Евгения Марлитт - Дама с рубинами. Совиный дом

Он уже давно стоял, закрывая ее от ветра, а теперь наклонился и нежно поцеловал в прохладные губы, потом снял с шеи шелковый шарф и заботливо повязал им ее непокрытую голову.

Они быстрыми шагами направились к фабрике. Дорогой он рассказал Маргарите, что дружен с университетских времен с молодым князем фон X., который всегда любил его и доверял ему. Полгода назад младший брат князя, увидев красавицу Элоизу фон Таубенек при дворе ее дяди, воспылал к ней глубокой страстью. Она ответила взаимностью, дядя ее, герцог, благосклонно отнесся к этой любви, но князь – брат влюбленного юноши – решительно воспротивился их браку, потому что молодая девушка была незаконнорожденной. Герцог посвятил Герберта в эту тайну и поручил ему посредничество, а что ему удалось привести дело к желанному концу, доказывает сегодняшнее празднество в Принценгофе.

– Слышала ли ты чудесную игру на рояле? – спросил он в заключение.

Она утвердительно кивнула.

– Это жених выражал свое счастье и восторг. Завтра мирный город будет поражен и взволнован этим событием. При обоих дворах соблюдалось строжайшее молчание, понятно, что и я строго хранил эту тайну. Знает о ней только мой отец, так как я не мог допустить, чтобы его смутила распространявшаяся нелепая басня о моем сватовстве к фрейлейн фон Таубенек. Но с тобой мне надо было свести счеты! Ты называла меня отъявленным злодеем, говорила оскорбительные колкости насчет моего вожделения герцогской милости. Я был в твоих глазах одним из тех бессовестных карьеристов, которые стремятся к высокому положению за счет других, не спрашивая себя, способны ли они занимать ответственный пост. Да и мало ли что еще ты говорила в таком роде! Что мне на это скажешь?

– Очень многое! – ответила она, и если бы было не так темно, он мог бы видеть заигравшую на ее губах милую лукавую улыбку, которая удивила и восхитила его при первом свидании со «своевольной Гретой» после долгой разлуки.

– Кто заставил меня поверить, что ландрат Маршаль ищет руки племянницы герцога? Не ты ли сам? Кто зажег в сердце бедной девушки пагубный огонь ревности и намеренно раздувал его до яркого пламени? Ты, один ты! И если я могла сначала поверить, что ты любишь настоящей, глубокой любовью красивую, но равнодушную Элоизу, то только благодаря моему уважению к твоему нравственному превосходству. Но потом решила, вместе со злым светом, что белая рука герцогской племянницы нужна тебе, чтобы с ее помощью подняться на ту высоту, куда ты стремишься, и занять министерский пост. Только просить прощения я у тебя не буду – мы квиты! Ты блестяще отомстил за себя, принудив бедную девушку ночью, в тумане, совершить «паломничество в Каноссу»[10].

Он тихонько засмеялся.

– От этого я не мог тебя избавить, хотя и страдал вместе с тобой. Но, признаюсь, мне доставляло необычайное наслаждение наблюдать, как шаг за шагом ты приближалась ко мне. Однако довольно борьбы, отныне между нами будет мир, блаженный мир!

Он обнял ее, и они быстро пошли вперед.

Наутро мирный городок Б. всполошился, как от внезапного барабанного боя: из уст в уста передавался слух о помолвке в Принценгофе. Обыватели просто из себя выходили из-за того, что никто не имел об этом ни малейшего представления: даже дамский кружок, монополией которого было бесспорное чутье и соображение в подобных делах, на этот раз оказался непростительно слеп.

Горничная советницы поспешила донести эту только что услышанную тревожную новость до старой дамы при ее пробуждении.

– Вздор! – воскликнула та презрительно, однако сразу же вскочила и уже через несколько минут в капоте и ночном чепце стояла перед сыном. – Что это за глупые басни разносят из дома в дом булочники и торговки про Элоизу и принца X.? – спросила она, держась за ручку двери.

Герберт вышел из-за письменного стола и подал матери руку, чтобы ввести ее в комнату, но она его оттолкнула.

– Оставь, – сказала она резко. – Я вовсе не намерена здесь оставаться, а желаю только знать, как мог возникнуть такой нелепый слух?

Он ответил не сразу. Хотя мать и была кругом виновата, ему было жаль ее – теперь ей приходилось пить горькую чашу до дна.

– Милая мама, люди говорят правду: вчера действительно состоялась помолвка фрейлейн фон Таубенек с принцем X.

Дверная ручка выскользнула из руки, и советница едва устояла на ногах.

– Так это правда? – проговорила она, задыхаясь и проводя рукой по лбу, будто чувствуя, что мысли ее путаются. – Правда? – повторила она и, бросив молниеносный взгляд на сына, всплеснула руками, разразившись истерическим смехом. – Ловко же тебя провели!

Он сохранял полное спокойствие.

– Меня не провели, я сам устроил эту свадьбу, – возразил он без малейшего раздражения и кратко изложил ей суть дела.

По мере того как он говорил, она все больше от него отворачивалась, злобно покусывая губы.

– И все это я узнаю только теперь? – спросила старая дама через плечо дрожащим голосом, когда он замолчал.

– Могла ли ты пожелать, чтобы твой сын разболтал вверенную ему тайну? Я боролся с твоим заблуждением, как мог, несколько раз объясняя тебе, что совершенно равнодушен к фрейлейн фон Таубенек и что никогда не женюсь без любви. Но на все мои уверения ты отвечала таинственной улыбкой и пожатием плеч.

– Потому что, видя, как Элоиза преследовала тебя своими взглядами и…

Он покраснел, как девушка.

– Я-то тут был ни при чем, и ты не можешь сказать, что я отвечал ей тем же. Фрейлейн фон Таубенек – красивая девушка и знает об этом, ну вот и кокетничает со всеми. Такие взгляды ничего не значат, ни к чему не обязывают и не производят на меня никакого впечатления. Но ты-то должна знать, что это не более чем легкий забавный флирт, который многие считают позволительным. Несмотря на все это, фрейлейн фон Таубенек будет хорошей женой – порукой в этом ее необыкновенное душевное спокойствие.

Дверь захлопнулась, и старая дама с бледным расстроенным лицом опять скрылась в своей спальне. Час спустя горничная была послана в модный магазин, а кухонный работник с шумом стаскивал с чердаков чемоданы и баулы – госпожа советница уезжала к сестре в Берлин.

И когда около полудня в город прибыл советник и восходил под руку с сыном по лестнице лампрехтовского дома, навстречу ему спускалась его жена в шубе и шляпе, чтобы ехать с прощальными визитами. Всем знакомым она говорила, что давнишнее горячее желание послушать хорошую оперу и концерты непреодолимо влечет ее в Берлин. При этом она слегка касалась события в Принценгофе, но говорила о нем с улыбкой, как о давно известном ей деле, которому должны искренне радоваться все добрые люди. Более близким знакомым она шептала на ухо, что вполне понимает первоначальное сопротивление князя X. – не всякий согласится ввести в свое семейство дочь бывшей балерины. С ее отъездом тишина и мир воцарились на несколько дней в старом купеческом доме, но вслед за тем опять разразилась буря, которая потрясла его обитателей.

Рейнгольд должен был наконец узнать об изменениях в семейных отношениях. Старый советник и Герберт сообщили ему об этом с величайшей осторожностью, но все равно это открытие произвело действие внезапно разорвавшейся бомбы.

Рейнгольд пришел в страшную ярость, кричал, топал ногами и жестоко обвинял своего покойного отца. Однако его страстный протест нисколько не помог и он должен был в конце концов покориться обстоятельствам.

С тех пор Рейнгольд еще больше отдалился от семейства. Даже обедал один в своей комнате из боязни встретить когда-нибудь в столовой маленького брата, потому что с «этим мальчишкой» он решил никогда в жизни, даже если доживет до ста лет, не вступать ни в какие отношения и постоянно повторял это.

Домашний врач грустно улыбался, слыша эти слова – ему лучше всех было известно, как безосновательны надежды его пациента на долголетие.

Он потребовал, чтобы родные относились к нему как можно уступчивее и снисходительнее, что они всеми силами и старались исполнить. Маленький Макс никогда не попадался ему на глаза. Но дверь на чердак пакгауза не была заделана, и через нее поддерживалось самое живое общение между главным домом и пакгаузом.

Советник от души полюбил чудесного мальчика, будто и он был сыном его покойной дочери. Герберт принял на себя роль его опекуна.

В городе и округе открытие тайны лампрехтовского дома наделало действительно много шуму. Происшествие это на долгое время стало темой дня, возбуждая оживленные споры не только в клубах и дамских кружках, но даже в пивных. О Лампрехтах судачили везде. Но все эти пересуды нисколько не влияли на мирное времяпрепровождение в комнате деда – в красной гостиной.

Ежедневно там собирался тесный кружок людей, связанных между собой искренней любовью. И «дама с рубинами» смотрела со стены радостно сиявшим взором, с улыбкой на устах, на эту картину согласного единодушия между стариками и молодыми.

– Демоническая красота этой женщины так захватывает, что просто страшно становится смотреть на портрет, – сказала однажды вечером госпожа Ленц, сидя рядом с тетей Софи, которая вышивала на салфетке монограмму Маргариты, готовя ей приданое. Под портретом стояла лампа, свет ее падал на фигуру молодой женщины, которая как живая выступала из рамы, и казалось, вот-вот откроет рот и примет участие в разговоре.

– Моя бедная Бланка погибла от чар этой женщины, не переставшей ее преследовать и тогда, когда она уехала далеко от этого дома, – добавила старуха сдавленным голосом. – Любимым украшением дочери стали рубины, что сверкают в темных волосах на портрете, и говорят, что в бреду, перед смертью, она все боролась с красавицей Доротеей, которая хотела увести ее с собой.

Герберт встал и отодвинул лампу, «Дама с рубинами» опять скрылась в полумраке.

– Я спрятал, запер сегодня рубиновые звезды. Ты их не наденешь никогда! – сказал он Маргарите.

Она улыбнулась.

– Ты разделяешь суеверие Бэрбэ?