Юлия Климова - Действуй, Принцесса!

Раннее детство я не помню, и, видимо, с этим уже ничего не поделаешь. Ну что ж, значит, так нужно…

Для меня жизнь началась с шестилетнего возраста, с момента, когда я проснулась, открыла глаза и познакомилась с Тамарой Яковлевной Зубенко – женщиной резкой, громкой, решающей любые проблемы быстро и стандартно (виновных необходимо казнить в рекордно короткие сроки и желательно два раза подряд). Она представилась моей дальней родственницей, но теперь-то я знаю, что ничего общего между нами нет и ветви ее генеалогического древа никогда не пересекались с ветвями моего. Этот факт вряд ли можно считать огорчительным, потому что с тетей Томой мы не были душевно близки, и в лучшем случае наши отношения напоминали предгрозовое затишье, а в худшем – грозу.

Обычно тетя Тома «ласково» называла меня «кладбищенской часовней», ругала за малейшие провинности и загружала массой домашних дел, не слишком надеясь на то, что труд все же сделает из «бестолковой и бесполезной занозы» (то есть из меня) нормального человека. А я больше всего любила, когда тетя Тома засиживается у соседок до утра или уезжает в город на пару дней. Вот она, свобода!

До тринадцати лет дни летели быстро, походили один на другой и не сулили ничего нового и интересного: я носилась по деревне, ходила в школу, дружила с Лилькой, читала книги, мечтала и искренне полагала, что так будет всегда. Никакой ветер перемен не заденет наш выцветший домик, не коснется моей щеки, не тронет светлых прямых волос и не всколыхнет череду привычных дел и забот…

Но однажды, десятого февраля, мой личный мир – мир Анастасии Ланье – буквально содрогнулся от двух подарков Ее Величества Судьбы. Сразу после уроков я полюбила Павла Акимова, а вечером нашла под подушкой ожерелье и фотографию своей мамы. Да, это была моя мама! Я ее узнала! От шока онемело все: руки, ноги, шея, живот, нос… Вряд ли я когда-нибудь забуду тот день рождения.

Любовь о своем визите заранее не предупреждает, и трепетные чувства к Павлу Акимову стали для меня полнейшей неожиданностью (впрочем, и для него тоже). Дом его бабушки и дедушки располагался неподалеку от нашей деревни, у пруда, и привлекал внимание всей округи, потому что был огромным, величественным и красивым. «Богатеи Акимовы» – называл мой одноклассник Колька эту семью, при этом он многозначительно хмыкал и кривил губы.

Изначально слухи об этом доме ходили разные: по данным разведки, там жили то знаменитый актер, то вооруженные до зубов бандиты, то безумный коллекционер, то сумасшедшая бабка-гадалка, то экстрасенс, то хирург, славящийся нехорошими экспериментами над кошками, то еще кто-то. Подозреваю, что все эти истории придумывал Колька (вместе с приятелями), затем старательно распространял их по деревне, а уж потом байки неслись дальше, обрастая живописными подробностями.

Но у пруда проживала пожилая чета: мужчина, часто попыхивавший трубкой на балконе, и чудаковатая женщина, обожавшая пуделей и розовый цвет. Изредка их навещали внуки Павел и Лиза, а также дальняя и близкая родня.

В день моего рождения любопытство заставило нас с Лилькой прогуляться к дому Акимовых, и на морозе моя губа припечаталась к решетчатым воротам. До чего же было больно и обидно! Я испугалась, вскрикнула и практически сразу увидела Павла. Наши взгляды встретились. В детских сердцах вспыхнули искры, заволновались чувства, а затем разгорелся пожар, который никто тушить не хотел и не собирался – до поры до времени.

Я и не знала, что так бывает: счастье может граничить с погибелью, надежда с отчаянием, радость с грустью, и не поймешь, от чего холодно, а от чего горячо…

Павел пригласил нас в гости. Согласившись, мы с Лилькой минут через пятнадцать уже пили чай и лопали вкуснейшие пирожные, политые глазурью и обсыпанные сахарной пудрой. Уходить не хотелось, и, конечно, я надеялась на скорую встречу.

А вечером, приподняв подушку, я обнаружила на простыне то самое ожерелье: тонкая змейка с аккуратной плоской застежкой, круглые хрустальные камушки, квадратные зеленые камушки и зеленые капельки в промежутках. Тетя Тома не могла преподнести мне такой подарок, и я сразу сообразила, что украшение лучше спрятать и никому не показывать.

Родителей я помнила очень смутно, знала лишь, что они погибли в автомобильной катастрофе, а заполнить пробелы прошлого хоть какой-нибудь информацией, к сожалению, не получалось – тетя Тома не одобряла подобных разговоров, лишь раздражалась и называла меня все той же «кладбищенской часовней». Под подушкой еще лежала фотография мамы… Эти находки создавали загадку, которую мне предстояло разгадать, но случилось это через долгих пять лет.

На следующий день Павел спас меня от местной шпаны – Славки Шумейко по кличке Шаман и Вадьки Авдонина по кличке Доня, – а затем исчез, будто растворился в воздухе, оставив в душе лишь ноющую боль и трепетные воспоминания.

Два года пролетели незаметно. Я вытянулась и превратилась в нескладного богомола, моя подруга Лилька, наоборот, округлилась и похорошела. С каким же удивлением мы узнали, что Славка Шаман давно влюблен в меня и делает все, чтобы почаще попадаться мне на глаза! Но разве я могла ответить взаимностью? Нет. Я ложилась и просыпалась с именем Павла на устах.

Желая наказать Кольку за постоянные выдумки, мы с Лилькой решили его напугать. И это было совсем нетрудно, потому что Колька с приятелями проводил вечера у пруда, а нет ничего проще, чем нарядиться в утопленников и с завыванием выползти из воды на берег. Мы с Лилькой так вжились в роль, что чуть не перепугали друг друга: с белыми от мела лицами, с развевающимися на руках бинтами, в мокрых футболках, мы смотрелись хорошо и производили нужное впечатление – ужасающее. Но каково же было наше изумление, когда мы обнаружили около костра не Кольку в обществе друзей-приятелей, а… Павла Акимова!

Павлу исполнилось семнадцать, и он уже не походил на симпатичного мальчика-подростка: в нем чувствовалось слишком много силы и твердости. Он стал мужчиной. Да. И я погибла мгновенно…

На следующий день я слонялась по округе, мечтая о «случайной» встрече. Душа рвалась к Павлу, и все мысли были о нем. Воображение рисовало такие невероятные радужные картины, что с лица не сходила улыбка, и шаг становился то замедленно-плавным, то бодрым и радостным. «Вот же я… Вот же… Я здесь… А где ты?»

Но сначала на меня налетела Лилька и сообщила, что ее родители уезжают, в связи с чем она устраивает вечеринку, на которую уже пригласила Павла, а затем появился и он. «Привет» – обычное слово, но сколько в нем надежды!

Мы гуляли по деревне, взявшись за руки, и я была такой счастливой и смелой, что не боялась гнева тети Томы и думала лишь о хорошем: о небе, солнце, траве и предстоящей вечеринке на Лилькиной веранде… Я предчувствовала робкие и смелые прикосновения, искренние слова и поцелуй (хотя бы один, пусть даже самый короткий!) и очень надеялась, что в душе Павла царит такая же сумятица. Вокруг нас витало волнение, и делать вид, будто ничего особенного не происходит, было глупо и бессмысленно.

Утром, справившись с похмельем, тетя Тома уехала в Москву, и уже никто не мог помешать моему обязательному счастью. Начиналась сказка! Баба-яга опрометчиво оставила Аленушку без присмотра, а неподалеку проживал царевич Елисей… Я, конечно, догадывалась, что на свете существуют еще Кощей Бессмертный, леший, болотные кикиморы, водяной, ведьмы и прочие отрицательные персонажи, но в тот момент совершенно об этом не думала. На моей улице царил праздник.

И Павел сказал мне те самые слова, и мы обжигали друг друга взглядами, и прикосновения лишали сил, и каждое мгновение казалось самым лучшим и самым важным. И да, мы целовались. Но в самый волшебный миг, когда за спиной уже выросли крылья, а ноги отрывались от пола, счастье было безжалостно растоптано сестрой Павла – Лизой (кикиморой болотной!). «Не спорю, он в тебя втрескался по уши, – усмехнулась она чуть позже. – Но только ничего у вас не получится». Настроение было подпорчено, но я все же верила в хорошее, а не в плохое. «Он обещал, обещал, обещал…» – отстукивало сердце.

Лиза оказалась права. Утром ко мне пришла мать Павла и потребовала немедленно прекратить отношения с ее сыном. Кем я была в ее глазах? Самой обыкновенной деревенской девчонкой, не блещущей красотой, носившей старую одежду, малообразованной, простой. А еще Мария Александровна Акимова считала меня хитрой и ловкой пронырой, готовой на все, лишь бы пролезть в их семью и хорошо устроиться в Москве. Но в моей душе была лишь искренняя любовь… И больше ничего.

«Ты для меня значишь очень, очень много. Но я должен… Должен поступить так, как просит она! У меня есть обязательства…» – вот что сказал Павел, когда мы встретились на развилке дорог и судьбы. Я видела в его глазах боль, но гордость и отчаяние развернули меня на сто восемьдесят градусов и подтолкнули к дому. Мы расставались на годы.

Из города тетя Тома вернулась не одна, а в обществе статной черноволосой женщины по имени Карина Филипповна – моей настоящей тети. Она практически сразу увезла меня в Москву, насмешливо объяснив по дороге, какое положение занимают мои родственники. «Ланье – одна из самых известных фамилий, глупышка. Нашей семье принадлежит весь ювелирный мир. Принадлежит вместе с потрохами, прошлым, настоящим и будущим. Теперь ясно?»

Карина Филипповна вела машину по шумным городским улицам, а я и не догадывалась о том, что ждет меня впереди.[1]

Вот так я оказалась в богатом доме моей бабушки – женщины властной и высокомерной, не склонной к иллюзиям и сомнениям, точно знающей, как кому жить, что можно делать, а что нельзя. Это она, Эдита Павловна, много лет назад отправила меня в деревню «на вечное заточение», «на радость» тете Томе, но потом передумала. Я слишком походила на мать, а не на отца, и бабушке было трудно простить мне постоянное напоминание о той, что посмела полюбить другого человека и попросила развод. Развод… О, такое не должно происходить в семье Ланье! Особенно если оставить собираются сына Эдиты Павловны… Но годы шли, и тяжесть совершенной несправедливости не давала бабушке покоя, к тому же срочно требовалась наследница, способная со временем принять на себя ответственность за Ювелирный дом Ланье.