря пригласил сеньора Везарио в собственную рабочую комнату — осмотреть платье покойного на предмет следов отравы; фра Ангелико и Леонардо, склонивши головы, потянулись следом, как две безмолвные тени.

Глава 8

В камине уютно потрескивал огонь и служил куда лучшим источником света, чем скрытое витражом окошко. Везарио поднес к огню рубаху из тончайшего полотна, со вниманием разглядел кружевные манжеты — признаться, он давно хотел заказать себе нечто подобное, — затем взял за плечики узкую курточку-фарсетто, повертел так и эдак: правый рукав от нее почти отвязался и болтался на одной петельке. Верхнее платье тоже было недурно — подбито шелком, проймы и круглый вырез горловины обшиты парчовой тесьмой с серебряной нитью, подобная мода к роскошеству пришла из благословенной Венеции. Узкие штанишки он оглядел кое-как, затем воспоследовали модные башмаки, напоследок остался лишь короткий плащ из скромной, но добротной шерсти.

Придерживая край капюшона рукой, Леонардо тоже со вниманием рассматривал предметы одежды изнутри и снаружи, благо Везарио догадался бросать их ему, вроде бы сложить. Ни малейшего следа шерсти хорька или еще какой-нибудь живности не обнаружилось, хотя он осматривал каждый предмет одежды с большим тщанием, зато ему удалось наткнуться на одно странное повреждение. Было оно размером с облатку для причастия и, по всей вероятности, образовалось от того что серебряный медальон или пряжка постоянно соприкасался с тканью подклада. Такого случайного оттиска было вполне достаточно, чтобы представить рисунок на украшении: пять полумесяцев. Леонардо уже доводилось видеть этот знак. Очень похожий знак помещался на крышке шкатулки отцовской доверительницы — пять полумесяцев были заключены в овал. В тогдашнюю ночь этот символ показался Леонардо исполненным тайного алхимического смысла, а сейчас — тревожным и зловещим, как новорожденный месяц, явившийся в просвете грозовых туч. Чтобы избавиться от наваждения, ему хотелось зарисовать этот странный знак как можно быстрее, пока капризная память хранит все нюансы увиденного, и сравнить оба изображения. Только где теперь его старая тетрадь с рисунками? Карлик наверняка пустил бумагу на растопку в своем гнусом балаганчике. Леонардо скрипнул зубами — чтобы сделать пару набросков, ему необходим грифель, хотя бы кусок угля — свой он обронил в подземном лабиринте. Причем срочно! Он без колебаний шагнул к конторке с письменной доской и множеством ящичков и, укрывшись за спиной Везарио, позаимствовал пишущий инструмент.