Вот тебе и дурное предчувствие, мать его за ногу.

Глава 19

Нет, это не то. Кира не может так искусно играть в любовь. Или может? Смотрю на растерянного Кота и не узнаю своего друга. Похоже, весть о том, что Кира ловко может водить нас за нос — подкосила его не на шутку. До сих пор любит? И сам себе отвечаю. А почему, собственно, и нет? Я же до сих пор люблю это невыносимую девчонку. Даже будучи уверенным, что она мертва — я не переставал ее любить. И никогда не скрывал этого. И Кот всегда дорожил ею и порой знал то, в чем она никогда бы не призналась мне. И это их доверие меня всегда злило. У них словно существовал какой-то отдельный мир, где никому не было места. Ни мне, ни жене Кота. Пожалуй, только его пацану.

— Ты ее любишь? — неожиданно сипло.

Кот поднимает на меня странный взгляд и пожимает плечами.

— Конечно, люблю. Она давно стала мне сестрой, ты же знаешь.

Усмехаюсь. Нет, я никогда не знал. Ревновал дико, да. И убить был готов за один взгляд на нее. Выколоть глаза каждому, чтоб не смотрели, потому что — моя. Даже лучшему другу.

Однажды поймав меня на ревности, она взяла меня под руку и заявила абсолютно серьезно, что ей никто не нужен и замуж она обязательно пойдет только за меня. Сразу, как позову. И не обманула.

— Да ладно? — Кот выгибает бровь, не веря. — Брось, Бес, она же влюблена в тебя была, как кошка, с самой первой встречи. Ревела ночами, когда ты отжигал с очередной красоткой. И все искала в себе недостатки. У меня выспрашивала, как тебя завоевать.

— И как? Научил?

— Еще как, — улыбается друг. — Ты вон до сих пор меня к ней ревнуешь.

И тут до меня доходит, о чем Кот толкует. А ведь и правда. Ревную. А как не ревновать, если она все всегда посвящала Коту? Даже танцы. Всегда только ему.

Так и говорила: «Моему невыносимому К.» Потому что только Кира никогда не называла нас по именам. Всегда: Кот и Бес. А Тохе вообще она прозвище придумала. Тот в студенчестве плаванием активно занимался, даже в сборную мог попасть, но из-за дурости все просрал. Вот Кира и окрестила его Водяным.

Провожу пятерней по отросшим волосам, выдыхаю.

— Она не могла, Кот. Тут что-то другое или Вика ошибалась.

Я верю Кире. Потому что если не верить ей, тогда зачем все: мы, наша новая свадьба, наши ночи? Если не верить ей, тогда никаких мы не будет. Меня не будет. Да и ее.

— У меня только два варианта: либо кто-то все же поработал с ней, либо Кира врет и ловко управляет собственным сознанием.

— Настолько ловко, что облапошила тебя? Кот, ты сам-то в это веришь?

И вижу: верит, потому что не знает другой причины.

— Тимка к ней привязался, — говорю невпопад, вспоминая, каким становится брат в каждый ее приезд к нему. И у меня в груди что-то екает, когда я вижу его счастливые глаза, когда наблюдаю, как они резвятся. Так, словно в мире больше никого не существует. Так, будто бы между ними нечто большее, чем короткое знакомство. Настоящее. Сильное. Как между матерью и ребенком. Я видел в Кире не просто тягу к Тимке, как к хорошему мальчишке или даже моему брату. Я видел в ней привязанность, что прочнее стальных канатов и чище бриллианта в стакане с водой. Привязанность, которую называют материнским инстинктом. Самой мощной связью во Вселенной.

— Может, пора уже забрать его, а? — друг как всегда зрит в корень.

После нашей последней поездки к Тимке я все время думаю о том, чтобы все же оформить опеку. Теперь мне это позволят: я обзавелся семьей и окончательно осел в отцовской клинике. Хватит уже испытывать судьбу, я и так изрядно потрепал ей нервы, упрямо ища свиданий с Костлявой. Теперь мне есть ради кого жить. Осталось только найти Димку, разобраться с Мэтом и…

— Тоха звонит, — включает громкую связь.

— Чех с тобой? — без приветствия спрашивает Тоха. И в его голосе — хаос и злость.

— Что случилось, Тоха? — это уже я.

И предчувствие холодком прошивает позвонки. Твою мать.

— Какого хрена у тебя выключен телефон?! — рычит друг. — Час до тебя дозвониться не могу.

— Черт! — достаю трубу из кармана. Отключил перед операцией и забыл. С дисплея на меня смотрит моя Незабудка. А в пропущенных — Тоха и Валентина Ивановна. Пульс срывается в аритмию. Что за ерунда? — На операции был, забыл включить, — поясняю свое молчание.

— Уже неважно, — отмахивается Тоха на том конце связи.

— Мне надо перезвонить в центр. Осипова звонила.

— Потом, — перебивает друг. — Слушай сюда. Мы нашли Дмитрия. Он в частной клинике. Забрать его оттуда никак не получится, потому что клиника почти режимный объект. Шерлок наш ищет подходы, но пока безуспешно. Но парень в порядке.

— Узнали, что с ним?

— Да. У них все компьютезировано и хакнуть их базу не составило труда. Карта уже у тебя на почте.

— Нужно сообщить Кире.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Она знает.

— Молодец, что сказал ей.

— Я не говорил, — огорошивает Тоха. Перевожу взгляд на не менее удивленного Кота. — Два часа назад она сама приехала в клинику.

— Как интересно, — криво ухмыляюсь. Неужели Кот был прав и все это лишь игра?

— И еще… — слышу, как Тоха тихо ругается прежде, чем: — Она приехала не одна.

— Неужто с Мэтом? — язвит Кот. И вдруг до чесотки хочется ему врезать.

— С Тимофеем.

— Адрес, — резко встаю на ноги, одним движением стягиваю рубашку униформы. И замираю от повисшей тишины. Дышу тяжело и спина ноет так, словно я отстоял часов семь за столом, не меньше. — Антон, говори адрес. Я сейчас приеду.

Ловлю взгляд Кота, поднявшего с пола кожаную тетрадь, и это ни хрена не весело. Так друг смотрел на меня, когда я приперся к нему среди ночи и заявил, что видел свою Незабудку в клубе, куда меня потащил развеяться Тоха. Так смотрят на смертельно больного человека. И это нихрена не профессиональный взгляд. Меня буквально ломает под ним. Отчетливо слышу, как что-то внутри трещит и рвется в лохмотья. А следом склизкие щупальца страха обнимают затылок. Я, тридцатисемилетний военный врач, побывавший в таком пекле, что все черти ада ужаснутся, боюсь так, как никогда в своей жизни.

— Тебе нельзя никуда ехать, — разрывает тишину Антон. — За тобой следят, причем плотно. Кто-то тебя сдал, Чех. Кто-то, кто осведомлен о всех твоих перемещениях. Качаю головой. Плевать, что следят. Разве эта игра не для того, чтобы взять меня? Так я сам приду.

— Чех, не тупи, — это уже Кот, наблюдая, как я методично застегиваю рубашку. — Ты же не дурак, все понимаешь. Нужно сперва вычислить того, кто сливает информацию про тебя. И это не Кира. Ее «маячок» мы перенастроили.


— Там моя жена и мой брат, — рычу больше от бессилия, понимая, что правы они. Нельзя рубить сгоряча, но как им объяснить, что не могу я сидеть здесь и разговоры разговаривать, когда она там одна с этим уродом. Когда я замерзаю от страха за свою малышку.

— Они в порядке, Чех. Сам посуди. Если бы Мэт хотел причинить им вред, вряд ли бы вызвал их в клинику, где полно народу. Да и Кира защитит Тимофея.

Я знаю. А кто защитит ее, пока я здесь пытаюсь реанимировать свой здравый смысл?

— Ты назвал меня Чехом, — отвечаю невпопад.

Кот пожимает плечом. Он перестал называть меня Чехом с того дня, как в наших жизнях появилась Кира. Маленькая хрупкая девчонка с большим сердцем, верящая в сказки даже сейчас, когда жизнь обошлась с ней так мерзко. Девчонка, в чьи ладони я вложил собственное сердце. И она бережно хранила его все эти годы. А теперь оно готово было убиться нахрен, с силой врезаясь в ребра, вышибая из легких кислород, которого и так нещадно мало.

— Есть идеи, кто тебя слил Мэту?

— Ольга, — говорю первое, что приходит в голову. Кот выгибает бровь в немом вопросе, удивленный моим предположением. Я даже знаю, о чем он думает. Обиженная женщина способна на многое. Но у меня более весомый аргумент. — Она мой ассистент. Единственная во всей клинике, кто знает мое расписание от и до. Была моим ассистентом. Я порвал с ней, как только нашел Киру.

Но она приходила сегодня. Зачем? Ольга умная женщина, знающая себе цену. Та Ольга, с которой я проработал восемь лет, пять из которых трахал ее, никогда бы не стала делать то, что вытворила сегодня. Она никогда не бегала за мужиками, ей это было ни к чему, с ее-то данными мужики сами штабелями укладывались у ее груди. Успел понять за время нашего сотрудничества.

Это качество в ней и стало решающим, когда я предложил ей стать любовниками. Искать кого-то на стороне не хотелось. Шлюхи опостылели до зубовного скрежета. А она была идеальным вариантом: красивая, умная, правильно понимающая и принимающая все правила игры. Однажды лишь намекнула, что пора бы переводить наши отношения на новый уровень. Но когда я сказал, что мы можем просто все закончить, она больше эту тему не поднимала. И правильно, потому что в противном случае я бы поставил жирную точку и не пожалел бы. Что, собственно, и сделал. И она все поняла и приняла, бросив, что устраивать истерики не намерена.

Тогда зачем приходила сегодня? Неужели изменила своим принципам?

И что-то нехорошее ворочается на дне сознания. Что-то неправильно во всем этом. Всовываю руки в карманы хирургических брюк, которые не успел снять.

— Твою мать, — со всей злостью, на которую только способен. — Амулет пропал.

Зуб крокодила с замысловатыми символами на кожаном шнурке я привез из Африки месяц назад и брал с собой на каждую операцию. И сегодня я точно положил его в карман и не вынимал. А это значит, что его забрал кто-то другой. Ольга. Больше некому.

Это же я пересказываю друзьям.