Имение было куплено неизвестным лицом за очень крупную сумму.

Глава 2

На лестнице они встретили даму, вышедшую из аукционного зала. Бормоча что-то себе под нос, она озабоченно приподнимала подол коричневого платья, потому что на ступеньках лежала густая пыль. Краска залила ее лицо, когда она подняла глаза и увидела перед собой брата и сестру.

– Ах, извините! – сказала она низким голосом, отступая назад. – Я загородила дорогу.

Герольд взглянул на нее, как будто хотел сказать: «Неужели я должен испить и эту чашу?», но сдержался и ответил с вежливым поклоном:

– Дорога из этого дома слишком широко открыта для нас, и минутная задержка не имеет значения.

– Какая ужасная, возмутительная пыль на лестнице! – заговорила дама, не обращая внимания на его ответ и отряхивая юбку. – Я никогда не хожу на аукционы, потому что там приходится возиться в старой пыли, но Лотарь не давал мне покоя, писал дважды, и я вынуждена была поехать, чтобы выручить серебряную посуду. Он удивится, до какой большой суммы я дошла.

Говоря это, она то бледнела, то краснела, не отрывая глаз от подола своего платья.

– В память о бабушке я благодарна, Беата, твоему брату за покупку серебра, которое она очень любила, – сказала Клодина.

– Мог ли он поступить иначе? Ведь вторая половина этой посуды принадлежит нам, не можем же мы допустить, чтобы наш герб украшал стол первого попавшегося мещанина? – возразила дама, пожав плечами. – Но не тебе ли следовало, в память о своей бабушке, спасти серебро? Если я не ошибаюсь, она лично тебе завещала несколько тысяч талеров.

– Да, на черный день, как сказано в завещании. Моя практичная бабушка первая осудила бы меня, если бы я это сделала и поставила в своем шкафу серебро, не имея хлеба.

– Не имея хлеба? Ты, Клодина?! Ты, гордая, избалованная придворная дама?

– Была ли я горда когда-либо? – покачала головой фрейлина с прелестной улыбкой. – Что до баловства, то, конечно, при дворе работать не учат.

– Ты и раньше не умела работать! – воскликнула дама. – То есть… – хотела она поправиться, но остановилась.

– Продолжай, ты права, – спокойно отвечала Клодина. – Той работе, о которой ты думаешь, не учат и в институте. Но я попытаюсь стать хозяйкой в Совином доме…

– Не хочешь ли ты сказать…

– …Что я останусь с Иоахимом? Непременно. Разве ему теперь не вдвое больше нужны любовь и преданность сестры?

Клодина прижалась к брату и нежно взглянула на него. Дама снова покраснела. Она быстро нагнулась к маленькой Эльзе и хотела погладить ее по щеке, но девочка, сурово и недоверчиво взглянув на нее, отвергла ласку.

Герольд не мог удержаться от восклицания:

– Оставьте ребенка!

– Я привыкла к тому, что дети меня не любят, – сказала дама, засмеявшись. – Я хочу сказать, – обратилась она снова к Клодине, – что это тебе будет дорого стоить – посмотри на свои руки. А твоя светская элегантность! Много красивых туалетов испортишь ты, прежде чем научишься в простом фартуке готовить у плиты приличный суп, то есть… – опять поправилась она, взглянув на опущенные глаза прекрасной фрейлины. – Извини меня, я не хотела тебя обидеть. Могу предложить на первое время одну из моих служанок, прислуга у меня хорошо обучена.

– Это всем известно. Ваша слава хорошей хозяйки распространилась далеко за пределы ваших владений, – сказал Иоахим Герольд не без иронии. – Мы благодарны вам за предложение, но, увы!.. Поймите, мы не можем иметь прислугу. Как бы ни выполняла моя сестра предстоящие тяжелые обязанности, я буду бесконечно благодарен ей. Она мой добрый ангел и будет им оставаться, даже если и не сумеет приготовить сносный суп.

Движением, полным благородства и достоинства, он поклонился и вместе с сестрой сошел с лестницы; дама молча последовала за ними, так как экипаж ждал ее у ворот дома. Тем временем Фридрих, старый кучер, снес сундук и теперь проходил мимо с корзиной, в которой лежали игрушки. Эльза озабоченно посмотрела на фарфоровую посуду, вытянулась, чтобы убедиться, все ли в порядке, и увидела, что одна из ее любимых кукол готова была выпасть. Беата быстро подхватила ее.

– Не трогай мою Лину своими большими руками! – закричала малышка и схватила даму за платье.

– Ах, бедное создание! Ты и ее хочешь приучить к придворной дрессировке, – засмеялась Беата, когда Клодина испуганно закрыла рукой рот девочки. – Почему нельзя сказать правду? Мои руки действительно велики, комплименты их не уменьшат, их неспособность к изяществу тоже сразу видна. Ребенок протестует, как делали это все наши пансионские подруги, я это помню, Клодина. Люди не доверяют мне.

Она как-то неловко сошла с лестницы и подозвала свой экипаж. Беата была хорошо сложена, но резкие, угловатые движения, загорелое лицо и гладко причесанные волосы лишали ее женственности.

Иоахим фон Герольд, выйдя за ворота, испуганно вздрогнул: он с удовольствием снова спрятался бы в самый темный угол. Он ненавидел суету, а здесь, на открытой площадке перед домом, была почти ярмарочная сутолока. Там плюшевую мебель из его гостиной ставили в фургон, тут женщины вытаскивали пуховые перины; кухонная посуда звенела при укладке. Цены передавались из уст в уста со смехом или бранью, в зависимости от уплаченной суммы.

К счастью, экипаж, в котором приехала Клодина, стоял недалеко от ворот. Они поспешно сели, Фридрих поставил корзину с игрушками на переднее сиденье и в последний раз захлопнул дверцы за своими бывшими хозяевами.

Экипаж быстро покатился мимо дома, над которым сияло голубое майское солнце, мимо опустевших конюшен и стойл, мимо пестреющих клумб и светлых фонтанов, мимо сада, окутанного белым облаком яблоневого цвета. Впереди тянулась прямая шоссейная дорога. По обеим сторонам ее лежали поля и луга, а вдали виднелась полоска леса. Налево поворачивала другая дорога, по которой покатился элегантный экипаж фрейлейн Беаты.

– Еще эта особа огорчила тебя, – сказал Герольд сестре, недружелюбно глядя вслед удаляющемуся экипажу.

– Она не обидела меня, Иоахим. Я ее хорошо знаю и не имею против нее предубеждения, подобно многим, – возразила Клодина. Она держала маленькую Эльзу на коленях и прятала лицо в белокурых локонах девочки, чтобы не видеть покидаемых родных мест. – Резкость Беаты объясняется ее застенчивостью.

– Ну, тебе не удастся черное сделать белым, дитя мое. Не добра эта Беата, в ней нет ни сердца, ни ума, чему я поклоняюсь в женщине, нет той возвышенности духа, той чарующей душевной прелести, которой так много в тебе и так много было в моей бедной Долорес. Ничего подобного нет в этой варварской женщине.

Светлый зонтик «варварской женщины» еще раз мелькнул среди придорожных деревьев и исчез за кустами лесной опушки.

На горе, за лесом, возвышался дом современного стиля, со свежей штукатуркой и белыми маркизами над окнами.

Вокруг не было ни цветников, ни фонтанов, зато росли на редкость мощные деревья. Огромные липы, настоящие великаны, окружали дом, тонувший в зеленом сумраке, только передний фасад был не в тени да вокруг голубятни, стоявшей посреди лужайки перед домом, свободно гулял майский ветерок и ярко светило весеннее солнце. Это было имение Герольдов – Нейгауз.

Давно уже все земли обширного Полипенталя и растущие на склонах гор леса были объединены в одних руках: Герольды фон Альтенштейны безгранично властвовали в окру́ге… Позднее, немногим более двухсот лет назад, вернувшийся из кровопролитного похода Бенно фон Герольд разделил имение между двумя своими сыновьями, и от младшего пошла линия Герольдов фон Нейгаузов. Долгое время они были беднее старшей линии и потому имели меньшее влияние, но впоследствии многие из них женились на богатых наследницах и блестяще отличились в войнах. Их потомки, опираясь уже на свои подвиги, поднимались все выше и выше, и наконец последний и самый красивый из них женился на принцессе из владетельного дома.

Фрейлейн Беата могла так уверенно ехать в своем экипаже, потому что была единственной сестрой этого «последнего и самого красивого» и, несмотря на свою молодость, единовластно управляла всем имением в отсутствие брата. Как и все ее предшественницы, она прекрасно справлялась с хозяйством: рано вставать, работать самой и вникать во все мелочи обширного владения, поспевать всюду – вот правила, с давних пор принятые женской половиной Нейгаузов. Крестьяне рассказывали, что всего несколько лет не жужжат зимой веретена в доме, а на лужайке перед ним перестали расстилать холсты домашнего изготовления. Это пчелиное прилежание, а также образцовая молочная ферма и порядок в кладовых создали, по убеждению крестьян, все богатства семьи.

Конечно, это было не вполне справедливо. Герольды, последние наследники которых вынуждены были покинуть свое родовое гнездо, тоже всегда имели хороших, трудолюбивых хозяек, там тоже всегда много работали и бережно все сохраняли. Но их поместье лежало в местности, находящейся ниже Нейгауза, а в последнее десятилетие в Полипентале часто случались бури. Река выходила из берегов, и вода заливала низко лежащие земли, опустошая поля на больших пространствах. Так начался постепенный упадок. При этом удары судьбы падали на человека, соединившего в себе все добродетели древнего рода, отличного хозяина и храброго служаку, но в одном отступившего от прекрасных традиций предков: полковник Герольд фон Альтенштейн был страстным игроком. Он играл ночи напролет и терял огромные суммы. Подобно тому, как непогода опустошала его поля, этот порок уносил золото, серебро и ценности, собранные целым рядом поколений. Беспорядочная жизнь окончилась дуэлью с товарищем, вызванной ссорой во время игры. Все нашли, что он умер вовремя, но ошиблись: уже почти нечего было терять.

Печальные глаза прекрасной фрейлины смотрели на побледневшее от напряженной работы и недостатка свежего воздуха лицо брата, на которое постепенно возвращалось спокойное выражение. «Мечтатель и звездочет» был вызван из Испании уже после катастрофы и должен был спасти, что возможно. Однако это было ему не по силам, тем более что его молодая жена, нежная андалузка с прекрасными глазами, в ужасе отворачивалась от хозяйственных забот. Он же стремился только к тому, чтобы поддерживать вокруг угасавшей женщины хотя бы видимость благополучия, и после того, как «ангел избавления унес ее от земных бедствий», покорно встретил разрушение прежнего благосостояния.