Шепчу рвано и кричу, когда он входит в меня одним мощным толчком. Сразу на всю длину, растягивая и заполняя собой без остатка.

— Да, маленькая моя, покричи для меня.

Киваю, сдирая в кровь широкую спину.

— Так почему нельзя? — выходит из меня, чтобы тут же протаранить с новой силой. Выгибаюсь дугой и снова кричу от жгучего удовольствия, спиралью скручивающегося между бедер. Оно растет и ширится с каждым толчком Клима. И я ощущаю, какой он большой и твердый во мне. Каждую вену на его члене чувствую. И сжимаю его так плотно, что он рычит от боли и удовольствия.

А я полностью теряюсь в нем: в его хриплых стонах и мощных толчках, в его руках и губах, которые везде. Каждый клочок кожи горит от его прикосновений. Жар щекочет ступни и скользит вверх по икрам, обнимает бедра в тисках мужских рук. Огненными змейками ныряет во влажную плоть. Сплетается в тугой узел и взрывается мощной шаровой молнией, оставляя на губах немой крик и дорожки слез на висках.

— Все хорошо, любимая, — слышу сквозь шум прибоя в ушах низкий голос. Мягкое прикосновение губ к виску и нежные поглаживания живота. Там до сих пор штормит. Меня потряхивает и мир, сузившийся до одного мужчины, его тихого голоса и невыносимо нежных рук, меня вполне устраивает. И я совершенно точно не хочу расширять горизонты.

Зато хочу распластаться на нем, обняв руками и ногами.

— Так вот значит, как это, — улыбаюсь, щекой чувствуя гулкое «бум-бах» в груди, — быть женщиной Клима Чехова.

— И как же? — пальцы гуляют в ямочках на талии, шагают по позвонкам и запутываются во влажных волосах.

— Словно на вершине мира. Поэтому, пожалуй, третьего кастрировать не будем, — фыркаю, прикусив его сосок. Клим чертыхается и смотрит на меня ошалело. — Уж больно ты вкусный, третий мой.

Глава 17

Неделя. Семь дней, наполненных беспокойством о Димке, ожиданием и журналистами. И семь ночей, четыре из которых стерлись под плотным покрывалом ночной темноты. В такие ночи самые греховные мысли будоражат кровь и становятся реальностью. Мои — не исключение. И я впервые позволила желаниям взять верх. А Клим с легкостью приручил их, словно дикого хищника.

Клим. Мы всё-таки расписались с ним сутки назад, и теперь о нашей свадьбе не говорит разве что немой. Даже странно, что Клим так легко согласился. Мне казалось, что он помешан на идее вернуть свою жену. Вернуть меня прошлую. Но, похоже, я ошиблась.

Клим любил меня каждую ночь. Так трепетно и дико, что я терялась в нем, исчезала, становилась частью его. Кружила в огненном вихре страсти. Одной на двоих. Обнаженная в своих чувствах и желаниях. Не страшась собственных фантазий. Умирая каждую ночь в его руках и воскресая от его нежных поцелуев.

А днем Клим водил меня на свидания. Мы кормили уток на набережной с толпой разношерстных туристов, ели мороженое и гуляли по узким улочкам города. И за все это время Клим ни разу не заговорил о прошлом.

Оно настигало само. Последний раз накануне “росписи”. Мы шли по Морскому бульвару, расцвеченному огнями бутиков и кафешек, болтали обо всяких глупостях, смеялись.

Взгляд зацепился за огромного розового барашка в витрине детского магазина.

— Кира? — Клим остановился на пару шагов впереди, выгнул бровь.

А я не могла оторвать взгляд от игрушки. Положила ладонь на стекло. Боль постучалась в виски, но я смахнула ее, не заострив внимания.

— У меня был такой же, — улыбаюсь, заглядывая в черные глаза-бусины. — Только у него был колокольчик на шее, и я носила его на ключах.

Клим замирает рядом, вполоборота ко мне. Молчит. Я сама оборачиваюсь к нему, растягивая губы в улыбке.

— Ты подарил мне его, — смотрю прямо в улыбающиеся черные глаза.

— Он тебе нравился, — пожимает плечами. — И ты выглядела такой несчастной с температурой и красным носом, — щелкает пальцем по самому кончику. — А я так хотел тебя порадовать. Брелок — всего лишь мелочь.

Мелочь, которую я вспомнила почти безболезненно. На следующий день мы официально стали мужем и женой и оказались на обложках самых читаемых журналов.

Я же смотрю на золотой ободок на безымянном пальце и не могу отделаться от желания снять его. Он жжет кожу, нарывает, хотя нет никаких видимых следов. И я то и дело кручу его большим пальцем. За окном расцветает алыми красками очередное утро.

— Ты чего не спишь? — низкий баритон ласкает слух, а горячие ладони ложатся на живот.

— Бессонница, — пожимаю плечом, в последний момент прикусив язык, чтобы не сказать правды. Не сплю, потому что жду его. Вот уже три ночи жду.

— А я думал, меня ждёшь, — вздыхает, потеревшись носом о мою макушку. Снова чутко уловив мои мысли, будто был в моей голове. Прикрываю глаза, наслаждаясь его теплом. Он рядом. И это главное. А я так и не поняла, когда он стал настолько важен. Или всегда был, просто я забыла об этом?

— Голодный? — и голос дрожит, когда его проворные пальцы забираются под футболку.

— Угу. Жутко голодный до тебя, жена.

Всхлипывая, едва его ладони накрывают груди.

— Соскучилась? — жарко в самое ушко, зубами прихватив чувствительную мочку с маленьким гвоздиком-сережкой.

Зажимает сосок между пальцами, растирает, заставляя прогнуться и буквально упасть ладонями на широкий подоконник.

Ловит. Прижимает к себе. Мучает. Оттягивает сосок и отпускает. Горячая судорога скручивает тело. Закусываю губу, и на языке остаётся солоноватый вкус крови.

— Соскучилась, — довольно смеётся. — Значит, ждала. Да, Незабудка?

— Да, — выдыхаю, наплевав на все предрассудки.

— Хорошо. Но сначала кое-что исправим.

Разворачивает меня к себе, ловит мою ладонь с обручальным кольцом.

— Совсем забыл, что ты не носишь кольца.

— Что ты…

— Знаешь, кольца — это ерунда. Всего лишь символ. Безделушка. Правда ведь не в них.

Снимает с пальца обручалку, продевает в нее витую цепочку, защелкивает на моей шее. Кольцо падает в ложбинку между грудей, холодит ставшую вмиг чувствительную кожу.

— И в чем же тогда правда, муж? — подцепляю пальцем такую же цепочку на его крепкой шее, и мне на ладонь падает обручальное кольцо — пара моего. Глажу теплый металл.

— А правда в том, жена, что я не могу представить утро, когда проснусь и не увижу рядом тебя. Я больше не хочу просыпаться без тебя.

— А я вообще спать без тебя не могу, — хлюпаю носом. Еще немного и устрою тут слезливый потоп. Странно на меня влияет этот мужчина. И это пугает до дрожи, смешиваясь с желанием в острый, точно перец чили, коктейль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Думаешь, со мной сможешь? — низким бархатом по оголенным нервам.

Подхватывает на руки и спустя два шага я уже лежу, распластанная на так и не разобранной постели.

Но сегодня я беру инициативу в свои руки. Ловлю его горячий взгляд и уже не отпускаю. Сажусь на колени и тяну Клима за галстук. Добираюсь до идеального узла, развязываю его, но не отбрасываю в сторону. Сегодня я найду ему правильное применение. Сегодня мое время. Клим лишь хмыкает, когда я кладу галстук на свои обнаженные ноги. Опаляет коротким взглядом. И между бедер становится влажно. Облизываю губы, медленно расстегивая пуговицы на белой рубашке: верхнюю, вторую, третью. Целую его грудь, скольжу языком по чуть солоноватой от пота коже. Растираю его вкус по пересохшим губам. И продолжаю свою игру. Вытаскиваю из брюк рубашку и расстегиваю оставшиеся пуговицы. С запонками Клим справляется сам, отбрасывает рубашку и одним взглядом предлагает продолжить. Глажу его грудь, пальцами поигрывая с сосками. И не сдерживаюсь, накрываю сосок губами, чуть прикусываю и смеюсь от приглушенного рыка над макушкой.

— Ты забыла раздеться, — шепчет Клим, когда я отрываюсь от его груди.

Поднимаю руки, приглашая его помочь мне. Он ловко стягивает с меня свою же футболку, обнимает своими огромными ладонями налитые желанием груди. Прогибаюсь, урча от удовольствия. Позволяя ему поиграть с моими тугими сосочками до легкой щекотки в солнечном сплетении. Ерзаю от толкнувшегося между бедер желания. Там горячо и мокро. И мне уже совершенно не хочется играть в игры. Я хочу его: жестко, сильно, до потери сознания. Дергаю ремень на его брюках и чертыхаюсь, потому что пальцы дрожат. Но Клим не спешит мне помогать и под его откровенным взглядом меня колотит, как в лихорадке. Кое-как справляюсь с пряжкой, расстегиваю брюки и стягиваю их до колен вместе с боксерами.

Пальчиками провожу по бархатистой коже твердого члена. Он красивый: большой, с темной головкой, влажной от смазки, перевитый венами с бьющим в кончики пальцев пульсом. Клим рычит, толкаясь в мою ладошку. А у меня рот наполняется слюной, так хочется взять его в рот, вобрать целиком, несмотря на его внушительные размеры. Но Клим не позволяет. Подхватывает меня под попу и рывком переворачивает спиной к себе. Надавливает на спину, заставляя прогнуться и встать на четвереньки.

— Ммм, как же ты мне нравишься такая, — бедром раздвигает ноги, касается членом половых губок, проводит по промежности, дразня.

— Какая? — спрашиваю, едва удерживаясь, чтобы не насадиться на него сама.

— Стоящая на коленях и полностью готовая для меня, — выстанывает, медленно входя в меня.

Я настолько мокрая, что он проникает легко, до самого основания, с влажным шлепком и нашими стонами.

Клим двигается мучительно медленно: то выходит, то проникает до самых яичек, ударяясь ими о клитор. Трется головкой между набухших складочек, размазывает влагу между ягодиц, легонько толкаясь в тугое колечко попы. И снова ныряет в истекающее соком лоно. И снова плавные движения. А у меня все горит внутри. Я хочу быстрее, глубже, сильнее!