— Слушай, Соф…


— Да? — она подняла голову. Невозможные синие глаза. Как-то по-детски заправленная прядь за ухо. Недоумение во взгляде. Книга по искусству Франции XVIII века на коленях. И Серж вдруг понял, что будет сейчас выглядеть полным идиотом со своим вопросом «А почему?…».


— Неважно, — дернул плечами и вернулся к бокалу с вином.


— Ты хотел что-то мне сказать?


— Передумал.


— Так не пойдет, — она легко встала, одернула платье. Шагнула к нему. — Что хотел сказать, Серж?


— Неважно. Я передумал.


— Вот терпеть этого не могу! — Софи забрала у него бокал, поставила на пол и села на подлокотник кресла. — Если хотел что-то сказать — говори.


— Это не важно.


— Если хотел сказать — значит, важно. Ну, Сееерж…


Ситуация становилась все более абсурдной. А Софи — все более настойчивой.


— Знаешь, говорят, у женщин фантастически развита интуиция. Вот и угадай сама! О чем я хотел сказать.


— Хорошо, — неожиданно согласилась Софи. — Только в глаза мне посмотри.


«Ведь не может быть так, что она угадает» — так думал он, любуясь синими глазами в обрамлении темных ресниц. И точеным носом. И красивыми розовыми губами, на которых уже давно нет помады. Представляя, как эти губы…


— Да быть не может! — выдохнула Софи.


— Что такое? — она не могла догадаться!


— Все эти трагические жесты, драматические паузы и лорд-байроновская загадочность — из-за минета?!


Тут Серж почувствовал, как краснеет. Давным-давно забытое ощущение. И не из числа приятных. Независимо вздернул подбородок. Лучший вид защиты — нападение.


— Вы, девушки, имеете склонность недооценивать важность этого аспекта отношений!


— Да уж… — тянет Софи. Вид у нее удивленный. Но что-то таится в глазах, уголках губ. Что-то проказливое. — Я вижу… Слушай, если для тебя это так важно — почему не попросил? Если хочешь — попроси. Это просто.


— А я не хочу.


— Не хочешь?


— Не хочу.


Она как-то мгновенно, почти неуловимо перетекла с подлокотника ему на колени, устроилась верхом. Двинула бедрами и довольно ухмыльнулась, совсем плутовски.


— Ох, и врун вы, мсье Бетанкур.


А мсье Бетанкуру и ответить-то нечем. И трудно говорить вообще, когда все перекрыл жар ее тела, который чувствуется сквозь тонкую ткань брюк.


— Хочешь? — она еще раз двинула бедрами.


Толку отрицать очевидное?


— Да…


— Попроси.


Да идет оно все к черту!


— Соф, сделай это.


— Что — «это»? — она вздернула бровь.


— Софи!


— Ты большой мальчик. Попроси, как положено, — Софи уперла руки в бедра, ее грудь, обтянутая трикотажным платье, прямо перед его лицом. На ней вообще нет бюстгальтера. Ведьма!


— Софи! Сделай уже мне минет, черт возьми! — и, потом, опомнившись и тише: — Пожалуйста…


— Умница. Знаешь, как просить, — шепнула она, наклоняясь к нему. — Ну, тогда начнем. По-моему, галстук при минете совершенно лишний…


Серж не успел ей ответить — Софи принялась его целовать. И он так увлекся, что процесс развязывания галстука упустил. Опомнился, когда Софи отстранилась от него, держа в руках изделие итальянских галантерейщиков.


— Ммм… Brioni… Это шелк?


— Да, — выдохнул Серж. — Софи, к черту галстук, брось его!


— Он приятный на ощупь, — возразила его «наездница», пропуская шелк между пальцев. — И мне нравятся эти цвета… Хотя полоска — это ужасно скучно и уныло, Серж…


— Соф!


— Ладно, — девушка отбросила галстук в сторону. — Что там у нас на очереди?


— Брюки? — с надеждой спросил Серж.


— Нет, — покачала она головой. — Пиджак и рубашка.


Она восхитилась вручную подшитой шелковой подкладкой на пиджаке. Он проклял тех, кто придумал так много мелких пуговиц на рубашках. И тех, кто придумал запонки — помянул отдельным тихим злым словом.


— Красиво, — Софи разглядывает лежащие у нее на ладони запонки. — А что это за…


— Серебро и агат! — предупредил он ее вопрос.


— Ладно, — кивнула Софи слегка озадаченно и, после недолгого размышления, отправила запонки в нагрудный карман рубашки. Оглядела Сержа — в расстегнутой рубашке, по движению груди видно, что дыхание уже отнюдь не спокойное. — Пожалуй, оставлю так. Мне нравится, как ты выглядишь… не до конца раздетый…


— Тогда, может быть?…


— Определенно! — и она легко опустилась с его колен вниз, на пол. Устроилась между его широко расставленных ног и взялась за ремень.


— О… отличная пряжка, Серж… И так легко расстегивается. И кожа просто великолепной выделки…


Он не знает, стонать или смеяться. Ведьма. Чертовка. Этот внезапно проснувшийся детальный интерес к его гардеробу явно для того, чтобы его дольше помучить. А Софи переключила внимание на ширинку. Наконец-то!


— Послушай… Какая фурнитура! И отстрочка на застежке просто идеальная — стежок к стежку.


— Соф! — он все-таки смеется.


— А какая это ткань? — и тут она без предупреждения проводит рукой по застежке, и смех превращается в стон. — Такая приятная — тонкая, гладкая, — женская рука скользит по ткани вверх и вниз под аккомпанемент хриплого дыхания. — Серж?


— Чтооо?…


— Какая этот ткань? Шелк? — рука замирает.


— Да не помню я! Не отвлекайся на всякую ерунду!


— Мне интересно, — она надувает губы. — А ты не хочешь удовлетворить мое любопытство.


— Я сейчас тебя так удовлетворю! Так, что тебе…


Его заставляет замолчать звук расстегнувшегося замка.


— Господи, опять белые и опять «Дольче и Габбана». Ты зануда и консерватор, Бетанкур.


Он не может ответить внятными словами. Сейчас — уже не может. Облизывает пересохшие губы, закрывает глаза. И, чуть двинув бедрами вверх, умоляюще:


— Соооф…


Никогда ведь не просил раньше, всегда сами, а тут — на все готов. Лишь бы она…


Соня любуется делом рук своих. Рубашка Сержа расстегнута, брюки тоже. Белые боксеры от «D amp;G» — по ее наблюдениям, он и не носил иного белья — натянуты так, что резинка неплотно прилегает к плоскому животу. И зажмурился — совсем как ребенок в ожидании чуда. А она поняла вдруг, что хочет это сделать. Очень хочет. Вот просто — очень-очень.


Поддела пальцами резинку и опустила резко вниз. Настолько резко, что освобожденный из белого трикотажного плена напряженный фаллос слегка стукнул ее по носу — и она рассмеялась от неожиданности. А Серж вздрогнул, рука его легла ей на плечо.


— Софи…


— Он такой красивый… — мурлыкнула она. И замолчала. Надолго.


Софья упивается контрастом: тонкой нежной кожи — у нее такая, тонкая и нежная, наверное, только на веках — и той напряженной вибрирующей мощи, что скрывается под ней. И контрастом гладкой спелой твердой вершины — и беззащитной мягкости основания в светло-русых курчавых волосах.


Нет, она делает это далеко не в первый раз. Но острое желание доставить максимальное удовольствие — впервые. Где-то читала… где-то, когда-то… что второй по значимости эрогенной зоной у мужчины являются именно они. И… и Соня запускает пальцы в русые вьющиеся волосы. Сначала нежно, очень аккуратно. Стоны прекращаются, он вообще как-то замирает, подбирается. Словно испугался. Или… ждет? Провела пальцами, погладила — легонько-легонько, слегка царапнула кожу. Сверху донесся шумный выдох. А она почувствовала щекой, как покрылась мурашками кожа его живота. Нравится? Спросить? Нет, она лучше рискнет: взять эту деликатную часть мужской анатомии — подержать, перекатить между пальцами, немного оттянуть. И сжать. Стон был такой громкий, что она испугалась — все-таки сделала ему больно, там это немудрено! Но низкое сдавленное: «Еще… пожалуйста…» убедило ее в обратном.

Все, что хочешь, сладкий мой. Лишь бы тебе было хорошо…


Он ее от себя буквально отпихнул. Софья подняла потрясенные глаза — и увидела точно такие же, потрясенные, потемневшие от страсти. Плечи у него дрожат, пальцы тоже — когда протягивает к ней руку.


— Иди сюда, Соф… Хочу тебя…


— Может, лучше, я тебя еще поцелую, поглажу?… И ты… Тебе же нравится?


— Сюда, ко мне на колени, верхом, живо! Презерватив в портмоне, в пиджаке, пиджак на полу!


Соня поднимается на ноги, смотрит на него сверху вниз. Он нереально красивый в своем возбуждении.


— Я хотела довести дело до конца, — изволит капризничать. — А ты мне не дал.


— Ты как маленькая! — Серж предельно заведен — не только сексуально, но и эмоционально на взводе. И поэтому голос его громкий и резкий. — Будто не знаешь, чем дело может кончиться! Я не могу тебе… в рот… Тебе — не могу! Иди сюда, давай, садись на меня, хочу — умираю…