Вот и сегодня. Она оделась провокационно — специально, чтобы достать его. Но в беседе предпочла держать дистанцию. И поэтому, когда изучала меню под внимательным взглядом Сержа, который он и не думал скрывать, продекламировала, не поднимая взгляда от листов:


Французской кухни лучший цвет,


И Страсбурга пирог нетленный.


Меж сыром лимбургским живым


И ананасом золотым.


Цитата вышла на русском — потому что Софья не читала своего великого соотечественника в переводе. Бетанкур наморщил лоб.


— Объясни мне, Софи… Как пирог может быть… нетленным? Он же не живой в принципе.


— Это аллегория, Серж. Нельзя воспринимать поэзию буквально.


— Ну, если только так, — хмыкнул Серж. — А кто автор нетленного пирога?


Софья демонстративно прижала руки к груди. Да, она знала, что он туда посмотрит. Смотри, смотри. Смотри и мучайся!


— Я не верю, что ты не узнал цитату!


— А должен был?


— Это же Пушкин! Ты, что, не читал Пушкина?! Это из «Евгения Онегина».


Серж пожал плечами.


— Так, все, Бетанкур! Полный разрыв дипломатических отношений! Знать тебя не знаю и знать не хочу! Я не могу лечь в постель с человеком, который не читал «Евгения Онегина».


Серж сначала просто смотрел на нее. А потом губы его дрогнули, он явно пытался сдержать улыбку. Ничего не вышло, и он громко расхохотался.


— Софи, час от часу не легче! Какой еще «Евгений Онегин»? Так, стоп. В договоре никакого «Онегина» не было!


— Ну… — она задумчиво крутит в руках вилку. Даже не знает, к чему она это ляпнула.


— А, впрочем… — Серж перестает даже улыбаться. — Если это повлияет на сроки… Это большое произведение?


— Роман в стихах.


— Ничего, думаю, за неделю осилю, — самонадеянно заявляет Серж. — Так что через неделю я буду готов, Софи… к переводу дипломатических отношений… в иную плоскость.

Софье хочется стонать. Она сама виновата. Она сама направила разговор в эту сторону, и Серж ее переигрывает!


— Не думай, что все так просто, — она поводит плечами, с удовольствием замечая, как меняется его взгляд. — Я устрою тебе экзамен по прочитанному. И имей в виду — у меня сестра по «Евгению Онегину» большой специалист.


— Это как?


— Любаша у нас в литературном училась. Так что считай и меня экспертом заодно в этом вопросе. Хочешь поговорить о поэзии?


Он какое-то время смотрит молча на нее. А потом кивает, принимая ее предложение сменить скользкую тему.


— Давай о поэзии. Почему бы и нет. Только сначала заказ сделай. Правда, я не уверен, что в меню есть этот… пирог нетленный.

* * *

А разговор пошел о семье.


— Значит, одна из твоих сестер… как это называется… литературовед?


— Да.


— А другая?


— Юрист.


— А их мужья?


Интересно, что стоит за этим допросом? Но Соня решает ответить — никаких страшных тайн в ее семье нет.


— У одной сестры муж — врач, детский хирург. У другой — программист. Только не спрашивай меня про его специализацию — я в этом совершенно не разбираюсь, что-то, связанное с поисковыми системами. В общем, самые обыкновенные обыватели мы все.


— Вполне достойные и уважаемые профессии, — не соглашается Серж. — А родители? Чем занимаются твои родители?


— Мама — писатель. Она пишет детские книги.


— Известные?


— Вряд ли ты найдешь ее книги во Франции, — смеется Соня. — По-моему, на французский последние мамины книги не переводили. А вот у папы пару лет назад как раз в Париже была выставка.


— Выставка? Он… художник?


— Фотограф. Сейчас покажу, — Соня достает из сумочки телефон, пальцы скользят по экрану. — Смотри. Там несколько его работ, моих любимых. Полистай.


Серж берет в руки ее телефон. И ловит себя на мысли, что он бы с удовольствием поковырялся в этом аппарате — в отсутствии Софи. И плевать на тайну личной жизни — ему очень интересно, что за имена есть в ее списке контактов, какими она обменивается сообщениями, и что за фотографии, кроме тех, что ему демонстрируют, есть в ее альбоме. Но вместо этого послушно листает фотографии, сделанные отцом Софи. Неплохо. Очень даже. Нет, отлично даже. О, а это что такое?!


— Это работа твоего отца?!


— Да там все его, в этом альбоме. Какая? Покажи. А, это, да, его, очень мне нравится. Тебе тоже нравится?


Нравится ли ему? Хороший вопрос. Отличный просто.


— Эта работа висит у меня в приемной.


— Как?!


— Так, — пожимает плечами. — Моник в прошлом году притащила с какой-то выставки. Купила там. Сказала, что влюбилась в эту работу, несмотря на ее приличную стоимость.


Соня растеряна — так много непонятного в его словах. Но первое, на что она обращает внимание:


— Кто такая Моник?


— Секретарь мой. Проявила инициативу и купила работу с автографом автора за казенный счет. Сказала, что ей эта фотография меня напоминает.


На фото, о котором они говорят — ирбис, он же снежный барс. Редкий, дикий зверь лежит, царственно сложив лапы. Смотрит в камеру спокойно и даже чуточку презрительно. И глаза зверя, странного цвета, непонятного какого-то, неуловимого — синего? серого? голубого? — гармонируют с цветом крыльев бабочки, которая бесстрашно устроилась на кончике уха гигантской кошки. А Софья ловит себя на мысли, что неведомая Моник права — эти глаза чем-то напоминают глаза мужчины напротив.


— Да? Знаешь, как называется это фотография?


— Нет.


— «Морфо и Морфо». Морфо — это название бабочки. И кличка барса. Он живет в Московском зоопарке.


— Спасибо, — усмехается Серж. — Буду знать, как называется фото, что висит у меня в приемной.


— Знаешь, — Соня задумчиво наклоняет голову. — Я вот вспомнила. Мама говорила, что у нее это фото с отцом ассоциируется. Странно…


— В самом деле? А… я похож на твоего отца? Если уж мы вызываем схожие ассоциации у разных людей?


— По-моему, не очень, — пожимает плечами Соня. — Впрочем, суди сам.


Снова передает Сержу свой телефон, на экране которого фото ее отца. Бетанкур разглядывает, наклонив голову.


— Нет, не вижу никакого сходства. А вот ты… вы с сестрами очень похожи на отца.


— О, да, — смеется Соня. — Только нос, слава Богу, не фирменный папин.


— А что? Отличный у твоего отца нос, по-моему.


— Великоват, на мой скромный вкус. Меня и мой устраивает. Мой, Любин. Надин и мамин.


— У тебя очаровательный нос.


— Какой милый комплимент, — продолжает дурачиться Соня. — А ты на кого похож?


Серж перестает улыбаться. Но все-таки отвечает.


— На отца, — а потом резко меняет тему разговора. — Значит, у вас в семье много людей искусства, Софи? Ты, сестра, отец, мать? Почти все.


— Дедушку-скульптора забыл, — усмехается Софья. — Да, такая вот у меня семья.


— Хорошая семья. Ты… вы дружны? Скучаешь по своим?


— Очень! — с чувством отвечает Соня. — Я иногда думаю… и думала раньше… часто, когда училась. Кой черт меня понес сюда, во Францию? Очень не хватало сестер и родителей. Поначалу очень сильно. Папа выручал первые два курса, часто приезжал. Если бы не его приезды — не выдержала бы, наверное, бросила учебу тут и рванула обратно домой. Потом привыкла. Сейчас уже почти нормально. Тем более, сестры вышли замуж, у них уже есть свои семьи.


— Дети?


— Да, — улыбается Соня. — У меня есть племянник, Ванечка. Правда, я его видела всего два раза — по-настоящему. Но мне регулярно присылают фотографии. Очаровательный ребенок. Только похож на своего отца — кучерявый белокурый ангелочек с дьявольским характером.


Серж усмехается такой характеристике маленького ребенка.


— Значит, большая дружная семья, все друг друга любят и за своих горой?


— Ага, — соглашается Софья. А потом вдруг спрашивает — неожиданно, даже для себя: — А у тебя не так, да?


Он молчит какое-то время. Потом отворачивается в сторону. И так, отвернувшись, все же отвечает:


— Да. Не так. Совсем не так.


Софья не знает, что сказать. Она уже точно уверена: тема семьи — очень болезненная для Сержа. Но и в голову не приходит давить на это, доставать его в этой «болевой точке». Более того, как-то хочется… посочувствовать. Поддержать. Пожалеть. Только вот не представляет, как это все выразить, в какие слова и жесты облечь. Протягивает руку и касается его пальцев самыми кончиками своих. На большее не решается. А он поворачивается к ней лицом на этот жест. Спокоен. Безмятежен. Только глаза еще не успокоил — горчат они, почти осязаемо.