Словом, в одно раннее зимнее утро, когда холод, как обычно, выстудил хату, слез Ян с печи, нагреб в заплечный мешок оставшуюся картошку, пару луковиц, маленький кусок старого пожелтевшего сала, закрыл на щеколду входную дверь, перекрестился на алеющий сквозь марево холодного тумана восток и зашагал в город. Только подумал: "Прощай, мамка! Может, доведется вернуться — поставлю на твоей могиле не маленький деревянный крестик, а каменный, красивый, со скорбным ангелом, чтоб и ты лежала не хуже, чем дед Опанасенко".

Ян никогда прежде в городе не был. Только с матерью ходили изредка на ярмарку, в село Ставное. Новости на хутор доходили с большим опозданием, так что Ян ничего толком о событиях в России, да и на Украине, не знал. Кроме того, что не стало царя-батюшки; но и эта новость на сердце не легла, потому как была похожей на слухи о конце света, которым стращали старухи. Как же можно без царя-то? Кто управлять всеми будет? Уж, верно, не антихрист какой-то! Не верилось Яну, что он теперь дела вершит, а кто его власть не признает, того расстреливает, либо вешает.

Молодой Поплавский справедливо рассудил, что никакая власть на него сердиться не должна; он никому ничего плохого не сделал, и ничего другого, кроме как найти работу и трудиться на совесть, не хочет. От этих мыслей Янек повеселел и пошел бодрее, тем более что и мороз не давал расслабляться, подгонял, хрустел под ногами, трещал замерзшими ветками в лесу.

Он увлекся ходьбой и не заметил, как кончился лес. Перед ним расстилалась искрящаяся под солнцем снежная равнина. Ян в первую минуту даже зажмурился от нестерпимого снежного блеска, а когда открыл глаза, увидел… замок! Именно такой был нарисован в книжке про рыцарей, которую давала почитать ему Христина — старинный, с четкими зубцами башен.

От опушки леса тянулась дорога, накатанная полозьями саней. Видимо, она и вела в город. Но тогда замок оставался в стороне, такой манящий и недостижимый; он был в несколько раз больше, чем церковь в Ставном, а та, по сравнению с хатами хуторян, всегда казалась парню огромной.

Замок притягивал его к себе, завораживал, и, чтобы оправдать свое желание, подойти к нему поближе, Ян объяснил себе, что дорогу в город можно сократить, если пойти через поле напрямик.

И он пошел через поле. Снег здесь слежался достаточно плотно и почти не проваливался под ногами. Кое-где на поле виднелись столбики с прибитыми на них дощечками, но он не обращал на них внимания: что там какие-то столбики, когда впереди был Замок! Именно такой, старинный, сказочный, грезился ему в снах. Яну оставалось пройти совсем немного, — уже отчетливо виднелись даже трещины в кладке стен, — как вдруг из-под ног, заставив парня от неожиданности отшатнуться, выскочил небольшой белый комок. Заяц! Беляк подпрыгнул на месте, резко скакнул в сторону — раздался страшный грохот, полыхнул огонь, и земля с размаху опрокинулась на Янека, погрузив его во тьму.

— А он — файный [3] хлопец, — некоторое время спустя услышал Ян странный, похожий на женский, голос, который будто гудел в печной трубе. Оба его уха казались забитыми шерстью и потому пропускали звуки с трудом, как если бы кто-то толчками продвигал их в голове.

— Файный-то, файный, — отвечал голос погрубее, похожий на мужской, но тоже ненормально звучащий, — а вот какой черт понес его на минное поле?

— Может, он выживет? — сказал первый голос.

— А если и не выживет, вряд ли кто станет о нем печалиться, — заключил второй.

— Это все барышня: вдруг, говорит, не насмерть? Пойдем, посмотрим. А как посмотрела — решила: грех такого красавчика на морозе оставлять.

— Одни парни у неё на уме, только с ними она добрая да милосердная. А случись это с тобой, или, к примеру, со мной, там бы в поле и бросили…

— Это так, — печально согласился первый голос, — нас пожалеть будет некому.

Ян приоткрыл глаза. Он увидел высокий потолок, каких-то голых крылатых младенцев; сквозь высокое и узкое окно пробивался скупой солнечный луч. Он почему-то лежал на кровати, возле которой стояла девушка в пышном платье с многочисленными оборками, — даже чепчик на её голове весь была оборках. Из-под чепчика на смуглый ясный лоб девушки падал вьющийся черный локон, а светлые карие глаза смотрели дружелюбно и участливо.

Рядом с девушкой стоял высокий сутулый человек, который был одет ещё более причудливо: в пиджак, отделанный золотыми лентами, и тонкие белые, в обтяжку, штаны, похожие, скорей, на подштанники.

Голоса этих странных людей по-прежнему звучали так, словно они не говорили, а гудели.

— Кажется, он очнулся! — уловила движение Яна девушка.

— Где я? — спросил он вроде как обычно, но и его голос так же гудел, а губы будто произносили не слова, а делали тяжелую работу по вытягиванию их изо рта.

— В замке пана Зигмунда Бека, — пояснила девушка и съехидничала: — Можно сказать, незваный гость.

— Как я сюда попал? — Ян не смог бы отреагировать на насмешку, даже если бы захотел — попытка оторвать голову от подушки оказалась тщетной.

— На мине подорвался, — вмешался в разговор сутулый; судя по всему, он считал зубоскальство девушки неуместным. — Сейчас придет доктор Вальтер, он тебя осмотрит.

Доктор Вальтер оказался моложавым, подвижным человеком с пышными черными усами. Волосы его, обильно посеребренные сединой, наводили на мысль, что доктор свои усы подкрашивает. Его небольшие водянисто-серые глазки оставались холодными, в то время как сам доктор буквально лучился добродушием и весельем.

— Ну, как тут наш самострел?

— Вы скажете, самострел! Скорее, медведь-шатун.

— Может, он решил таким способом счеты с жизнью свести? На поле же везде таблички "Осторожно, мины!"

— Таблички! — девушка понизила голос, хотя Ян воспринимал только небольшую часть услышанного. — Да умеет ли он читать?! Хлопец деревенский, неухоженный, видели бы вы его белье! Положили на белые простыни, а у него как бы не вши!

Доктор проворными пальцами пробежался по шевелюре лежащего парня.

— Ничего у него нет, не придумывай, Беата! Мы и так знаем, что ты у нас записная чистюля. — Он ущипнул девушку за смуглую щеку. — Давай-ка лучше остальное посмотрим. Говорите, открытых ран нет, только ушибы?

Беата крутнула юбкой.

— Это уж вы без меня, пан Вальтер. Иван вам поможет раздевать да переворачивать.

Она выскользнула за дверь.

— Пан доктор, — с трудом двигая челюстями, выдавил Ян, — у меня оторвало ноги?

— С чего это ты взял, милейший?

— Я их не чувствую.

В глазах доктора, как показалось Яну, мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение.

— Жалко, если так… Впрочем, будем надеяться на лучшее. Иван, переодеть бы его. Пан Зигмунд не распорядился?

— Да я и сам нашел кое-что чистое.

— Тогда держи бинты, пузырек, оботрешь его всего спиртом. Будет чувствовать себя получше, искупаешь. Мне тут делать больше нечего. Одно слово — контузия. Все, как говорится, в руках божьих. По виду внутреннего кровотечения нет, температура невысокая. Бог даст — подымется, а нет, так в приют перевезем, я похлопочу.

Он защелкнул чемоданчик и вышел, что-то напевая.

Сутулый мужчина, названный доктором Иваном, снял с Яна нательную рубаху, подштанники и бросил их на пол. Вертя парня, точно тряпичную куклу, Иван обтер его спиртом и переодел в чистое белье. Процедуры принесли Яну чувство облегчения. Он почти сразу же заснул и не слышал, как Иван говорил будто про себя:

— Свежую кровь почуял, упырь! Ишь, обрадовался.

Он задержал взгляд на безмятежном лице хлопца. Вошла Беата и, брезгливо сморщив нос, стала собирать с пола одежку Яна.

— Сжечь?

Иван кивнул.

— Ты изредка заходи, поглядывай на парня. Доктор лечения ему не назначил, положился на бога…

Когда больной во второй раз открыл глаза, он увидел склоненное над ним прекрасное женское лицо. У него даже перехватило дыхание: облако белокурых с золотом волос, точно корона, окаймляло нежное личико, светло-голубые глаза смотрели строго и гордо. Вернее, не просто смотрели, а холодно рассматривали. Но эта отстраненная холодность не показалась Янеку обидной. Так на простого смертного и должна была смотреть… королева! Он не заметил, что сказал вслух:

— Королева!

— Вот настоящий мужчина, — довольно рассмеялась красавица, — сам еле дышит, а девушке — комплимент. Напрасно ты, Беата, все повторяешь: деревенщина! Хлопец разумеет, что красиво. Не так ли?

Ян кивнул. Сейчас он чувствовал себя намного лучше: слышать стал без напряжения и голос паненки не бухал в уши колоколом, а звенел жалейкой.

— Тебя зовут Яном, так?

Он опять кивнул, боясь испугать её своим хриплым голосом.

— Мы посмотрели твои документы. Фамилия — Поплавский — известная. У тебя нет родственников в городе? Нет? Может, ты не знаешь? Ладно, не будем торопиться. Я чувствую, судьба недаром привела тебя к нам. Мы здесь порой скучаем, так что новому человеку радуемся. В общении есть свои прелести, так? Сейчас Беата тебя покормит: из села принесли козье молоко, говорят, оно полезно для выздоравливающих. Ты постарайся выздороветь, ладно? А то доктор Вальтер уже собрался везти тебя в приют для инвалидов. Такого-то молодого!

Она упорхнула. Беата, пристраивая поднос с завтраком у постели больного, с удивлением отмечала, как быстро меняется его лицо. Еще вчера лежал, бессмысленно глядя в потолок, и вот уже в его больших черных глазах что-то зажглось, что-то приоткрылось в них, — глубоко заглянешь, голова закружится. Hoc прямой, не картошкой, как у деревенских хлопцев, а хорошей формы, как у благородных.

Беата скосила глаза на зеркало, висящее на стене. Эх, ей бы прямой нос, а не этот курносый! Она даже не подозревала, что именно курносый вздернутый носик придавал её лицу милую задорность и шарм.